Чужие духи на рубашке мужа пахли предательством…
Екатерина ещё не знала об этом, когда будильник прозвенел в 6:00, а она машинально протянула руку и выключила его, не дав разбудить Михаила. Двадцать лет брака научили её двигаться бесшумно, растворяться в утренней темноте, чтобы не тревожить чужой сон. Она соскользнула с кровати, надела домашний халат и мягкие тапочки, потёртые, но чистые, не подозревая, что скоро её привычный мир разлетится вдребезги…
Привычным движением отдёрнула занавеску. Октябрьское утро ещё не началось. За окном — чернильная темнота, в которой растворились серые панельные дома их района. Где-то вдалеке мелькнули фары одинокой машины.
Екатерина тихо вздохнула и направилась на кухню. В небольшой квартире было тихо, только монотонно тикали часы в гостиной, массивные, с кукушкой, ещё бабушкины. Светильник над кухонным столом залил желтоватым светом знакомое до каждой трещинки пространство. Добротная мебель восьмидесятых годов служила верой и правдой уже второму поколению семьи Ивановых. Всё немодно, но ухожено. Каждая вещь знала своё место.
Екатерина вынула из холодильника пакет молока, достала яйца. Руки сами знали, что делать: тесто для блинов, сварить кашу, заварить чай. Она работала не хуже швейцарских часов в своём налаженном ритме. Оглянувшись на настенный календарь с котятами, подарок дочери, она отметила про себя, что до зарплаты ещё две недели, а значит, снова придётся экономить.
«Ничего, не впервой», — подумала женщина, разливая тесто по шипящей сковородке.
В коридоре послышались шаги. Михаил проснулся сам, без будильника, как бывало всё чаще в последнее время. Раньше приходилось трясти его за плечо, а теперь он, словно пружина, вскакивал по первому сигналу.
— Доброе утро, Миша. Блинчики будешь? — Екатерина выдавила улыбку, стараясь поймать взгляд мужа.
— Угу, — Михаил прошёл в ванную, не глядя на жену.
Вода шумела долго. Екатерина успела накрыть на стол, достала любимое клубничное варенье, нарезала сыр. Когда муж вышел, от него пахло одеколоном, терпким, древесным, новым. Раньше он пользовался одеколоном только по выходным и праздникам.
— Миша, ты сегодня до скольки? — спросила она, подливая чай.
— Как обычно, — буркнул он, торопливо проглатывая блин.
— Я хотела картошки мешок купить по акции. Помог бы донести.
— Не могу, — отрезал Михаил. — У нас сегодня техосмотр автобусов после рейса. Задержусь.
Екатерина поджала губы. Четвёртый техосмотр за месяц, если верить его словам. Никогда раньше городские автобусы так часто не проверяли.
— Пап, может, в воскресенье на дачу съездим? Закрыть на зиму надо, — в кухню вошла Анна, уже одетая, с аккуратно собранными в хвост волосами. В свои двадцать она была копией матери в молодости: те же мягкие черты лица, те же серые глаза.
— Посмотрим, — Михаил допил чай, поднялся из-за стола. — Мне пора.
Он наспех чмокнул дочь в щёку, кивнул жене и вышел. Входная дверь хлопнула как-то особенно громко.
Анна вопросительно посмотрела на мать.
— Опять поругались?
— Да нет, всё нормально, — Екатерина отвернулась к плите, чтобы дочь не заметила набежавшие слёзы. — Устал просто.
— Мам, — Анна обняла её за плечи. — Что происходит? Вы месяц уже как кошка с собакой.
— Ничего не происходит, доченька. Возраст такой. Кризис среднего возраста у мужчин бывает. Пройдёт.
Дочь недоверчиво покачала головой, но расспросы прекратила.
Завтракали молча, каждая погружённая в свои мысли. На стене между кухонным шкафом и холодильником висели фотографии разных лет. Вот молодые Екатерина и Михаил с крошечной Анной на руках. Вот дочка идёт в первый класс. Вот семейный отдых в Анапе пять лет назад. Все улыбаются, а рядом — школьные дипломы и грамоты дочери. Гордость семьи…
***
В магазине «Центральный» было немноголюдно. Утро буднего дня. Екатерина поправила бейджик на форменном халате и встала за прилавок. Годы работы в торговле научили её улыбаться независимо от настроения.
— Здравствуйте, Надежда Петровна. Как внучок? Поправился? — пожилая женщина просияла.
— Поправился, Катюша. Спасибо, что спросила. А мне, как обычно, полкило вашего фирменного сыра и хлеба свежего, если есть.
— Для вас всё есть, — Екатерина ловко отрезала кусок сыра, взвесила его.
За Надеждой Петровной потянулись другие постоянные покупатели. Для каждого находилось доброе слово.
Тихий Семён Аркадьевич, покупающий по четвергам одну и ту же сметану, полбатона, пачку чая и плавленые сырки. Молодая мать Ирина с малышом, которая всегда берёт детское питание со скидкой. Учительница Марья Степановна, покупающая к чаю свежую выпечку.
— Катюша, ты что-то осунулась совсем, — Антонина Васильевна, грузная пожилая женщина с крашеными в каштановый цвет волосами, появилась у прилавка после обеденного перерыва. Её строгий взгляд не мог обмануть — сердце у старшей коллеги было золотое. — Не заболела?
— Да нет, Антонина Васильевна, просто не высыпаюсь, — отмахнулась Екатерина, поправляя выбившуюся из-под косынки прядь.
— А муж-то как? Миша твой?
Екатерина замешкалась, протирая стеклянную витрину.
— Да ничего, работает.
Антонина Васильевна сощурилась, шагнула ближе.
— Катя, у меня глаз намётанный. Я тебя восемь лет знаю. Выкладывай, что стряслось.
Екатерина тяжело вздохнула. Не так-то просто утаить что-то от женщины, проработавшей в магазине почти сорок лет.
— Миша изменился. Раньше спокойный был, добрый, а сейчас словно подменили. Раздражается по пустякам, огрызается, домой поздно приходит, задерживается после работы постоянно. То дополнительные рейсы, то автобус сломался, то совещание у начальства.
— И ты веришь? — Антонина Васильевна покачала головой.
— Не знаю, чему верить, — Екатерина прикусила губу. — Двадцать лет вместе, думала, всё как у людей…
— У людей по-разному бывает, — наставница многозначительно подняла палец. — Ты приглядись. Мужики, они что, дети малые, не умеют следы заметать.
— Думаете… — Екатерина не смогла закончить фразу.
— Я ничего не думаю, — отрезала Антонина Васильевна. — Просто глаза разуй.
***
Остаток рабочего дня прошёл в тумане. Екатерина механически обслуживала покупателей, но мысли крутились вокруг слов наставницы. Неужели Миша мог? Нет, быть того не может. Они же семья, у них дочь взрослая.
Домой она вернулась в начале девятого вечера, усталая, с гудящими ногами. Анна сидела за учебниками, готовилась к завтрашнему зачёту. Михаила, конечно, не было.
— Папа звонил, — сказала дочь, не отрываясь от конспекта. — Сказал, что у них там что-то с мотором, он задержится.
— Понятно, — Екатерина вымученно улыбнулась. — Будешь ужинать?
— Я уже поела. Тебе разогреть?
— Не хочется что-то.
Она прошла в спальню. Куртка Михаила висела на спинке стула. Он надевал сегодня другую, новую, которую купили прошлой осенью. Екатерина машинально пригладила рукав старой куртки. В кармане что-то зашуршало. Чек. Обычный кассовый чек, но сумма — 12000 рублей. За что? «Ресторан „Встреча“» — гласила верхняя строчка. Половина её месячной зарплаты. Сердце заколотилось где-то в горле. Руки похолодели. Двенадцать тысяч… Это же бюджет на продукты на неделю. А ведь ещё надо было за квартиру платить, за коммуналку, Анне на проезд, себе на новые сапоги отложить. Старые совсем прохудились. Слёзы навернулись на глаза. Скомкав чек, Екатерина швырнула его на кровать и принялась расстилать постель.
***
На часах было почти одиннадцать, когда в дверь заскрежетал ключ. Муж вернулся, пахнущий не бензином и автобусным нутром, а алкоголем и едва заметным ароматом женских духов.
— Миша, нам нужно поговорить, — Екатерина включила свет в прихожей.
— Опять начинаешь? — Муж нахмурился, расшнуровывая ботинки. — Сколько раз говорить, я из гаража. Мотор до ночи ковыряли.
— А это тогда что? — Она протянула ему чек. — Мотор, значит, в ресторане чинили?
Михаил побагровел.
— Что ты шаришься по моим карманам? Совсем охренела?
— Не выражайся, — Екатерина выпрямилась. — Анна может услышать.
— Да что ты ко мне прицепилась? — Михаил повысил голос. — Устал я от твоих допросов. Коллегу проводил на пенсию. Посидели. Что теперь? Каждую копейку перед тобой отчитываться?
— Двенадцать тысяч— это не копейка.
— Всё, хватит, — он прошёл в ванную и с грохотом захлопнул дверь.
Екатерина осталась стоять в коридоре, обхватив себя руками. Что-то надломилось внутри, словно тонкий лёд под первыми шагами весны…
***
На следующий день в магазин зашла женщина, которую Екатерина никогда раньше не видела. Ухоженная, лет тридцати, в элегантном светлом пальто. Высокие сапоги на шпильке цокали по кафельному полу. Она придирчиво осматривала товары, брезгливо морщась на местные сырые колбасы. Зато набрала полную корзину импортных продуктов: оливковое масло в тёмных бутылках, итальянскую пасту, французские сыры, испанский хамон. Пока Екатерина пробивала покупки, женщина говорила по телефону:
— Да, Мишенька, уже всё купила. Встречай меня через час у «Европы» и не опаздывай.
Женщина расплатилась карточкой — шесть тысяч рублей, не моргнув глазом. Екатерина машинально протянула ей пакет, а внутри что-то оборвалось. «Мишенька» — так она его называла в первые годы брака, потом как-то перешла на Мишу. А эта «Мишенька» — словно с маленьким ребёнком сюсюкается.
— Всего доброго, — выдавила Екатерина.
Женщина кивнула, не глядя на продавщицу, и вышла из магазина. Екатерина смотрела ей вслед, и странное оцепенение накатывало волнами. Мишенька, «Европа», дорогие рестораны. Новый одеколон. Позднее возвращение домой. Она ещё не решалась поверить в худшее, но сердце уже знало правду. Знало и плакало…
***
Две недели Екатерина ходила словно в воду опущенная. В магазине улыбалась через силу, дома готовила и убирала на автомате. Михаил продолжал задерживаться, возвращался поздно. Однажды не пришёл ночевать вовсе, позвонил под утро, сказал, что у кума заночевал. Выпили после смены, а транспорт уже не ходил…
Тот вечер Екатерина не забудет никогда. Она провела его у окна, вглядываясь в темноту двора, где мелькали жёлтые квадраты чужих кухонь. За одним мелькал силуэт соседки, разливающей чай. За другим семья смотрела телевизор, а она сидела одна, задёрнув шторы, чтобы дочь не видела слёз. В голове крутились неотвязные мысли: «Где он? С кем он? Жив ли?» Его телефон не отвечал. Раньше такого не случалось.
Наутро Михаил пришёл помятый, с красными глазами. Не глядя на жену, принял душ и ушёл на работу. Екатерина осталась мыть посуду, когда на кухонном столе завибрировал его телефон. Старенькая «Нокиа» — забыл в спешке. Экран моргнул, высветив входящий вызов: «Олечка». Екатерина замерла с мокрой тарелкой в руках. Капли воды падали на линолеум, отсчитывая секунды. Телефон умолк, но почти сразу зазвонил снова. Тот же контакт. Тарелка выскользнула из рук и разбилась о пол.
— Мам, что случилось? — Анна вбежала на кухню в домашних тапочках.
— Ничего, доченька, — Екатерина наклонилась, собирая осколки. — Руки скользкие.
— Это папин телефон. Звонят.
— Да, с работы, наверное, — соврала Екатерина. — Передам, когда вернётся.
Вечером она не стала ничего говорить мужу. Не хватило духу. Телефон он искал нервно, заглядывая под диван, шаря по карманам. Она молча протянула трубку, чёрную коробочку с треснутым экраном. Он выхватил её и сразу отвернулся, проверяя пропущенные звонки. По тому, как дёрнулась его щека, Екатерина поняла: увидел. Знал бы он, чего ей стоило промолчать.
***
Прошла неделя. В воскресенье, когда все разошлись — Анна на дополнительные занятия, Михаил якобы помогать куму с машиной, — Екатерина полезла в шкаф, где в жестяной коробке из-под печенья хранились их сбережения. Нащупала коробку в дальнем углу за стопкой постельного белья и похолодела. Слишком лёгкая. Открыла, пересчитала купюры. Десять тысяч — как корова языком слизнула.
Она осела на пол, прижимая к груди опустевшую коробку. Десять тысяч — то, что она два месяца откладывала с каждой зарплаты на зимние сапоги дочери. Анна в стареньких башмаках уже второй сезон ходила, подкладывая картонки от сырости. Екатерина не плакала. Внутри разливался холод, сковывая сердце ледяной коркой. Она со стуком закрыла коробку и поставила на место.
Вечером, когда Михаил вернулся, опять под хмельком, опять пахнущий чужими духами, она спросила прямо:
— Миша, где деньги из коробки?
Муж замер в дверях, не сняв куртку.
— Какие деньги?
— Десять тысяч, которые я на сапоги Анне копила.
Он отвёл глаза, принялся расстёгивать молнию на куртке.
— Этим… коллегам одолжил до зарплаты. Васильевичу, знаешь его? Жена в больницу попала, срочно нужны были.
— Враньё, — тихо сказала Екатерина.
— Чего?
— Враньё, говорю, — она повысила голос. — Какой ещё Васильевич? Ты ей отдал да? Этой Олечке?
Михаил побагровел.
— Ты что, следишь за мной?
— А надо, — Екатерина вдруг почувствовала, как внутри что-то сломалось. — Двадцать лет молчала, двадцать лет терпела, всё старалась сгладить, замять. Надо следить? Да, потому что муж ворует у собственной дочери деньги на сапоги и отдаёт какой-то…
— Не смей! — Михаил шагнул к ней, угрожающе сжав кулаки. — Ничего ты не понимаешь!
— Что тут понимать? — Екатерина не отступила. — По бабам бегаешь, думаешь, не видно? Домой являешься пьяный, духами чужими провонявший. Деньги семейные налево тратишь.
— Мама, папа! — в коридор вышла заспанная Анна. — Что случилось?
— Ничего, милая, — Екатерина попыталась улыбнуться. — Просто разговариваем.
— Ага, разговаривают они.
Михаил скинул куртку на пол и пошёл в комнату: — Я спать.
— Подожди, — Екатерина схватила его за рукав. — Мы не договорили. Верни деньги.
— Отстань, — он стряхнул её руку.
— Пап, — голос Анны дрогнул. — Ты взял мамины деньги?
— И ты туда же, — Михаил обернулся к дочери. — Может, ещё соседей позовём на семейный совет?
— Пап, — Анна выпрямилась, сжав губы. — Как тебе не стыдно обманывать маму? Она ночами не спит, всё думает, как нас прокормить. А ты?
— Всё, хватит, — Михаил с грохотом захлопнул за собой дверь спальни.
Анна обняла мать.
— Мам, что происходит?
Екатерина только покачала головой, не в силах ответить. Этой ночью она постелила себе на диване в гостиной.
***
Утром Антонина Васильевна сразу заметила её опухшие глаза.
— Так, — она поманила Екатерину в подсобку. — Выкладывай.
Слёзы хлынули сами. Впервые за много лет Екатерина рыдала взахлёб, размазывая тушь по щекам. Антонина Васильевна дала ей выплакаться, потом протянула чистый платок.
— Ну-ка, утрись и рассказывай толком.
Екатерина, глотая слова, поведала обо всём: о деньгах, о телефоне, о запахе духов, о том, как видела в магазине ухоженную молодую женщину, звонившую «Мишеньке».
— Оля её зовут, — голос сорвался. — Я в его телефоне видела.
Антонина Васильевна покачала головой.
— Эх, Катя, Катя, а ты помнишь, когда последний раз муж тебе цветы дарил? Или хотя бы спасибо сказал за ужин?
Екатерина потупилась. Вспомнить не получалось.
— Может, к 8 Марта в прошлом году или на день рождения позапрошлым летом.
— Вот то-то и оно, — Антонина Васильевна вздохнула. — Мужчины, они как дети. Если их не ценят дома, идут туда, где их хвалят. Насмотрятся сериалов, где бабы молодые в мини-юбках перед ними хвостом крутят. Вот и хочется им праздника.
— Я вроде всегда старалась. Уют создавала, готовила вкусно.
— Уют, еда — это само собой, — Антонина Васильевна отмахнулась. — А ты когда последний раз новое платье себе покупала или причёску делала? Всё Анне, да Анне, дочка — конечно, первое дело, но и о себе забывать нельзя, Катя.
Екатерина смущённо провела рукой по волосам, собранным в привычный пучок.
— Да как-то всё денег не хватает.
— Денег никогда не хватает, — наставительно сказала старшая коллега. — Но и ты подумай о себе. Двадцать лет только для семьи живёшь. А кто ты сама? Ты же красивая, Катя, только забыла об этом.
Екатерина не нашлась, что ответить.
***
В это же время Михаил встречался с Олей в кафе «Карамель», новом заведении, открывшемся в торговом центре «Европа». Она опаздывала, как обычно. Он заказал себе кофе, поглядывая на часы. Денег оставалось в обрез. До зарплаты ещё неделя, а жена после вчерашнего скандала не даст ни копейки. Он сам не понимал, как всё зашло так далеко. Познакомились случайно. Оля ловила такси в дождь. Он остановил служебный автобус, подвёз её. Потом она стала специально приходить на его маршрут. Слово за слово, улыбка за улыбкой — и закрутилось.
Оля влетела в кафе, эффектно откинув мокрый от дождя зонт.
— Мишенька, прости, опоздала. Совещание никак не кончалось. Этот мой босс — зануда редкостный.
Михаил залюбовался ею: статная, уверенная в себе, с яркой помадой на губах. Рядом с ней он чувствовал себя мужчиной, а не просто кормильцем семьи.
Оля села напротив, положила тонкую руку на его ладонь.
— Ты выглядишь уставшим. Проблемы?
— Да… так, — он отвёл глаза. — Дома. Сложно.
— Жена что-то заподозрила? Бедненький, — Оля надула губки. — Тяжело тебе с ней?
— Да.., — Михаил неопределённо пожал плечами.
Говорить плохо о Екатерине не поворачивался язык. Всё-таки двадцать лет вместе, дочь вырастили. Но и слишком хорошо говорить не хотелось. Оля была ревнива, хоть и скрывала это.
— Слушай, — она заговорщически наклонилась к нему. — Мне нужна твоя помощь. Помнишь, я говорила про аренду торговой точки? Так вот, мне нужно внести первый взнос — восемьдесят тысяч. Если не внесу до пятницы, сорвётся сделка. А я всё просчитала: через месяц окупится с лихвой. Будем в шоколаде.
— Восемьдесят тысяч.., — Михаил присвистнул. — Где же я их возьму?
— Ну, Мишенька, — она состроила просящую гримаску. — Ты же у меня самый надёжный, самый заботливый, настоящий мужчина. Не то что эти молодые хлыщи, только о себе и думают. Я знаю, ты что-нибудь придумаешь.
Она легонько погладила его по щеке, заглядывая в глаза. От её духов кружилась голова.
— Хорошо, — сдался Михаил. — Попробую достать.
***
В четверг Екатерина возвращалась с работы позже обычного, забежала в районную библиотеку. Со вчерашнего дня там начинались компьютерные курсы для взрослых. Она много раз проходила мимо объявления, но всё не решалась записаться. А тут словно что-то толкнуло. Интернет, компьютеры — говорят, там целый мир. Она даже мышку в руках не держала ни разу.
— Екатерина Григорьевна, — библиотекарша, полная женщина с добрыми глазами, удивлённо посмотрела на неё. — А мы вас ждали вчера на первое занятие.
— Не смогла, — Екатерина виновато улыбнулась. — Работа. Можно со второго?
— Конечно. У нас как раз завтра практика. Приходите к шести.
С неожиданно лёгким сердцем Екатерина вышла на улицу. Моросил мелкий дождь, но настроение было странно приподнятым. Она свернула к торговому центру. Надо было купить хлеба. Проходя мимо отдела женской одежды, вдруг остановилась у витрины. За стеклом на манекене красовалась нежно-голубая блузка с кружевным воротничком.
«Анне бы пошла», — подумала Екатерина.
И тут же вспомнила слова Антонины Васильевны: «А ты когда последний раз новое платье себе покупала?» Екатерина решительно вошла в магазин.
— Покажите, пожалуйста, вот эту блузку. Мой размер?
— Конечно, — улыбнулась продавщица. — Примерочная там.
Блузка сидела как влитая, подчёркивая всё ещё стройную талию. Екатерина повернулась перед зеркалом, не узнавая себя — словно помолодела лет на десять.
— Беру, — сказала она, доставая кошелёк.
По дороге домой она словно летела. В душе зарождалось что-то новое — то ли гнев, то ли решимость. «А кто ты сама?» — звучал в голове голос Антонины Васильевны. Впервые за долгие годы Екатерина задумалась об этом всерьёз…
***
День выдался пасмурный, с неба сыпалась мелкая осенняя морось. Анна с подругой Наташей возвращались с занятий в педагогическом колледже, укрываясь одним зонтом на двоих. Они проходили мимо торгового центра «Европа», стеклянной коробки, выросшей пару лет назад на месте старого рынка.
— Смотри, какие сапоги! — Наташа потянула подругу к витрине. — Давай зайдём.
— Да ну их, — отмахнулась Анна. — Денег всё равно нет.
И тут она замерла, не донеся руку до лица. Через дорогу у центрального входа в торговый центр стоял её отец. Михаил Николаевич не видел дочь. Он смотрел на женщину перед собой — молодую, яркую, в светлом пальто. Женщина что-то горячо говорила, положив руку ему на плечо, а потом вдруг привстала на цыпочки и поцеловала его. И он ответил, крепко обняв её за талию, прижав к себе.
Анна почувствовала, как земля уходит из-под ног.
— Ань, ты чего? — Наташа тронула её за рукав. — Побледнела вся. Тебе плохо?
— Нет, — девушка с трудом оторвала взгляд от сцены на другой стороне улицы. — Просто пойдём отсюда.
Всю дорогу домой Анна молчала. В груди разрасталась тяжесть, под которой было трудно дышать. Отец — её отец, который учил её кататься на велосипеде и водил на школьные ёлки, её отец, который тайком давал ей деньги на мороженое, говоря: «Только маме не говори, что я тебя балую», — её отец обнимал чужую женщину посреди бела дня, как будто так и надо.
Дома Анна застала мать за шитьём. Екатерина перелицовывала старую юбку, пытаясь придать ей более современный вид.
— Доченька, ты что так рано? — Екатерина оторвалась от работы, вскинув голову, и тут же встревожилась. — Что-то случилось?
Анна села напротив, нервно сцепив руки в замок.
— Мам, я сегодня папу видела у «Европы»…
Екатерина замерла с иголкой в руке. Стало слышно, как тикают часы в гостиной.
— Он был не один, — голос Анны дрогнул. — С женщиной какой-то, молодой, красивой. Они целовались.
Игла выскользнула из пальцев и воткнулась в пол. Екатерина смотрела на дочь расширенными глазами, словно не понимая смысла её слов.
— Точно он? — наконец произнесла она. — Может, обозналась?
— Мам, — Анна покачала головой. — Это был папа. Я видела, как он обнимал её. Они… они как пара были, понимаешь?
Екатерина медленно кивнула. Лицо её стало похоже на гипсовую маску — белое, застывшее, с глазами, полными такой боли, что Анне стало страшно.
— Я знала.., — наконец сказала Екатерина. — Догадывалась, но всё надеялась. Думала, может, показалось…
Она встала, словно во сне, отложила шитьё и направилась в прихожую.
— Ты куда? — Анна вскочила.
— Поговорить с отцом. Сейчас.
— Он же на работе!
— Вот именно, — Екатерина надела плащ решительным движением. — На работе, а не где-то ещё.
***
Автобаза встретила её запахом солярки и гулом мужских голосов. Екатерина никогда раньше не приходила сюда, не было повода. Михаил не любил, когда она вмешивалась в его рабочие дела.
— Вам кого, женщина? — окликнул её дежурный у ворот.
— Иванова Михаила. Я жена его.
Что-то в её голосе заставило мужчину посмотреть внимательнее, с сочувствием.
— Там он, в ремонтном боксе. Проходите прямо и налево.
Екатерина шла между огромными автобусами, чувствуя на себе взгляды водителей. Кто-то кивал ей в знак приветствия, кто-то отводил глаза. «Знают», — поняла она. — «Все знают».
Михаил копался в моторе автобуса, по пояс нырнув под капот. Вокруг стояли ещё трое мужчин, курили, переговаривались.
— Миша, — позвала Екатерина.
Он не услышал. Один из коллег толкнул его локтем.
— Мишан, к тебе пришли.
Михаил обернулся, и лицо его исказилось от неприятного удивления.
— Катя, ты чего тут?
— Нам нужно поговорить.
Она старалась, чтобы голос звучал спокойно.
— Дома! Не видишь, я работаю? — он раздражённо махнул рукой, измазанной в масле. — Что ещё выдумала?
— Это важно, Миша.
Мужчины вокруг притихли. Кто-то отошёл в сторону, делая вид, что очень занят. Другой демонстративно уткнулся в сигарету. Третий, сухощавый мужик в промасленной куртке, сочувственно посмотрел на Екатерину.
— Иди, Мишан, я тут закончу.
— Да идите вы все, — огрызнулся Михаил, захлопывая капот. — Видишь, Катя, из-за тебя работу бросить должен.
Он зло сплюнул на бетонный пол и пошёл к выходу. Екатерина двинулась следом, чувствуя спиной сочувственные взгляды.
Разговора не получилось. Едва они отошли от ворот автобазы, Михаил заявил, что его вызывают на срочный рейс, развернулся и ушёл, оставив Екатерину стоять посреди улицы. Она не стала окликать его, не побежала следом. Внутри неё что-то сломалось окончательно, и теперь только тихо звенела от боли…
Домой она возвращалась пешком, хотя могла сесть на автобус. Хотелось идти, идти. Может, так удастся приглушить мысли, которые роились в голове. Что теперь делать? Как жить дальше? Дочь почти взрослая, но всё равно, разве можно рушить семью? А с другой стороны, какая уж тут семья?
Знакомый продуктовый магазин показался впереди. Екатерина машинально посмотрела на часы. Её смена начнётся завтра. Но что-то потянуло зайти. Может, поговорить с Антониной Васильевной?
Едва переступив порог торгового зала, она замерла. У прилавка с винами стояла она — та самая женщина в светлом пальто. Только сейчас Екатерина могла разглядеть её как следует. Высокая, стройная, с модной стрижкой. Холёная, ухоженная, самоуверенная.
Незнакомка обернулась, окинула Екатерину оценивающим взглядом и вдруг направилась прямо к ней.
— Вы Катя? — спросила она с напускной доброжелательностью. — А я Оля. Думаю, мне не нужно объяснять, зачем пришла.
У Екатерины перехватило дыхание.
— Зачем?
— Поговорить, — Оля оглянулась. — Может, выйдем на улицу? Здесь не очень удобно.
Екатерина машинально кивнула. Они вышли за угол магазина, где никто не мог их услышать.
— Я просто хотела сказать, что ваш муж сам ко мне обратился, — начала Оля, закуривая тонкую сигарету. — Это не я его соблазняла или что-то в этом роде.
— А что же вы делали? — Екатерина почувствовала, как к горлу подступает горечь.
— Просто была рядом, — Оля выпустила струйку дыма. — Знаете, он говорил, что чувствует себя в семье как в тюрьме. Никакой свободы, никакой радости. Только работа, дом, работа, дом.
Каждое её слово било, словно камень.
— Вы же понимаете, мужчине нужно больше, чем просто быт, — продолжала Оля. — Им нужно восхищение, внимание, то, что вы, видимо, давно перестали ему давать.
Эта фраза, произнесённая с ноткой превосходства, стала последней каплей. Екатерина, всю жизнь державшая себя в руках, вдруг ощутила такую ярость, что на миг потемнело в глазах. Рука сама взметнулась для пощёчины.
— Ах ты, дрянь! — вырвалось у неё, но ударить не успела.
Кто-то перехватил её руку.
— Катюша, не надо, — раздался знакомый голос Антонины Васильевны. — Не пачкай руки.
Пожилая женщина властно встала между ними.
— А ну-ка, девонька, вали отсюда. Нечего здесь свинство разводить. Это общественное место.
Оля презрительно скривила губы.
— Я имею право.
— Ты имеешь право получить сейчас по наглой морде, — отрезала Антонина Васильевна. — От меня, за то, что в чужую семью лезешь. А ну, пошла вон!
Что-то в её тоне заставило Олю отступить. Она смерила обеих женщин презрительным взглядом и, развернувшись, зацокала каблуками прочь.
Екатерина стояла, дрожа всем телом.
— Антонина Васильевна, я…
— Пойдём-ка в подсобку, — та поматерински обняла её за плечи. — Чайку попьём.
***
— Пей, — Антонина Васильевна протянула ей кружку с мятой и мёдом. — От сердца хорошо.
Екатерина отхлебнула горячий чай, не чувствуя вкуса.
— Как вы узнали, что я там?
— В окно увидела, — пожилая женщина села напротив. — Думаю, что это наша Катя с этой фифой разговаривает. А как услышала, о чём речь? Ох, Катя, чуть сама её не отлупила.
— Она права, — горько сказала Екатерина. — Я совсем себя забросила. Какая из меня жена? Толстая, немодная, только готовить и убирать умею.
— Глупости не говори, — отрезала Антонина Васильевна. — Ты женщина видная, работящая. А что в хозяйстве хороша, так это не минус, а плюс.
— Но я ему, видно, надоела.
— Дурь это всё, — наставница решительно стукнула кулаком по столу. — Блажь мужская, седина в бороду, бес в ребро. Я это на своей шкуре испытала.
Она помолчала, словно решаясь.
— Мой-то покойник тоже в своё время загулял. Мне сорок восемь было, дети уже взрослые. А он втюрился в секретаршу с работы, молоденькую, двадцати пяти лет. Ушёл к ней. Я думала: всё, жизнь кончена. А потом поняла — она только начинается.
— Как это? — Екатерина подняла глаза.
— А так, — Антонина Васильевна усмехнулась. — Года три поплакала, конечно. А потом огляделась и думаю: а что я всё о нём да о нём? А сама-то я кто? Что для себя сделала? Всю жизнь о муже да о детях думала, а о себе — когда? И начала жить. В хор записалась при доме культуры, путёвку себе в санаторий взяла. Даже роман крутила с хорошим человеком, инженером с обувной фабрики.
— И что потом?
— А потом мой благоверный назад попросился. Его секретарша-то быстро раскусила: села на шею и свесила ножки. Только я уже не захотела. Нафиг, думаю, мне этот хомут опять. Привыкла сама себе хозяйкой быть.
— И не жалела?
— Жалела, конечно.., — вздохнула Антонина Васильевна. — Всё-таки тридцать лет вместе прожили. Но, знаешь, как говорят: лучше одной, чем с кем попало. А потом он заболел, я его к себе взяла, ухаживала до последнего. Человеком ведь был…
— Что же теперь? — она посмотрела в глаза Екатерине.
— Ты сейчас не решай ничего сгоряча. Подумай о себе. Тебе всего сорок три. Жизнь только начинается. Может, оно и к лучшему — встряхнуться, себя найти.
***
Дома Анна встретила мать с тревогой в глазах.
— Ну как, поговорили?
— Не совсем, — Екатерина устало опустилась на стул. — Он сбежал от разговора.
— Мам, — дочь села рядом, взяла её руку в свои. — Что теперь будет?
— Не знаю, доченька, — честно призналась Екатерина. — Надо подумать.
В этот вечер Анна сама приготовила ужин — незатейливую яичницу с помидорами, помыла посуду, прибралась на кухне. Екатерина смотрела на дочь с удивлением: когда она успела так повзрослеть?
— Иди поспи, мам, — Анна мягко подтолкнула её к спальне. — Я ещё позанимаюсь и тоже лягу.
Впервые за многие годы Екатерина почувствовала, что о ней заботятся. И это было странно, приятно и горько одновременно.
В дверь позвонили, когда она уже почти уснула. Анна открыла. На пороге стоял Виктор Петрович, сосед из квартиры напротив, высокий молчаливый мужчина, вдовец с сыном-подростком. Они редко виделись, только здоровались на лестничной клетке.
— Добрый вечер, — он переминался с ноги на ногу. — Екатерина Григорьевна дома?
Анна позвала мать. Екатерина вышла в коридор, поправляя домашний халат.
— Виктор Петрович, что-то случилось?
— Извините за поздний визит, — он смущённо потёр подбородок. — Я краем уха услышал… ну, в общем, Михаил Николаевич к нам в ЖЭК сегодня заходил, говорил, что съезжать от вас собирается. Я подумал, может, помощь нужна? Ну, с мелким ремонтом или ещё чем?
— Съезжать? — переспросила Екатерина.
Значит, муж уже всё решил, даже не поговорив с ней.
— Может, я не вовремя? — Виктор Петрович попятился. — Вы простите, если что не так.
— Нет, нет, что вы, — Екатерина через силу улыбнулась. — Спасибо за предложение. Если что-то понадобится, я обязательно обращусь.
Он кивнул и побрёл к своей двери. Но вдруг обернулся.
— Екатерина Григорьевна, вы… это… вы держитесь. Всякое в жизни бывает. Я вот тоже, когда Надя умерла, думал: всё, конец. А ничего, живём с Димкой потихоньку.
— Спасибо, — тихо сказала Екатерина, глядя ему вслед.
Этой ночью она впервые задумалась о том, кем хочет быть. Не матерью, не женой, а просто собой. И это было странно, словно внутри открылась дверь в комнату, о существовании которой она не подозревала.
***
Моросил мелкий, противный дождь, когда Михаил Иванов ждал Олю у входа в торговый центр «Европа». В кармане лежал конверт с сто двадцатью тысячами. Последние деньги, которые он сумел наскрести. Пришлось залезть в долги, перехватить у коллег по автобазе, даже сдать в ломбард именные часы, подаренные тестем на свадьбу. Он переминался с ноги на ногу, чувствуя, как промокают ботинки. Такую сумму нельзя было просто положить на карту. Оля хотела наличными, чтобы обойти банковские комиссии. Это показалось Михаилу странным, но перечить он не решился.
Оля опаздывала уже на полчаса. Обычное дело, но сегодня что-то беспокоило его. Тревога грызла изнутри, словно предчувствие. Последнюю неделю она была странно отстранённой, отвечала на звонки коротко, без обычных нежностей. Он решил набрать её ещё раз и тут увидел знакомую фигуру, но не одну. Оля шла под большим чёрным зонтом, и рядом с ней вышагивал высокий мужчина в дорогом пальто. Они смеялись о чём-то, и рука мужчины лежала на талии Оли совершенно собственническим жестом.
Михаил застыл, не в силах поверить своим глазам. Пара приблизилась, и Оля наконец заметила его. На её лице промелькнуло лёгкое замешательство, тут же сменившееся холодной решимостью.
— Миша, — она остановилась, не отстраняясь от спутника. — Что ты здесь делаешь?
— Тебя жду, — хрипло ответил он. — Мы же договаривались.
— Ах да, — она поморщилась. — Я собиралась тебе позвонить.
Мужчина рядом с ней нетерпеливо дёрнул плечом.
— Олечка, нам пора. Столик заказан на восемь.
— Минутку, Вадим, — она повернулась к Михаилу. — Слушай, нам нужно поговорить. Боюсь, у меня плохие новости.
Она отошла в сторону, заставив Михаила следовать за ней. Мужчина остался ждать, постукивая лакированным ботинком по мокрому асфальту.
— Мишенька, — Оля понизила голос. — Мне очень жаль, но между нами всё кончено.
Он почувствовал, как земля уходит из-под ног.
— Почему?
— Ты хороший, — она снисходительно коснулась его щеки. — Но я не собираюсь связывать жизнь с водителем автобуса. Сам понимаешь.
Её слова ударили сильнее, чем пощёчина. Он вдруг увидел себя её глазами: немолодой, потрёпанный жизнью мужик, вцепившийся в иллюзию молодости и страсти.
— Деньги, — пробормотал он, доставая конверт. — Вот что двадцать тысяч, как ты просила.
— Оставь себе, — она отмахнулась. — Мне больше не нужно. Я нашла другой источник финансирования.
Она бросила взгляд на своего спутника.
— Тебе не кажется, что это нечестно? — вдруг вырвалось у Михаила. — Ты же говорила, что любишь меня.
Оля рассмеялась, и этот смех полоснул по сердцу.
— Миша, ну ты же взрослый мужчина. Какая любовь? Нам было хорошо вместе, но всему приходит конец. Я заслуживаю большего, чем походы в дешёвые кафе на твою зарплату.
Она взглянула на часы.
— Мне пора. Вадим ведёт меня в «Палатце». Знаешь такой ресторан?
— Нет.
— Ну конечно, откуда.
— Оля, стой, — он схватил её за руку. — Я же всё для тебя делал. Семью разрушил, деньги отдавал, последнее…
— Извини, но это твои проблемы, — она мягко, но решительно высвободилась. — Не ты первый, не ты последний. Пойми, такие, как я, не созданы для таких, как ты. Прощай, Миша. Удачи.
Она повернулась и зацокала каблуками к ожидавшему мужчине. Тот даже не взглянул на Михаила, обнял Олю за талию, и они скрылись за стеклянными дверями торгового центра.
Михаил стоял под дождём, сжимая в руке бесполезный теперь конверт с деньгами. Внутри что-то оборвалось, словно лопнула струна, натянутая до предела. Всё кончено. Он потерял всё. И ради чего? Ради женщины, которая видела в нём лишь временную игрушку и кошелёк.
***
Домой Михаил пришёл глубоко за полночь, пьяный и промокший до нитки. Деньги он не пропил — слишком велика была сумма даже для самого отчаянного запоя. Пил в дешёвой забегаловке у вокзала, где никто не задавал вопросов. Он долго не мог попасть ключом в замочную скважину. Наконец дверь открылась. На пороге стояла Екатерина в накинутом на ночную рубашку халате.
— Миша, — она отступила, пропуская его в прихожую. — Ты пьян.
— Катя, — он схватил её за руки. — Катюша, прости дурака. Я всё понял. Всё…
От него разило спиртным и сыростью. Екатерина поморщилась, но не отстранилась.
— Проходи, разбудишь Анну.
В кухне горел слабый свет ночника. Екатерина усадила мужа за стол, поставила чайник.
— Она меня бросила, — глухо произнёс Михаил, глядя в пустоту. — Выбросила, как использованную тряпку.
Екатерина молча налила ему чай. В другое время она бы рыдала, устроила скандал, выгнала бы его вон. Но сейчас внутри была странная пустота, словно выгорело всё: и боль, и ревность, и отчаяние.
— Знаешь, сколько я ей денег отдал? — он тяжело уронил голову на руки. — Сто двадцать тысяч. Последнее отдал. А она даже не взяла. Сказала, нашла кого побогаче.
Екатерина не ответила. Он поднял на неё заплаканные глаза.
— Катя, я дурак. Она меня околдовала. Я не понимал, что делаю.
— Понимал, — тихо сказала она. — Всё ты понимал, Миша.
— Нет, ты не представляешь, как она умела голову заморочить! Все эти слова, улыбки… Я, как мальчишка, на это повёлся.
Он вдруг упал перед ней на колени.
— Прости меня, Катя. Я всё исправлю, клянусь. Начнём новую жизнь. Я стану лучшим мужем на свете. Вот увидишь.
Она смотрела на него без гнева, без презрения, просто внимательно изучала это знакомое до последней морщинки лицо. Когда-то оно казалось ей самым дорогим на свете. Сейчас она смотрела на него как на чужого.
— Ложись спать, Миша, — сказала она наконец. — Завтра поговорим…
***
Шесть месяцев пролетели как один день. Для Екатерины это было время перемен и открытий. Компьютерные курсы при районной библиотеке она закончила с отличием. Немолодая библиотекарша Алла Степановна не могла нарадоваться на прилежную ученицу.
— Екатерина Григорьевна, да вы просто талант! За два месяца освоить и электронную почту, и поиск в интернете, и даже таблицы!
Екатерина смущённо улыбалась, но внутри разливалось тёплое чувство гордости. Она создала себе электронную почту, научилась пользоваться поисковиками, даже зарегистрировалась в социальной сети «Одноклассники», где нашла подруг молодости. Мир словно раздвинул границы, впуская в её жизнь новые впечатления, новых людей, новые мысли.
Она записалась на курсы английского — просто потому, что всегда мечтала его выучить. Начала ходить в бассейн два раза в неделю — для здоровья и фигуры, как она объясняла удивлённой дочери. В один из дней она решилась на новую причёску. Парикмахер, молодая девушка с яркими волосами, предложила каскад и лёгкое мелирование.
— Вам очень пойдёт, подчеркнёт скулы и омолодит.
Выйдя из салона, Екатерина не узнала себя в витрине магазина. На неё смотрела стройная женщина с модной стрижкой в новом пальто кораллового цвета, купленном со скидкой, но всё равно недёшевом. Восемь килограммов, сброшенные благодаря бассейну и разумному питанию, преобразили её фигуру.
В магазине, где она работала, перемены тоже не остались незамеченными. Покупатели делали комплименты. Мужчины задерживались у прилавка дольше обычного. Даже Виктор Петрович, заходя за хлебом, вдруг начал смущаться и путать слова.
— Екатерина Григорьевна, а вы… это… может, в кино сходим? — спросил он однажды, краснея, как мальчишка. — Там новый фильм привезли, говорят, интересный.
Она согласилась и удивилась, обнаружив, что ей приятно его общество — спокойное, уважительное, без лишних слов и ненужных обещаний.
Всё это время Михаил жил с ними, спал на раскладушке в гостиной, исправно отдавал зарплату, пытался наладить отношения. Цветы, конфеты, виноватые взгляды. Он старался, действительно старался, но что-то внутри Екатерины не откликалось больше на эти попытки, словно перегорел важный контакт, и ток больше не бежал по проводам их отношений.
— Мам, можно с тобой поговорить? — Анна присела рядом с матерью на диван.
Был тихий весенний вечер. Михаил задерживался на работе, теперь уже действительно на работе, без обмана.
— Конечно, доченька, — Екатерина отложила книгу. — Что-то случилось?
— Не случилось. Просто… — Анна запнулась. — Я давно хотела сказать, ты так изменилась за эти месяцы. В хорошем смысле. Ты стала какая-то цельная, счастливая даже.
Екатерина улыбнулась.
— Я и правда чувствую себя другим человеком.
— Я вот о чём думаю, — Анна сжала руки в замок. — Вы с папой… Вы ведь не будете вместе, да?
Вопрос повис в воздухе. Екатерина внимательно посмотрела на дочь.
— А ты как считаешь?
— Я вижу, что ты его не любишь больше, — просто сказала Анна. — И это нормально, мам, после всего, что было.
— Я не хочу, чтобы ты думала о нём плохо, — мягко сказала Екатерина. — Он твой отец.
— Он ошибся, но дело не в ошибке, — перебила её дочь. — А в том, как он относился к тебе все эти годы. Как к прислуге, что ли? А ты терпела. И знаешь, мам, — она подняла решительный взгляд, — я не хочу повторить твою судьбу. Не хочу жить с мужчиной, который не будет уважать меня как личность. Лучше одной быть.
Екатерина обняла дочь, прижала к себе.
— И правильно, доченька. Я поняла это слишком поздно, но ты не повторяй моих ошибок. Любовь — это прежде всего уважение к себе и к другому…
***
Михаил сидел на кухне, опустив голову. Перед ним лежали документы: заявление на развод, согласие на раздел имущества.
— Подумай ещё раз, Катя, — его голос звучал глухо. — Может, не стоит рубить с плеча? Я же исправился. Полгода уже как шёлковый хожу.
— Это не с плеча, Миша, — она говорила спокойно, без надрыва. — Я думала долго. Очень долго.
— Ты встречаешься с этим электриком? — он поднял на неё потухший взгляд. — С Колесниковым?
— Встречаюсь, — не стала отрицать она. — Но дело не в нём. Дело в нас с тобой. Вернее, в том, что нас больше нет.
— Я могу измениться, — в его голосе звучала почти детская обида. — Я уже изменился.
— Миша, — она присела напротив, посмотрела ему в глаза. — Я тебя прощаю как человека, но мы разводимся. Я больше не могу жить в страхе, что это повторится. Я больше не хочу каждый раз гадать, где ты, с кем ты, вернёшься ли домой.
— Я не повторю этой ошибки, клянусь.
— Дело не только в измене, — она покачала головой. — Дело в том, как мы жили все эти годы. Я была тенью, приложением к тебе и Анне. А сейчас я наконец-то поняла, что имею право на собственную жизнь, на мечты, на счастье, на уважение.
Она положила руку на документы.
— Ты имеешь право на ошибки, Миша, а я имею право на достойную жизнь. Без страха и унижения.
Он долго молчал, глядя в одну точку. Потом медленно, словно каждое движение причиняло боль, взял ручку и подписал бумаги.
— Ты права, — сказал он, поднимаясь. — Наверное, ты всегда была права. Просто я не видел этого…
И в этот момент Екатерина почувствовала, что её сердце наконец-то свободно от обиды, от боли, от тяжести прошлого. Впереди была целая жизнь. Её жизнь…
***
Бумаги оформили быстро. Ни Екатерина, ни Михаил не хотели затягивать процесс. Расставались без скандалов и дележа кастрюль, как бывает у других. Квартиру, доставшуюся когда-то от родителей Екатерины, она оставила за собой с условием, что Михаил сможет видеться с дочерью, когда захочет. Он снял небольшую однокомнатную в соседнем районе — не слишком близко, чтобы не бередить раны, но и не так далеко, чтобы терять связь с дочерью.
В день переезда Виктор Петрович сам предложил помочь. Екатерина удивилась:
— Вам неловко не будет? Всё-таки муж мой, бывший.
— А что такого? — пожал плечами Виктор. — Мы же взрослые люди, а мужчине одному переезжать тяжело.
Он пришёл с сыном, шестнадцатилетним Димкой, долговязым, немного угрюмым подростком, который стеснялся смотреть в глаза, но работал наравне со взрослыми. Носили мебель, коробки с вещами, инструменты. Михаил сначала хмурился, но потом оттаял. Видно было, что помощь пришлась кстати.
Когда закончили, сели выпить чаю в полупустой квартире. Анна принесла бутерброды, разлила заварку по чашкам.
— Спасибо за помощь, — Михаил смотрел в пол. — Не ожидал, честно говоря.
— Да ладно, чего там, — отмахнулся Виктор. — Соседи всё-таки, сколько лет рядом жили.
Странная получилась беседа. Три взрослых человека и двое подростков, связанных невидимыми нитями прошлого и, возможно, будущего. Но в этой неловкости было что-то правильное, исцеляющее.
Перед уходом Михаил отвёл Екатерину в сторону.
— Катя, я понимаю, что всё кончено между нами, но давай хоть ради Анны сохраним нормальные отношения.
Она кивнула.
— Конечно, Миша, мы же не чужие люди.
— Он хороший мужик, — Михаил бросил взгляд на Виктора, возившегося с дверным замком. — Если что, я, в общем, я рад за тебя.
В его голосе не было фальши, только усталость и смирение человека, принявшего неизбежное.
***
В середине лета Галина Михайловна, заведующая магазином «Центральный», объявила, что уходит на пенсию.
— Годы уже не те, — вздыхала она, поглаживая больную спину. — Шестьдесят пять стукнуло. Пора и честь знать. Внуков понянчить хочется.
Через неделю она вызвала к себе Екатерину.
— Садись, Григорьевна. Разговор есть.
Екатерина присела на краешек стула. Галина Михайловна внимательно посмотрела на неё поверх очков.
— Я тебя на своё место предложила. Что скажешь?
— Меня? — Екатерина растерялась. — Но ведь есть более опытные.
— Опыт — дело наживное, — отмахнулась заведующая. — А вот порядочность и ум — это от Бога. Ты с компьютером освоилась, с поставщиками общий язык находишь, покупатели тебя уважают. Справитесь.
— А зарплата? — спросила Екатерина, уже прикидывая новые возможности.
— Немного больше твоей нынешней, — честно сказала Галина Михайловна. — Но перспективы есть. Магазин на хорошем счету. Начальство довольно. Если оборот поднимешь, и премии будут, и надбавки.
Екатерина обещала подумать, а вечером поделилась новостью с Антониной Васильевной. Та всплеснула руками.
— Катюша, да ты чего думаешь? Соглашайся скорее! Ты же прирождённый руководитель, просто раньше себя недооценивала.
— Думаете, справлюсь? — Екатерина всё ещё сомневалась.
— Ещё как справишься, — Антонина Васильевна обняла её за плечи. — Ты за полгода так изменилась, что тебя не узнать. И внешне, и внутренне. Уверенная стала, решительная. Такой и должна быть заведующая.
Екатерина согласилась и впервые в жизни почувствовала, что способна вести за собой других.
***
Виктор ухаживал за ней по-старомодному, деликатно, без напора, без спешки. Просто однажды пригласил в театр. Гастроли областного драматического привезли «Женитьбу» Гоголя. В другой раз — в кино, потом на концерт в местный дом культуры, где выступал хор ветеранов. Они много разговаривали — о детях, о работе, о книгах. Оказалось, что Виктор запоем читал фантастику, знал наизусть половину Стругацких и ещё в юности мечтал стать астрономом.
— Не сложилось, — рассказывал он. — Родители настояли на техническом училище, потом армия, работа, семья.
— А я в детстве мечтала играть на фортепиано, — призналась Екатерина. — Но бабушка говорила: баловство это. Надо профессию серьёзную получать.
— Думаю, никогда не поздно попробовать, — улыбнулся Виктор.
Он был немногословен, этот высокий, немного сутулый человек с грустными глазами. Иногда замыкался в себе, уходил в свои мысли, переживал из-за сына-подростка. Тот связался с сомнительной компанией, забросил учёбу, боялся новых отношений. После смерти жены прошло три года, но рана всё ещё кровоточила.
— Знаете, Екатерина Григорьевна? — сказал он однажды, когда они сидели в парке на скамейке и кормили голубей. — Я ведь долго не решался к вам подойти.
— Почему? — она удивлённо взглянула на него.
— Думал, что предаю Надю, — он смотрел куда-то вдаль. — Мы с ней двадцать лет прожили. Думал, нельзя так: одну потерять и сразу другую искать.
— А сейчас что думаете?
— А сейчас думаю, что Надя бы меня поняла, — он впервые посмотрел ей прямо в глаза. — Она всегда говорила: «Жизнь продолжается, что бы ни случилось». И ещё… я полюбил вас не за красоту, хотя вы очень красивая, а за то, какая вы есть — добрая, сильная, настоящая.
Екатерина не отвела взгляд и впервые за долгие месяцы почувствовала, как в сердце расцветает нежность — чистая, светлая, без примеси боли и сомнений.
Они поженились через год после её развода. Скромно расписались в ЗАГСе, пригласив только самых близких — Анну, Димку, Антонину Васильевну. Пышного застолья не устраивали, отметили в небольшом ресторанчике, где раньше любили ужинать вдвоём. Переехали в трёхкомнатную квартиру Виктора, просторную, на третьем этаже кирпичного дома с видом на сквер. Ремонт делали вместе, споря о цвете обоев и планировке мебели.
Анна и Димка сначала настороженно приглядывались друг к другу, но постепенно нашли общий язык. Оказалось, что девушка хорошо разбирается в литературе, а парню как раз нужна была помощь с сочинениями.
Михаил наладил свою жизнь. Всё также работал водителем автобуса, понемногу обустраивал квартиру. Каждые выходные встречался с дочерью, иногда брал её с собой на рыбалку или за грибами. С Екатериной держался ровно, без обид и претензий.
***
Жизнь постепенно входила в новое русло — спокойное, размеренное, без резких поворотов и обрывов.
Воскресный день выдался на редкость погожим. Солнце играло в верхушках тополей, недавно распустивших свои клейкие листочки. Городской парк, освободившись от зимнего оцепенения, манил горожан тенистыми аллеями и скамейками у пруда.
Екатерина шла рядом с Виктором, иногда касаясь его руки своей. Впереди Анна и Димка о чём-то спорили — кажется, о последней книге, которую читали вместе.
— Мам, пап, мы к уткам! — крикнула Анна, увлекая за собой Димку.
За этот год она начала называть Виктора отцом — сначала неуверенно, словно пробуя слово на вкус, а потом всё естественнее.
— Только не промочите ноги! — крикнула вслед Екатерина и тут же улыбнулась своей неистребимой привычке волноваться.
— Они уже взрослые, — Виктор легонько сжал её ладонь. — Справятся.
Они сели на скамейку у пруда. Анна и Димка стояли у самой воды, бросая хлебные крошки уткам, которые деловито подплывали к берегу.
— Как думаешь, поступит Анна в педагогический? — спросил Виктор, обнимая жену за плечи.
— Должна, — уверенно кивнула Екатерина. — Она упорная, весь год готовилась, спит по четыре часа. А ты Димке помог с математикой?
— Да. Вчера до полуночи сидели, — Виктор улыбнулся. — Кажется, начал понимать. Говорит, может, тоже в технический пойдёт, как я когда-то хотел.
Они замолчали, глядя на детей. Анна что-то рассказывала, оживлённо жестикулируя. Димка слушал, засунув руки в карманы куртки, и улыбался — так по-взрослому, с какой-то потаённой нежностью.
Екатерина смотрела на них, и в душе разливалось спокойное счастье. Сколько тревог, сколько боли осталось позади, сколько слёз пролито, сколько сомнений пережито. А сейчас всё это казалось далёким и незначительным, как прошлогодний снег.
«Как же хорошо, что я наконец нашла свою дорогу», — подумала она, прижимаясь к плечу мужа.
И главное, поняла, что никогда не поздно начать жить по-настоящему. Впереди у неё была целая жизнь. Настоящая жизнь — без страха, без лжи, без самопожертвования. Жизнь, в которой она наконец-то стала сама собой.
0 комментариев