Он у меня всегда был такой – лучше поторопится и пождёт, чем опоздает.
Миша хоть и был уверен, что этот дом его, но почему-то решил оформить документы на маму. Она пенсионерка, ветеран труда, и будут льготы, сказал, и по оплате коммунальных счётов, и субсидия. В том числе и по оформлению документов на дом у нотариуса и уплате налогов, и по подведению газа, который Миша тоже решил провести сразу, чтобы не откладывать. Всё равно всё ведь только дорожает, а не дешевеет…
И тут после оформления документов на дом наша мама Мария Капитоновна взяла, да и передумала! В смысле, отцов дом на Мишу потом переоформлять, в будущем. Решила отписать дом сейчас младшей дочери, которую любила больше всех. Хотя детей у неё было пятеро. Все ее сыновья – мужики бородатые, все семейные, с детьми, и только одна среди всех доченька, свет в окошке, Марьяша её ненаглядная. И без детей к тому же, одинокая бедняжечка, мужем брошенная…
Приехала как-то Марьяша к нам в гости, мы стол накрыли – а как же, родня пожаловала! Я утку запекла с яблоками, со старшеньким в лес сбегали, подосиновиков собрать, он уже настоящий мамин помощничек… Да с картошечкой нажарила… Шарлотку испекла, и пирог грибной с луком, на всё село ароматы разлетались.
И вот тут Марьяша за столом заявляет, что в дом отцов сама намерена въехать. Не в гости она к нам, стало быть, заявилась, а насовсем. Мы онемели с Мишей, только глазами хлопаем. И свекровь сидит, как воды в рот набрала.
– Как это – сама? Дом отец отписал мне! Никто из вас к нему почему-то не приблизился, когда он три года неподвижный лежал! За ним я ухаживал!
– Ну, я не могла… Я болела тогда.
– Знаю, чем ты болела. С мужем развелась, а сама – пила. Он потому и уехал от тебя на край света!
– Болела я! – с нажимом повторила Марьяша, упрямо сдвинув брови. – А теперь – выздоровела! А дом по документам – мой! Вот, читай! Кстати, это копия, если что. Если вдруг захочешь порвать документ, мало ли…
– Мам! Что происходит?! – повернулся к матери побледневший Миша.
Я молчала тоже, словно меня кто оглушил. Младший наш вскарабкался мне на колени и притих – не понял, что у взрослых там произошло, но ситуация напряженная его испугала, прижался к мамке. Свекровь молча теребила пальцами мережку на скатерти. Ну, а что ей было сказать?!
Поехали они с Марьяшей к нотариусу, да и оформила любящая мать на любимую доченьку – дарственную. Не какое-там спорное завещание, которого полгода ждут, а потом ещё и оспорить могут, а тут тебе, пожалуйста – бац! десять минут, и она полноправная хозяйка дома!
– У тебя же есть твой дом! – продолжал растерянно настаивать Михаил.
Но сам уже понял, что эту битву со своей семьёй сходу проиграл без единого выстрела, капитулировал и сдался в плен.
– Был, Миш. Был. Да какой-там дом? Домик… Будочка для Шарика. Даже мне одной там было тесновато! Продаю я его. Уже и покупатель есть, и задаток внёс. Здесь я буду жить, в отцовском доме.
Мать так и не подняла от стола опущенных глаз. Наверное, было ей стыдно. А может, и нет… Чужая душа – потёмки.
А добрая Марьяша дала нам сроку две недели, выбраться из дома, который мы уже считали нашим… Где мы уж и обживаться стали, и дети уж привыкли… Как раз, пока её дом купят, а мы тем временем упакуемся…
И через две недели выставила из дома нас с Мишей, да с малыми двумя детьми, с котомками за плечами, коробками с посудой – вон…
Вернулись мы вчетвером обратно в наше казенное общежитие…
Я ни слова Мише не сказала. Ему и так не сладко. Подливать масла в огонь? Говорить, «а я тебе говорила?». Живы будем – не помрём! Когда-нибудь заработаем!
А потом Миша случайно встретил бывшего одноклассника, который сманил его с собой в Новосибирск. Он устроился работать вахтовым методом.
– Миха, чертяка! Я ж тут проездом! Ещё полтора часа – и поминай, как звали! Как же я рад тебя видеть! – облапил Мишу одноклассник, с которым они за одной партой сидели, самолетики на уроках пускали…
Поговорили наспех: времени до отъезда оставалось мало. Но договорились больше не теряться. Мишку стал звать с собой, адрес написал, где остановиться. Само собой, сразу с семьёй – а что его тут держит? Комнатенка в общаге, что ли?
– Давай, Миха, соглашайся! Айда со мной! Заработки очень хорошие, хотя конечно трудно – по полгода семьи не видеть…
Миша пришёл, и мне сразу всё рассказал. Прикинул: на дом мы могли вполне реально накопить, и не так уж и долго копили бы! Да и я тоже не собиралась на мужниной шее сидеть – у меня тоже специальность имелась, между прочим, востребованная. Согласился он туда устроиться, а потом даже втянулся. Да и куда ему было деваться?
Как-то вернулся Мишка через очередные полгода, а дома уже третий наш пищит. Без папки родился, раньше срока…
Миша приехал на два дня раньше, чем обещал: хотел нам сюрприз сделать. А взамен сам сюрприз получил, да ещё какой! Как в той старой сказке – что царь в своём царстве-государстве не знал? А не знал про нашего царевича…
Рожала я его без поддержки мужа, да не доходила. Плакала тогда, за детей переживала… Депрессия накатила… Соседка Катя присмотрела за мальчишками. Спасибо ей. А там и Миша приехал. Старшие рады, конечно, виснут на нем, шум подняли, гам… Он их тискает, а сам слёзы прячет – растут сыновья без него… Видит их лишь несколько дней за полгода, а там опять ему уезжать… И ещё грустил, что младшенький родился, когда Миша был в отъезде, не застал его рождение, из роддома не забирал, кроватку не собирал…
Малыши – они ведь растут мгновенно, за одну ночь неуловимо подрастают во сне! Вчера ещё была розовая рожица, а сегодня глядь – уже бровки тёмненькие — обозначилась…
Миша сидел у кроватки младшего и вздыхал. Застал дома такую радость, а уезжал с седой прядкой в волосах. Наконец, в свой последний отъезд Миша заявил мне:
– Всё, Тома, последняя вахта – и баста! Не хочу я больше, чтобы дети наши росли как безотцовщина, а жена моя жила – ни солдатка, ни вдова, ни мужняя жена…
Я быстренько сплюнула трижды:
– Тьфу, тфу, тьфу! Скажешь тоже! Боже сохрани! Ты береги себя, Мишенька! Ради нас четверых, которые тебя любят и ждут, береги!
Миша обнял меня:
– Да я что… Я берегу, что ты. Это присловье такое. В общем, по моим прикидкам, на дом нам хватит, можно уже будет подыскивать и прицениваться! Ну, а если не хватит – кредит возьмём. Сдюжим!
Как мы ждали нашего папку в этот раз! Младшенький, правда, испугался – чужой дядька с бородой явился! Большущий, громкий! Распищался от неожиданности. Но назавтра уже освоился, на руки пошёл, бороду пальчиками щупал, за нос стал дергать…
Из наших троих пацанов он уродился самым похожим на Мишу. Фотокопия! Потом Миша подался по пригороду, дом нам подыскивал. Сам. Я даже компанию ему составить не могла – а мелких-то куда? Старшенький – он у нас парень смышлёный, и помощник, мамина правая рука, но дети есть дети! Нельзя им без присмотра взрослых на весь день, а уж с ночевкой – так и подавно! Наконец, нашел нам папка дом подходящий. Такой, какой мы с ним видели во снах. На пригорке, солнышком согретый, утопающий в зеленом саду…
Пускай и небольшой – мы и такой любили! Наше собственное гнездо!!! Наконец-то! Я всё там уютно обустроила по своему вкусу. Веселенькие занавесочки на окна повесила, чтобы солнышко ярко светило в окна и рисовало на полу цветочные узоры. И чашки купила одинаковые, яркие, красные в белых горошках, чтобы всем пить чай из нарядного сервиза. А ещё – я купила себе, наконец, ту большую поваренную книгу с красивыми фотографиями, о которой давно мечтала! И перепробовала из неё все рецепты. В нашем доме всегда пахнет вкусными булочками, душистым хлебом! На радостях у нас в этом доме и четвертый сынишка вскоре родился! Поначалу нелегко пришлось нам, конечно. Стройка новая, хозяйство, дети малые…
Ну, ничего, слава Богу, справились. Сейчас у нас четверо детей, и дом просторный, и хозяйство немалое, и пасека…
Миша заработал всё сам! Ну, мы ему тоже, как могли, помогали, и поддерживали.
А Марьяша вскоре после переезда продала отцов дом. Ни копейки никому не отделила, даже матери – все до копейки себе забрала. И улетела за границу, вышла замуж за испанца, Мать она отвезла к одному из братьев, старшему, Павлу. Да там и оставила. Ну, а куда её – не в Испанию же тащить с собой, в самом деле? Кому она там нужна?
Там домина конечно огромный у Марьяшиного мужа – но он же одну её замуж брал, а не с прицепом в виде пожилого человека.
Свекровь стала страдать, грустить, что так с Мишей обошлась. Обещанный кусок из его рта вырвала и доченьке неблагодарной отдала. По сути, и обидела, и обманула сына. Ведь он один из всех детей за отцом ухаживал, на него завещание по справедливости было написано…
А годы берут свое, болеть стала Капитоновна, стала в тягость своим детям. Что-то забудет, что-то – уронит, а что-то – сожжёт, на плите оставив…
Павел стал раздражаться и голос на мать повышать, покрикивать. Потом – куском хлеба мать попрекать. Уж несколько новых кастрюль извела, на мусорку их пришлось выбрасывать… Рубашку ему новую испортила, и новый утюг! Сожгла, кулема безголовая! А не отшлепаешь же! Да и – толку. Потом Павел и вовсе перестал с матерью цацкаться, терпение лопнуло. В сумку её вещей каких-никаких набросал, да и отвёз мать к среднему сыну, Григорию. Сказал, принимай, брательник, мамашу – твоя очередь! А с меня – хватит. А у Григория и у самого полна коробочка. Григорий потерпел этот кагал да ор бесконечный, да скоро тоже стал возмущаться. Мать его упрекала, что уважения к ней никакого, а он огрызался. Замечания ему делала, а он ярился.
– Твои дети не слушаются! Ни верха, ни низа не понимают! Детей воспитывать надо, а не бросать без внимания, тем более отцовского. Они уже третий раз сегодня передрались, аж до крови.
– Мать, не нагнетай! Как подрались, так и помирятся! Крепче будут! А ты меньше их прессуй!
А дети Гришины бабулю реально невзлюбили. Мультики бабка смотреть вволю не разрешает, спать до обеда – нельзя, сладкое есть вместо обеда – тоже нельзя…
А уж с этими ненавистными уроками – всем головы прогрызла! Без нее было лучше! Стали старшие мелких подговаривать, чтобы те бабке пакостили. Мух в молоко подбрасывали, соль в сахар сыпали, и наоборот… Одежду ей солидолом нарочно пачкали. А мать опять в крик – безобразие, пакостники такие! Это уже не шалости – это настоящие подлости!
Терпел, терпел Григорий, да терпение у него и кончилось. Взял он, да собрал манатки материны, и повёз мать к Виталию. У него хоть не пятеро детей, а только трое. Не так тесно! И тише в доме, опять же. Старому человеку удобнее будет. Авось, мамаше найдется угол да кусок хлеба! Да и дети у Витальки, может, не такие шебутные, не будут так бабке пакостить, как Гришкины. Стали Виталий с женой на мать работу тяжелую сгружать. А что – даром, что ли, кусок хлеба будет старуха проедать? И скотину Капитоновне обиходить пришлось, и корову доить, и за свиньями ходить… А когда кабанчик резво бабку пнул, когда есть требовал, да опрокинул пойло, которое она ему притащила, то уж огребла Капитоновна от Виталия, а больше от Людмилы, невестки! И корм зазря перевела, и у свиней не вычистила, и корову не напоила, и по хозяйству не управилась! И никого не заботило, что после падения, может, и бабка пострадала, не только ведро с помоями для кабанчика. Кабанчик-то не только ведро опрокинул, он и бабулю опрокинул, аж та кувырком полетела, еле поднялась, охая да кряхтя… Уж вечером увидели, что нога материна распухла и стала как колода, твердая, тяжелая. И страшного сине-багрового цвета. Снова сын с невесткой за Капитоновну принялись. Да не жалеть ее и сочувствовать, а ругать ее на все лады. Теперь вот надо на бензин тратиться да везти мать в райцентр – что тут местный фельдшер может поделать? Тут небось, рентген надо делать, да гипс накладывать…
Как бы не разрыв связок еще к тому же! Угораздило старуху подсунуться под этого кабанчика! Одни проблемы от нее, а не помощь! Капитоновна действительно пострадала от падения прилично: приключился у нее перелом со смещением…
В больнице ей пришлось полежать – навещать её никто не стал, некогда всем было, не до неё! Пусть скажет спасибо, что машину наняли, из райцентра домой её отвезти! А не сама автобусом добиралась. Стала бабка ковылять на костылях, таская за собой ногу в гипсе. Теперь она кроме расходов на медицину ещё и помощи по хозяйству не оказывала никакой. Людмила, невестка, только шипела, сцепив зубы, чтобы не материться вслух. Вечером бухтела Виталию, высказывала недовольство и упреки. Капитоновна не подслушивала, просто Людмила не стеснялась говорить потише. Волей, неволей – услышишь.
Писала мать Марьяше, что может забрала бы ты меня, доченька, к себе? Сама же рассказывала, что у мужа твоего домина хоромина, солнце яркое, и фрукты горой круглый год… А то братья твои на меня обижаются – дом-то отцовский я тебе отписала, а заботу о себе – на них сгрузила. А кому я тут нужна? Эх, обидела я Мишу… Не мыкалась бы сейчас по углам, упрёки не получала бы на старости лет…
Марьяша прислала Виталию двести долларов, чтобы компенсировать материны расходы на лечение, и на этом её помощь кончилась.
Написать бы Мише, но не могла Капитоновна. Ей было так стыдно, попросить прощения у его семьи не могла отважиться. У какого Бобика глаз виноватых одалживать? Хоть сгори! Плачь, теперь, старая! Плачь! Рви свои седые волосы на глупой своей башке…
Уехал Миша с семьёй из этих мест. Не то, чтобы отказался от родни – но к ним не приезжал, и к себе не звал. Да и братья к себе тоже не приглашали – каждый жил сам по себе. С праздниками Миша всех поздравлял, матери привет передать не забывал, но на этом всё…
Он ведь даже не знал, что мать теперь живёт у Виталия, по двору как колченогий кузнечик скачет…
Думает, небось, что по-прежнему у старшего живёт после отъезда доченьки Марьяши в иноземные достатки…
На беду, Капитоновна так и осталась на костыле. Неправильно у нее кость срослась, а заниматься её здоровьем было некому, да и не за что! Виталий не мог выделить на лечение такую сумму. Да и Людмила бы живьём его съела бы, вместе с деньгами и матерью заодно! Марьяша тоже отказала. Сказала, не может таких денег перевести. А на бесплатную операцию такая очередь, что пока дождёшься, то скорее обе ноги вместе срастутся, чем одну починят…
Людмила вконец изгрызла Виталия, и тот сдался, вызвал Михаила, мать забрать.
– А мама – у тебя, что ли? – удивился Михаил. – Я думал, она у Павла живёт. И вроде Марьяша ей денег присылала, чтобы она ни в чем не нуждалась…
– Как бы не так! Марьяша ей денег не дала на операцию, не то, что на ежемесячное содержание!
– Какую операцию?! – испугался Михаил. – С мамой всё хорошо?!
– Да нормально. Ну… На костыле она хромает, кость срослась неправильно… А так – ничего, в порядке…
— Ничего себе – в порядке!
Михаил тут же помчался за билетом и отправился за матерью. Я ничего Мише не сказала, когда он за матерью поехал. Ну, а правда, куда мать девать? На улицу и собаку не выгонишь – жалко живое создание! А тут родной человек! Неудачное сравнение, но уж, какое на ум пришло. Я на неё очень обижалась! По ее милости нам пришлось ещё скитаться, и врозь несколько лет жить, ни кола ни двора…
Но вечно же обижаться не станешь! Стала жить Капитоновна у нас в семье ниже травы, тише воды. Не потому, что её в чем-то ущемляли. Просто, наверное, вина в ней перед сыном не смолкала. Миша отвёз мать в Новосибирск, положил в клинику, и ей там сделали операцию. Стала она ходить нормально, как раньше – от хромоты и следа не осталось. А недавно звонила Марии Капитоновне дочка Марьяша. Не мирится она там со своим доном испанским, крутой у него нрав оказался. Рукоприкладство в их доме – в порядке вещей.
– Веришь, мам, в такую жару я в длинных рукавах хожу, да в брюках… Домой хочу!
Плакала над этими словами Капитоновна, а что она поделает? Чем дочери поможет? У неё и самой ничего нет, кроме заботы её сына!
– Марьяш, у тебя же деньги есть, ты два дома продала! Купи на них себе дом, да и живи себе без этого тирана? Чтобы тебя никто не обижал.
– Нету денег, мам.
– Да как же нету? – всплеснула руками мать, не веря, что можно спустить два дома, как за ветром…
– Но если ты к Мише станешь проситься – то я первая стану его отговаривать. Да я ему даже и не скажу ничего! Сердце моё за тебя болит, но ведь и он – мой ребёнок! Не стану больше его обижать, никогда, ни одним словом. Прости, Марьяша. Распутывай свои проблемы сама.
Я случайно услышала тогда этот разговор. Вон оно в жизни как бывает. И бывает, все возвращается бумерангом… Хотела Мише рассказать – жалко ведь Марьяшу…
А потом решила – права мать, что не станет сыну говорить. Пусть распутывает свои проблемы сама. Сестра как кукушонок, способна выбросить других птенцов из гнезда ради себя любимой. Миша после ударов судьбы поднимался и упрямо шел вперёд. Вот, пусть и сестра его тоже не сдается. Не за его счёт. Хватит. И ничего мужу не рассказала.
0 Комментарий