Последний враг

Последний враг

Он рос, не подозревая до мая 45-го, что его мама умеет петь. Что умеет плакать, что умеет не слышать его вопросы, потому что сидит, глядя в одну точку, что умеет через силу работать – это он видел, это он знал.

Но когда мама вместе с соседками запела, сидя за столом, на котором стоял чугунок картошки и ломтиками нарезанная свекла, а ещё хлеб, много хлеба, потому что все соседки принесли хоть чуть-чуть хлеба с собой, и большая кружка с какой-то вонючей жидкостью…

Это было первый раз. И день был с непривычным названием – День Победы. Так и врезалась навсегда в его память первый раз поющая грустную песню мама, соседки, вытирающие слёзы, и они, дети. Семь соседских ребятишек, и он, восьмой. Дети, у которых война забрала отцов.

***

Уже наступил мир, но ещё долго-долго во дворах тысячи мальчишек играли «в войнушку», не давая спуску врагу. А с какой неохотой играли те, кому по сюжету игры предстояло играть роль этого ненавистного врага! Но – играли. И врага всегда побеждали. Так восстанавливали справедливость дети, опалённые войной.

Когда он подрос, сосчитал, что его маме в тот первый День Победы было всего двадцать семь лет. А выглядела она так, что сегодня её бы назвали пожилой женщиной: выплаканные глаза, рано поседевшие волосы, бесформенная одежда и неизменные калоши. Про руки даже говорить не стоит. Так за что ему любить или жалеть чужеземцев? А их сегодня так много развелось в городе!

В школе учили, что не все иностранцы враги. Он помалкивал. Потому что знал: иностранцы – не наши. Значит — враги. Даже став взрослым, он был убежден, что во всем виноваты захватчики. И невзлюбил абсолютно всех чужаков-иностранцев. Об этом знали все в его семье – и жена, и дети, а потом и внуки. Они не раз видели, как его коробило, всего прямо передергивало, если случалось столкнуться с иностранцем. Тогда он не выбирал выражений в их адрес, мог и плюнуть вслед. Он всегда находил, чем крыть. Если встречался бедный иностранец, значит приехал, чтобы у нашего работу отобрать. Если богатый, зажравшийся, как он говорил, приехал, так только за тем, чтобы нашу молодежь всякому непотребству учить.

Молоденькая соседка Анечка, услышав, что он говорит в адрес парня-иностранца, которого она вела познакомить со своими родителями, уж так его убеждала, так убеждала, что не все иностранцы враги! Но он торочил своё: есть наши, а есть чужеземцы-враги. И Анечка сдалась, сказав ему:

— Это не лечится! Это клиника!

В семье его любили. Было за что. Трудяга. Руки золотые. Никогда на себя одеяло не перетягивал – сначала жене, детям, а теперь и внукам. И если бы не эта патологическая ненависть к иностранцам, ко всем сразу, без разбора, то и разногласий бы не было. А так — сколько его не одёргивали, не спорили до хрипоты, понимали, что он все равно остаётся при своем мнении.

Бывало, что его агрессия достигала такого уровня, что приходилось силой уводить его домой. И столько раз зарекались не выходить с ним на улицу, но, оно и понятно, слово свое не всегда сдерживали. Семье было стыдно, когда он мог громко говорить, например, такое:

— Надо срочно возвести мощную стену вокруг нашей страны, и никого не пропускать!

А походы старика на рынок и супермаркет! Это же уму непостижимо! В двух ближайших к дому супермаркетах охранники и кассирши чуть ли не хватались за сердце при виде этого старика. Они знали, как он будет выбирать овощи и фрукты. Пока своими глазами не увидит накладные, где будет написано, что поставщики отечественные, ничего не купит. А скандал устроит. Дескать, своего чураетесь, а чужеземцам зелёный свет. Такой же разнос старик устраивал и на рынке. Если видел, что продавец явно не наш, обходил десятой дорогой. Ну, и нашим продавцам устраивал допрос с пристрастием: откуда клубника, откуда персики и далее по списку. Тут его тоже знали и молили Бога, чтобы прошел мимо.

Жена так устала от этих его концертов, что категорически отказывалась выходить с ним на улицу. Она жалела его, давно поняла, что это сидит в нем занозой — отголосок войны. Но сколько можно всех под одну гребёнку? Когда сама ходила за продуктами, надо было умудриться придумать правдивую историю, где и у кого купила, скажем, специи. Не то откажется муж и от котлет, и от плова. Скажет:

— Пахнет не нашим духом! Есть чужую еду не буду.

И не ел. Она проверяла. И жалко ей было, что кефиром второй день довольствуется, и зло брало: да сколько можно? Такое неприятие иностранцев как-то раз чуть не стоило ему жизни.

Однажды, когда на скорой попал в больницу с аппендицитом, он скандалил и возмущался, что дежурный оперирующий хирург – иностранец. Этот его демарш чуть не закончился плачевно. Хорошо, что один из хирургов жил недалеко от больницы. И был дома. В тот день этот хирург провел четыре плановых операции. Добравшись до дома, собирался просто лечь на диван – болела спина, дрожали ноги. Но зазвонил телефон. Он взял трубку. Это был для него неписанный закон — всегда брать трубку, потому что он врач. И услышал, что дежурная медсестра со слезами в голосе умоляет его прийти и сделать ещё одну операцию. Иначе пациента не спасут. Ну, чертыхнулся измученный хирург и примчался в больницу.

На операционном столе лежал готовый прямо сейчас испустить дух старик. Он категорически отказался от операции по той причине, что не хочет, чтобы к нему прикасался иностранец. А этот иностранец, который уже был классным хирургом, стоял, как в воду опущенный – с таким неприятием он столкнулся впервые в жизни. Уже после операции, когда удалось-таки спасти старика, и его перевезли из реанимации в обычную палату, хирург не выдержал, зашёл к нему с вопросом:

— Ты что творишь, дед? На тот свет захотел? Так не вызывал бы скорую, тихо где-нибудь и преставился бы.

— Лучше преставиться, — дед со злостью не говорил, а шептал, потому что сил не было, — чем довериться чужеземцу.

На это хирург не знал, что ответить. Махнул рукой и уже у самой двери сказал то, что когда-то сказала соседка Анюта:

— Ну, это клиника. Прямо фобия какая-то…

А жена старика так и не осмелилась извиниться ни перед хирургом-иностранцем, ни перед тем, кто вынужден был его заменить. И что бы она им сказала? Но и чуть не померев от своих принципов, старик продолжал бушевать.

В их ЖЭК взяли дворника. Из тех, кого старик не жаловал, а точнее, постоянно злобствовал в их адрес: дворник явно был, по выражению, старика, не из наших. Первый раз, увидев его за уборкой двора, старик даже остановился:

— Понаехали! Лишь бы наших без работы оставить!

Сидящие на лавочке бабушки пытались его вразумить:

— Месяц объявление висело – ЖЭК приглашал на работу дворника. И никто не пошёл. Из наших, как вы говорите. А этот пошёл. И работает. Двор вон какой чистый!

— Да вам пусть хоть враги убирают, всё равно! А я против! – сказал старик и пошёл прямо на дворника.

Тот посторонился, пропуская старика. Но тому этого было мало – специально свернул туда, где остановился дворник. И крикнул:

— На людей метёшь?

Дворник смущенно улыбнулся и ничего не ответил. Ну, и старик, ворча себе под нос, ушёл.

И так было каждый день. Откуда только у дворника бралось терпение?

Потом наступила зима.

Возможно, дворник-иностранец вообще первый раз своими глазами видел нашу зиму, видел снег. Совладать со снегом, когда он падал и падал, было невозможно. Но дворник старался. А самое трудное было посыпать дорожки. Двух огромных полностью загруженных песком ёмкостей не хватало. Дворник внимательно следил за теми, кто выходит из подъезда. Молодым мамам с колясками помогал добраться к наиболее безопасному участку дорожки. Старушкам, которые в любую погоду упорно ходили в булочную за свежим хлебом, подавал руку, и они с благодарностью на нее опирались. И только старик в упор не видел дворника. И не захотел его услышать, когда тот сказал:

— Пожалуйста, осторожно! Я ещё не успел здесь посыпать песком.

И тут, на этой дорожке, сплошной лёд! Было бы сказано! Старик, держа в одной руке пакет с продуктами, другой яростно отмахнулся от чужеземца, ещё и послал его далеко-далеко. И тут же был наказан: он поскользнулся и упал. Дворник сразу бросился к нему, пытаясь помочь встать. Но услышал:

— Не прикасайся ко мне! Не смей! И вообще пошёл вон!

Да, терпение у дворника было ангельское. Потому что он ничего не сказал в ответ. Он взял и ушёл.

Но вызвал скорую помощь. Скорая приехала, старика осмотрели. Но были только ушибы. И старик отправился домой, радуясь, что жена не видела всего этого. А дворник продолжил сражение с ледяными дорожками, стараясь не думать о старике. Зато старик о нём не переставал думать. И придумал: пошел в ЖЭК с требованием уволить, убрать этого дворника. И причину назвал: вовремя не посыпал дорожки во дворе, вот и пришлось звонить в скорую, потому что упал старик. А может, не только он один. Начальник ЖЭКа отреагировал на жалобу, послав разбираться мастера. Ну, тут за дворника встали горой и мамы с колясками, и бабушки-старушки, и просто нормальные, без ненависти к иностранцам жильцы. Так что ничего у старика не вышло. Не одержал он победу над парнем. Только злости прибавилось.

Неизвестно, сколько бы это продолжалось, какую бы ещё форму приняла ненависть старика к дворнику-иностранцу, но вмешался его величество случай.

У старика и его жены было двое внуков и одна внучка-второклассница. Внуки – дети старшей дочери. Они жили на юге. А внучка – единственная дочь младшего сына, всеобщая любимица. Она с родителями жила в соседнем городе. Внуки, успешно занимающиеся боксом, на зимние каникулы поехали в спортивный лагерь. А их внучку Риту сын привёз к дедушке и бабушке на все зимние каникулы. К обоюдной радости и гостьи, и хозяев. Рита не первый раз гостила у них. Тут, во дворе, у неё были подруги. Да и с мальчишками девочка ладила. С первого раза Рита подружилась и с дворником-иностранцем. А увидев, как дедушка с ним ругается, точнее, ругает дворника ни за что, пыталась убедить, что дед неправ. Ну, с любимой внучкой он ссориться не хотел. Но и поступиться своими принципами тоже не мог. Поэтому старался обходить эту тему. Хотя удавалось ему это редко. Но какое-то затишье все же наступило. И дворник, по всей видимости, догадывался, какая у него защитница. И всегда у него для Риты находился то киндер-сюрприз, то крохотная юла, сделанная собственноручно. Бабушка надоумила Риту не говорить деду, откуда у неё подарки. Сказала:

— Ритуля, если дедушка не спросит, где ты взяла, сама не рассказывай. Ну, такой он у нас. Невзлюбил дворника. А как по мне, дворник добрый и хороший человек. И какая разница, откуда он приехал.

Рита была полностью с бабушкой согласна. И не выставляла подарки дворника напоказ. Девочка охотно обсуждала с дедом культурную программу, которую те всегда готовили к её приезду: цирк, кукольный театр, мультфильмы на большом экране в кинотеатре, кафешки.

А ещё Рита очень любила прогулки с дедом в парк и на озеро. Хоть зимние каникулы и короткие, было решено хоть разок, но побывать на озере. Бабушка вручила им термос с чаем и бутерброды, завернув их в тёплый платок, чтобы подольше не остыли. Дала им последние указания — чтобы не замёрзли. А если почувствуют, что мёрзнут, сразу домой. И они отправились на озеро. Дедушка по дороге отвечал на все внучкины вопросы. Они громко говорили и смеялись – можно было не стесняться.

На берегу озера Рита с дедушкой были одни. То ли ещё рано было, то ли никто не собирался сегодня любоваться такой красотой, но ни единой души тут больше не было. Рита останавливалась, показывала на дерево и спрашивала у деда, как оно называется, долго ли живёт. И дедушка знал ответы. А иногда и сам спрашивал у внучки что-то. В прошлый раз Рита увидела покосившийся тополь. И спросила у дедушки:

— Деда, он заболел?

Дедушка обошёл тополь со всех сторон, постучал по стволу и сказал:

— Да, приболело дерево. Но думаю, что поправится. Корень поможет.

И рассказал, как во время войны, враг-чужеземец прицельно стрелял по их деревне. Много изб разрушил. Были и среди людей погибшие и раненые. Осколком зацепило и тополь, который рос возле дома. Выкорчевывать его не стали – мужчин в деревне не осталось, только старики. А женщинам было тяжело. И вдруг весной мама позвала его и сказала:

— Ты видел тополь?

Он не понял, о каком тополе мама спрашивает. А она взяла его за руку и вывела за калитку. А там этот тополь…

И уже пустил этот раненый тополь молодую ветку. Одну. Но живую. Так что выжил их тополь, не победил его чужак-враг.

— Хотел очень жить. И сумел, — сказала мама. – Сильнее иного человека оказалось дерево…

Они пошли проведать свой тополь. И дедушка оказался прав: тополь крепко стоял и тянулся ввысь. Уже не было никаких признаков, что он болел. Рита представила, как весной тополь покроется зелёными листьями. Может, сюда прибегут белочки или тут устроит свой домик ёжик.

— Не болей больше! – сказала тополю Рита.

На такой прогулке они обязательно сочиняли стихи. Простые, немудреные, пусть с корявой рифмой, но зато сочиняли сами. А Рита ещё и норовила пропеть придуманный куплет. А что? Они тут одни. Никому не мешают. На утреннем морозном воздухе все звуки казались звонче и чище. Потом Рита захотела на лёд: озеро все было сковано этим льдом. И казалось, что это и не озеро, а большое зеркало. Рита хотела увидеть своё отражение. И вообще хотела хоть немного пройти по льду. Обещала, что будет осторожной. Она, боясь отказа, забежала вперёд, стала перед дедушкой и стала просить-упрашивать его разрешить ей походить по льду. Дед разрешил ей. Только попросил, чтобы у самого берега.

Ступив на ледяную гладь озера, девочка не удержалась: как же было здорово скользить по этой зеркальной ледяной глади! Рита представила, что она на коньках. На ней красивое, как у фигуристок, платье. И звучит музыка. Зрители во все глаза смотрят на Риту, ждут от нее чего-то необыкновенного. Как она всегда ждала, когда смотрела выступление фигуристов. Рита тоже хотела бы так кататься-танцевать. Но у них в городе не было ни катка, ни школы фигурного катания. И вот сейчас девочка пыталась и поворот сделать, и проехать ласточкой. А дедушка аплодировал.

И вдруг стал громко кого-то ругать, прогонять. Это он увидел дворника-чужака. У того выдался выходной, и он пошёл на озеро – дворник любил это место. Но, как считал старик, никакого права любить озеро и гулять тут дворник-чужак не имел. Пусть любит там, где родился, а не здесь. Дед так кричал, что Рита не выдержала:

— Дедушка! Зачем ты так? Это же не твоё личное озеро! Оно же не у тебя в квартире!

Но старик не слушал или не хотел слышать внучку – он распалялся ещё больше. Рита, глотая слёзы, закрыла уши руками и пошла подальше от этого крика. Подальше – получилось, что девочка уходила к середине озера. И тут случилось то, что часто случается: лёд под ногами девочки не выдержал. И она провались.

Это одновременно видят и старик, и дворник. Дед, охнув, бросает пакет с термосом и бутербродами и пытается спуститься на озеро. Ни ног, ни сердца старик не чувствует: сковал страх за девочку.

— Остановитесь! – не говорит, а приказывает ему дворник. – Я сам!

На ходу сбрасывает свою куртку, спускается к озеру и ползком добирается к Рите. А девочка от ужаса даже не кричит. Только смотрит широко раскрытыми глазами на дедушку и беспомощно бьёт руками по ломкому льду, делая полынью все шире. И он доползает к Рите. И ему удается вытащить ребёнка. Теперь они оба ползут. И дворник, не выпуская Риту, дотаскивает девочку до твёрдого льда почти у берега. И только здесь он подхватывает Риту на руки и бежит с ней на берег. Снимает с девочки ледяную одежду и закутывает в свою куртку. И опять с Ритой на руках бежит. Он бежит к дороге. Он понимает, что только здесь можно поймать автомобиль, чтобы девочку доставить в больницу. Дед машинально повторяет за ним весь путь, едва поспевая и держась за сердце, которое то норовит выскочить, то вообще не бьётся.

…В больнице они – старик и дворник – сидят рядом и ждут, пока врачи обследуют девочку. Старик не скрывает слёз. Он хочет сказать все слова благодарности, которые знает. Он не думает о том, чужак это или наш. Только что на его глазах могла погибнуть внучка. Если бы не этот человек. Он же рисковал собой! И все могло закончиться совсем не так. Потом старик, не поднимая глаз, все-таки говорит:

— Век тебя не забуду! Низкий поклон за то, что спас Риту!

— Так мы же люди, — как-то буднично говорит дворник. – Потому и должны помогать друг другу. Правда, я и сам боялся. А что помог… Знаете, сколько раз мне помогали!

И рассказывает о себе. Да, это не его родина. Его родина далеко. И там уже тридцать лет идёт война. Там бомбят и стреляют. Там теракт за терактом. Во время одного из терактов погибла вся его семья. Выжил только он – дедушка тогда отшвырнул его в дальний угол, где лежали тюфяки и подушки. Но он оттуда видел, как погибли его родители, его дедушка, три сестры и брат. Их убили иностранцы-наёмники. И он, совсем ребёнок, сдержал крик, не выдал себя. Потому что уже тогда понял: дедушка хотел спасти его. Пусть только его, а не всю семью. Значит, он должен, он обязан жить… Но были и другие иностранцы. Волонтеры. Они, рискуя своей жизнью, находили уцелевших детей и вывозили их из страны, которая была в огне. И это они добивались, чтобы детей как политических беженцев приютили в разных странах. Ну, так он и оказался здесь. А куда попали другие дети, не знает. Но надеется, что они живы и здоровы. А для него в этой стране все было чужое. Языка не знал и долго вообще не мог говорить. Да и не хотел. Это бы все равно не вернуло его семью. Но люди вокруг были добрые. И это не они, хоть и были совсем не похожи на его народ, убивали и разрушали. И он, ещё мальчишкой, понял: виноват не другой народ. Виноваты мерзавцы, которые то здесь, то там воюют не на своей земле. Воюют, наживаясь на крови других людей. И этим мерзавцам все равно – какая национальность, дети перед ними или старики. Он понял и признал это не сразу. Но когда признал, дышать стало легче: исчезла ненависть. Тогда он начал учить язык. Правда, выучил не до конца. Но теперь может понимать и сам объясняться на языке страны, которая его приютила, дала кров и пищу, и работа для него нашлась. Он не попрошайка. Он работает. И надеется, что будет учиться и дальше. Он рассказал, как помогали и помогают ему чужие люди. Рассказал и о том, что встречал и среди своих, из своей бывшей страны, негодяев. И понял, что хороший человек или плохой – это не от национальности зависит.

Старик не только слушал его. Он вынужден был согласиться с дворником, который два часа назад доказал: дело не в национальности. Дело только в том, человек ты или подонок. И старик понял, что должен, обязан рассказать этому ещё молодому иностранцу, откуда у него столько ненависти. И рассказал.

О своем горьком детстве. Тоже о бомбежке и артобстреле. О том, что никогда не видел своего отца, который погиб в середине войны. О маме. О том, как она быстро состарилась, часто болела и умерла, не дожив до сорока лет.

— Ты меня, парень, прости. Прошу ещё раз: прости! Готов это сто раз повторить. Моя ненависть, как шоры на глазах у лошади: не давала увидеть, что люди бывают разными. И дело тут не в цвете кожи. Ну, что ж…Хоть и стар я уже, но учиться никогда не поздно. Буду учиться смотреть на мир по-другому…

Домой возвращались втроём: старик, дворник и Рита. Вызвали такси и все вместе поехали. Дома, конечно, получили от бабушки по первое число: скрыть случившееся, не получилось. Выдали мокрая одежда и обувь Риты. Пришлось всё рассказать. Пришлось и валерьянки накапать бабушке – у нее тоже прихватило сердце. Под вечер дедушка решился спросить у жены:

— Ты знаешь, где живёт наш дворник?

— Ну, так в первом подъезде, в дворницкой. А тебе зачем? – видно было, что бабушка опасалась очередного скандала с иностранцем.

— Ты приготовь плов. По всем правилам, со всеми специями. А я пойду приглашу его к нам в гости…

Дворник теперь часто заходит к ним. И это он научил дедушку играть в нарды. А тот оказался способным – уже несколько партий выиграл. И бабушка счастливо улыбалась – она была рада, что ее мужа наконец-то, как она сказала, попустило.

Предыдущий пост

Следующий пост

0 комментариев

Комментариев пока нет. Ваш комментарий может стать началом интересного разговора!

Напишите комментарий

Красивая голубоглазая девушка
Замуж на месяц

Андрей припарковал машину осмотрелся. "О, да он почти последний. Вон Мерседес Игната, вот Ниссан Олега." Рядом захрустел снег. - Доброго...

Андрей припарковал машину осмотрелся. "О, да он почти последний. Вон...

Читать