Июньское солнце слепило глаза, отражаясь в окнах старенького автобуса. Елена Ивановна сидела, прижав к груди небольшую дорожную сумку, и смотрела на мелькающие за окном сосны. Дорога петляла среди вековых деревьев, уводя всё дальше от городской суеты Твери.
— Следующая остановка — санаторий Боровое, — объявил водитель, и Елена вздрогнула, словно очнувшись ото сна.
Последние четыре года после смерти мужа она жила будто на автопилоте. Дом, магазин, аптека — дом. Эта поездка была первым самостоятельным решением за долгое время. Марина, давняя подруга, буквально заставила её купить путёвку.
— Елена, хватит киснуть в четырёх стенах. В Боровом и сердце подлечишь, и воздухом подышишь. Там такие сосны, дышится, как в детстве.
Автобус остановился у невысокого пятиэтажного здания, выкрашенного в тёплый персиковый цвет. Советская архитектура угадывалась сразу: прямые линии, широкие окна, просторная веранда. Но свежий ремонт и ухоженная территория создавали приятное впечатление. Елена медленно спустилась по ступенькам, поправила лёгкий шарфик на шее и на мгновение замерла, вдыхая полной грудью. Воздух был насыщен хвойным ароматом и какой-то особенной свежестью, идущей от озера, поблёскивающего вдали между деревьями.
— Вам помочь с вещами, голубушка? — окликнул её пожилой мужчина в форме работника санатория.
— Благодарю, я сама справлюсь, — ответила Елена, удивившись собственному голосу. Он прозвучал звонче обычного.
В холле было прохладно и немноголюдно. У стойки регистрации молодая женщина в белом халате сверила её путёвку с какими-то списками и улыбнулась.
— Иванова Елена Ивановна, двухместный номер, на втором этаже. Ваша соседка уже заселилась вчера. Вот ключ, номер 217.
В небольшом, но уютном номере её встретила невысокая женщина с короткой стрижкой и живыми карими глазами.
— А вот и моя соседушка пожаловала! — воскликнула она с таким искренним радушием, словно ждала именно Елену.
— Анна Павловна Смирнова, бывшая учительница начальных классов, тридцать лет отработала в школе, а теперь на заслуженном отдыхе.
— Елена Ивановна, — тихо представилась она, распаковывая вещи.
— Откуда будете? Тоже из Твери?
Анна Павловна присела на край своей кровати, наблюдая за новой соседкой с нескрываемым любопытством.
— Да, всю жизнь там прожила. Работала в центральной библиотеке.
— Библиотекарь, сразу видно. Интеллигентный человек. А что же с вами? Сердечко барахлит?
Елена чуть поморщилась от прямолинейности соседки, но всё же ответила.
— Гипертония и небольшие проблемы с сердцем. После смерти мужа обострилось.
— Вдовушка, значит, — понимающе кивнула Анна Павловна. — Я уж пятнадцать лет как одна. Сначала думала, не переживу, а потом ничего, приспособилась. Дети есть?
— Двое: дочь в Москве, сын в Екатеринбурге.
— И у меня дочка в столице, — оживилась соседка. — Редко видимся. Всё работа да работа у неё.
***
Первые два дня пролетели в процедурах и обследованиях. Елена покорно ходила по кабинетам, слушала рекомендации врачей, принимала назначенные лекарства. По вечерам она сидела с книгой в комнате, иногда выходила в парк, но старалась держаться особняком. Анна Павловна, напротив, быстро перезнакомилась со всеми отдыхающими и каждый вечер приносила новые санаторные сплетни.
В среду после ужина погода выдалась особенно хорошей. Закатное солнце окрасило небо в нежно-розовые тона, и Елена, поддавшись внезапному порыву, вышла на веранду. Деревянная веранда опоясывала здание с южной стороны. Несколько пожилых пар неспешно прогуливались. Кто-то играл в шахматы за столиком. Елена выбрала свободную скамейку в углу и достала из сумочки потрёпанный томик Тютчева, книгу, которую перечитывала в трудные минуты жизни. Она уже погрузилась в строки о любви и осени, когда краем глаза заметила мужчину, устроившегося неподалёку с газетой «Аргументы и факты».
Что-то в его облике показалось смутно знакомым. Седоватые волосы, зачёсанные назад, высокий лоб, сосредоточенный взгляд из-под очков в тонкой оправе. Сердце вдруг учащённо забилось, в висках застучало. Елена прижала ладонь к груди, пытаясь успокоиться.
«Не может быть», — пронеслось в голове. — «Столько лет прошло.»
Словно почувствовав её взгляд, мужчина поднял голову от газеты и посмотрел прямо на неё. В его глазах мелькнуло удивление, сменившееся напряжённым вниманием. Он медленно сложил газету, встал и нерешительно двинулся в её сторону.
— Простите, вы случайно не Елена из школы номер двенадцать?
Голос его звучал глуше, чем раньше, но интонации остались прежними. Она кивнула, не в силах произнести ни слова.
— Михаил Сергеевич, — представился он, хотя в этом не было никакой нужды. — Не думал, что когда-нибудь ещё увижу вас.
В памяти внезапно всплыл тёплый июньский вечер пятидесятилетней давности. Выпускной, 1973 год. Белое платье, перешитое из старого маминого, казавшееся самым красивым нарядом на свете. Школьный двор, усыпанный тополиным пухом. И Михаил, худощавый темноволосый юноша, отличник и гордость школы, неожиданно преградивший ей дорогу у ворот.
— Елена, можно тебя на минутку?
Она помнила, как дрожал его голос, как заливалась краской шея над воротничком отцовской рубашки.
— Я давно хотел сказать: ты мне очень нравишься. Очень…
А потом был поцелуй под старым тополем, неумелый, робкий, первый в её жизни, и обещание писать из армии.
— Елена Ивановна, — сказала она, возвращаясь в реальность.
— А я всё тот же Сергеев, — улыбнулся он, и от этой улыбки что-то дрогнуло у неё внутри. — Можно присесть?
Он опустился рядом, оставив между ними почтительное расстояние.
— Удивительно, столько лет прошло, а я вас сразу узнал, — произнёс Михаил Сергеевич, разглядывая её с нескрываемым волнением. — Те же глаза, тот же поворот головы.
— И вы совсем не изменились, — тихо ответила она, хотя это было не совсем правдой. Время оставило свои следы: морщины вокруг глаз, седина в волосах, чуть сутулые плечи, но взгляд остался прежним, внимательным и тёплым.
— Как вы здесь оказались? — спросил он.
— Сердце шалит. Врачи направили. А вы?
— То же самое. Стенокардия, давление скачет.
Они говорили о пустяках, о процедурах, о погоде, о том, как изменился город, который в их юности назывался Калининым, а теперь снова стал Тверью. Но за этими обыденными словами скрывалось нечто большее: изумление от встречи, волнение, словно вернувшееся из далёкой юности.
Когда стемнело и на веранде зажглись фонари, Михаил Сергеевич встал.
— Пожалуй, пора на отбой. Режим всё-таки.
— Да, конечно, — кивнула Елена Ивановна.
— Может быть, завтра увидимся?
В его голосе прозвучала та же робость, что полвека назад у школьных ворот.
— Буду здесь после ужина, — ответила она и тут же смутилась, удивляясь собственной решительности.
***
Вернувшись в номер, Елена долго стояла у окна, глядя на тёмные силуэты сосен, смутно различимые в свете луны. В груди теплилось забытое чувство, смесь радости, тревоги и какого-то щемящего ожидания.
— Ого, соседушка, щёчки-то румяные, — подмигнула ей Анна Павловна. — Никак, ухажёра встретила?
Елена только улыбнулась в ответ. Она не могла объяснить даже самой себе, что с ней происходит. Казалось, сердце, уснувшее после смерти мужа, вдруг проснулось и робко застучало, напоминая о том, что жизнь продолжается.
В эту ночь она долго не могла заснуть, вспоминая школьные годы, первое чувство, несбывшиеся надежды. А где-то в глубине души зарождалось предчувствие чего-то важного, будто судьба спустя полвека решила дать им ещё один шанс.
***
Четверг выдался пасмурным. Низкие облака цеплялись за верхушки сосен. Воздух был напоён влагой, предвещавшей дождь. Но Елене Ивановне погода казалась прекрасной. Она проснулась необычно рано и долго стояла у окна, наблюдая, как просыпается санаторий. Вот дворник в оранжевой жилетке метёт дорожки. Вот медсестра спешит в процедурный кабинет. Вот первые отдыхающие направляются к столовой.
— Что-то вы сегодня сияете, как новенький пятак, — заметила Анна Павловна, наблюдая, как соседка с особой тщательностью укладывает волосы перед маленьким зеркальцем.
— Разве? — Елена смутилась, но отрицать очевидное было бессмысленно.
***
Утренние процедуры — магнитотерапия, лечебная ванна, консультация кардиолога — прошли как в тумане. Елена отвечала на вопросы, выполняла указания медперсонала, но мыслями была далеко. Перед глазами стояло лицо Михаила, его внимательный взгляд, тепло которого она чувствовала даже сквозь годы разлуки.
После обеда начался обещанный дождь. Мелкие капли барабанили по козырьку веранды, где они условились встретиться. Михаил ждал её, сидя в плетёном кресле с книгой в руках. Увидев Елену, он поднялся, и на его лице отразилась такая неподдельная радость, что у неё перехватило дыхание.
— Я боялся, что вы не придёте из-за дождя, — сказал он, пододвигая ей кресло.
— Разве это дождь? — улыбнулась она. — Так, слёзы небесные.
Он посмотрел на неё с удивлением, словно заново открывая что-то в её облике.
— Знаете, я вчера полночи не спал, всё вспоминал нашу школу, учителей, одноклассников. Помните Зою Сергеевну, нашу классную? Она мне физику на выпускных экзаменах тянула, чтобы медаль не испортить.
— Конечно, помню. Она ещё всегда в синем костюме ходила и янтарные бусы носила.
Разговор полился легко и непринуждённо. Они вспоминали школьные истории, смеялись над забавными случаями, удивлялись, как одни и те же события отпечатались в их памяти по-разному. Время летело незаметно, и когда объявили полдник, оба с изумлением обнаружили, что проговорили почти два часа.
— А что было после школы? — спросила Елена, когда они снова встретились вечером в библиотеке санатория. — Я ведь совсем ничего о вас не знаю.
Михаил задумчиво провёл рукой по седым волосам.
— После школы поступил в политех, строительный. Мечтал, знаете, большие дома строить, что-то важное после себя оставить. На третьем курсе забрали в армию, попал в Читинскую область, на границу. Холод собачий, снег по пояс, сопки эти бесконечные.
Он говорил, а Елена слушала, ловя каждое слово. Перед ней словно разворачивался фильм о жизни человека, который когда-то был ей дорог, а потом исчез на полвека, чтобы вновь возникнуть из ниоткуда.
— Вернулся из армии в семьдесят шестом. Доучился. Работал на стройках по всей области, потом был главным инженером в строительном тресте. Жену похоронил два года назад. Рак. Быстро сгорела. Детей двое: сын в Москве, дочка здесь, в Твери, учительницей.
Он вдруг замолчал, словно решаясь на что-то, затем посмотрел ей прямо в глаза.
— Знаете, Елена Ивановна, я ведь вас искал после армии. Писал вам письма на старый адрес каждый месяц целый год.
Сердце пропустило удар. Елена почувствовала, как холодеют кончики пальцев.
— Писали мне?
— Да, на Комсомольскую, дом восемнадцать. Вы ведь там жили?
— Да.
— Но ни одного ответа не получил. — Он грустно улыбнулся. — Думал, может, адрес неправильный или вы уехали, а потом решил, что просто не хотите отвечать. Молодость, гордость. Затаил обиду, надо признаться. А потом жизнь закрутила. Учёба, работа, семья.
Елена смотрела на него широко раскрытыми глазами. Ей казалось, что земля уходит из-под ног.
— Михаил Сергеевич, я никогда не получала ваших писем. Никогда. — Её голос дрогнул. — В семьдесят пятом я вышла замуж за Сергея Иванова, мастера с завода «Центросвар». Мы жили сначала с его родителями, потом получили квартиру в новостройке.
Теперь настала его очередь удивляться.
— Значит, письма просто не доходили…
Он не договорил, но Елена вдруг с пронзительной ясностью поняла, что могло произойти. Её мать, строгая и властная женщина, вполне могла перехватывать письма. Она всегда считала Михаила не парой для дочери. Слишком умный, слишком правильный, маменькин сынок.
— Не знаю, что случилось с вашими письмами, — тихо сказала она, — но я бы обязательно ответила. Обязательно.
Они замолчали, потрясённые внезапным открытием. За окном библиотеки стемнело, дождь усилился, стуча по карнизам. Но они этого не замечали, погружённые в мысли о том, как могла бы сложиться их жизнь, если бы судьба не развела их полвека назад.
— Что ж, — наконец произнёс Михаил. — Видимо, не судьба была тогда. А может, судьба просто приберегла нашу встречу на потом?
В его словах была такая мудрость и смирение, что у Елены защемило сердце. Она вдруг почувствовала себя юной девушкой, перед которой открывается что-то новое и волнующее.
***
В пятницу они гуляли под моросящим дождём по аллеям санатория, вооружившись старомодными зонтами из библиотечной кладовой. Елена рассказывала о своей жизни, о работе в библиотеке, о муже, с которым прожила сорок четыре года, о детях и внуках. Михаил слушал с неподдельным интересом, иногда задавая вопросы, иногда делясь похожими историями из своей жизни.
— Сергей был хорошим мужем, — говорила она, перешагивая через лужу. — Работящий, непьющий. Дом построил своими руками на дачном участке. Детей любил, только книг не читал. Всё больше по хозяйству да в гараже с друзьями.
Она осеклась, вдруг устыдившись этих слов, как будто предавала память мужа, рассказывая о нём постороннему.
— Не казните себя, — мягко сказал Михаил, словно прочитав её мысли. — Вы были ему хорошей женой, я уверен. А что сердцу не прикажешь, так это ещё древние знали.
***
К вечеру дождь прекратился, выглянуло солнце. Они сидели на скамейке у озера, наблюдая, как золотятся в закатных лучах верхушки сосен.
— Странно всё-таки, — задумчиво произнёс Михаил. — Пятьдесят лет прошло, а я смотрю на вас, и…
Он замялся.
— И что? — тихо спросила она.
— И словно снова семнадцать, и сердце колотится, как у мальчишки.
Он осторожно накрыл её руку своей. Ладонь была тёплой и шершавой, с мозолями от инструментов — рука человека, который всю жизнь что-то строил.
Вернувшись в номер, Елена застала Анну Павловну за разгадыванием кроссворда. Соседка посмотрела на неё поверх очков и хмыкнула.
— Гляжу я на тебя, Ивановна, и диву даюсь. Ходишь с этим инженером, глазками хлопаешь. Бабушка, ты что, в девочек играешь?
Елена хотела обидеться, но вместо этого неожиданно для себя рассмеялась.
— А может, и играю. Что в этом плохого?
Анна Павловна покачала головой, но в её глазах мелькнуло что-то похожее на зависть.
— Да ничего плохого, подруга. Сама бы не прочь побегать, да ноги не те. А вообще, ты изменилась за эти дни. Помолодела, будто.
***
Ближе к ночи зазвонил мобильный телефон. Елена с трудом нашла его в сумочке. С непривычки долго не могла нажать на нужную кнопку. На экране высветилась «Ксения».
— Мама, это я, — послышался в трубке резкий голос дочери. — Что это мне Артём рассказывает? Ты там с каким-то кавалером крутишь? В твоём-то возрасте.
Елена растерялась. Откуда Артём узнал? Ах да, она же написала ему в мессенджере про встречу с одноклассником.
— Ксения, это просто старый знакомый.
— Какие могут быть знакомые в шестьдесят восемь лет? — перебила дочь. — Ты что, с ума сошла? О чём ты думаешь? Что люди скажут?
— Люди? — впервые в голосе Елены прорезалась сталь. — А с каких пор меня должно волновать, что скажут люди?
— Мама! — в интонациях Ксении звучало неприкрытое раздражение. — Ты туда лечиться поехала или… Веди себя прилично, пожалуйста. Ты бабушка троих внуков, в конце концов.
Когда разговор закончился, Елена долго сидела, глядя на погасший экран телефона. Обида и горечь мешались с неожиданным для неё самой чувством протеста. Почему её взрослые дети решают, как ей жить? Почему считают, что в её возрасте уже нельзя испытывать чувства?
— Дети звонили? — осторожно спросила Анна Павловна, наблюдая за её состоянием.
— Да, дочка, — Елена вздохнула. — Осуждает меня за дружбу с Михаилом Сергеевичем.
Анна Павловна фыркнула.
— Эх, молодёжь. Думают, после шестидесяти жизнь кончается. А ты не слушай. Я же вижу, как ты расцвела за эти дни. Глаза блестят, спина прямая. Разве это плохо?
Елена благодарно улыбнулась соседке. В её словах была простая житейская мудрость, до которой не могла дорасти собственная дочь.
Перед сном она подошла к окну. Ночь была ясной, звёздной. Где-то там, в тёмноте, среди сосен виднелся корпус, где в таком же номере, может быть, не спал сейчас Михаил, думая о ней. От этой мысли на душе стало тепло и тревожно одновременно.
«Неужели в моём возрасте ещё возможно такое?» — думала она, глядя на россыпь звёзд, а в глубине души уже знала ответ. — «Возможно, и даже необходимо — это чувство, которое возвращает молодость сердцу и смысл каждому прожитому дню.»
***
Суббота в санатории выдалась по-особенному оживлённой. С самого утра в актовом зале шли приготовления к вечеру художественной самодеятельности — давней традиции Борового. Культорг Анна Михайловна, энергичная женщина неопределённого возраста, носилась по территории с блокнотом, вербуя участников.
— Елена Ивановна, голубушка! — перехватила она Елену после завтрака. — У вас такие глаза выразительные, прямо артистка. Не прочтёте ли стихотворение на нашем концерте?
— Что вы, какая из меня артистка? — смутилась Елена. — Я всю жизнь только книги выдавала.
— А может, споёте, станцуете? — не унималась культорг. — У нас любые номера приветствуются.
Спасение пришло неожиданно. Из-за спины Анны Михайловны появился Михаил.
— Простите, я случайно услышал разговор, — сказал он с улыбкой. — Если позволите, мы с Еленой Ивановной могли бы исполнить танец. «Синий платочек», например. Я немного умею вальсировать.
Культорг просияла.
— Чудесно! Записываю вас на семь вечера. Будете у нас гвоздём программы.
Когда она упорхнула, Елена растерянно посмотрела на Михаила.
— Что вы наделали? Я же совсем не умею танцевать.
— Не страшно, — подмигнул он. — У нас есть целый день на репетиции. К тому же, — добавил он тише, — это прекрасный повод побыть вместе.
Они устроились в пустой беседке у дальнего края парка. Михаил включил на телефоне мелодию «Синего платочка», и звуки знаменитой песни поплыли между соснами.
— Клавдия Шульженко, — произнёс он с уважением. — Наши родители под эту песню с войны возвращались.
Елена кивнула. Она помнила, как отец, фронтовик с прострелянным лёгким, иногда напевал эту песню за рюмкой в День Победы, а мать украдкой вытирала слёзы.
— Давайте попробуем. — Михаил протянул ей руку. — Ничего сложного. Раз-два-три, раз-два-три.
Вначале она чувствовала себя неуклюжей, сбивалась с ритма, наступала ему на ноги. Но постепенно тело вспоминало движения, знакомые с юности. Они кружились по деревянному настилу беседки, и с каждым кругом танец становился увереннее.
— Вот видите, получается, — радовался Михаил. — Вы прирождённая танцовщица.
— Это вы хороший партнёр, — улыбнулась она. — Ведёте уверенно.
После обеда репетиция продолжилась. Теперь они двигались слаженно, чувствуя друг друга, как будто танцевали вместе всю жизнь. Музыка и движение сближали их, стирая границы и условности.
***
Вечером в актовом зале собрался почти весь санаторий. Выступали самодеятельные певцы, чтецы, танцоры. Кто-то играл на баяне, кто-то показывал фокусы. Публика аплодировала от души, поддерживая каждого выступающего. Когда объявили их номер, Елена вдруг оробела. Ей показалось, что все взгляды устремлены на неё, оценивают, судят. Но стоило зазвучать первым аккордам «Синего платочка», как волнение отступило. Она видела только глаза Михаила, внимательные, тёплые, надёжные. Они танцевали, и весь мир отступил. Не было ни зрителей, ни санатория, ни прожитых лет. Только музыка и это удивительное чувство полёта, когда два человека движутся как единое целое.
Когда мелодия стихла, зал взорвался аплодисментами.
— Вот это класс! — восхищалась Анна Павловна, когда они втроём возвращались в корпус. — Как в кино про любовь. Ивановна, да ты у нас просто Одри Хепбёрн.
Елена смущённо отмахивалась, но внутри разливалось тепло. Она давно не чувствовала себя такой живой, такой настоящей.
Михаил проводил их до комнаты. У двери он задержал руку Елены в своей и тихо сказал:
— Спасибо за этот вечер. Вы не представляете, как это важно для меня.
Анна Павловна деликатно скрылась в номере, оставив их одних в пустом коридоре.
— Еленушка, — впервые он назвал её так, совсем по-юношески. — Я должен сказать тебе: я всю жизнь тебя любил. Жена была хорошая, добрая женщина. Мы прожили вместе сорок два года, но ты — ты единственная.
В его глазах стояли слёзы. Елена почувствовала, как что-то обрывается внутри от этих слов, таких простых и таких невыносимо запоздалых.
— Михаил, — только и смогла выговорить она, прежде чем он осторожно коснулся губами её щеки и быстро ушёл, оставив её с бешено колотящимся сердцем и ощущением чего-то невероятного, что вдруг ворвалось в её размеренную жизнь.
***
Воскресным утром Елена постучалась в кабинет главврача.
— Елена Викторовна, мне нужно отлучиться на день, — сказала она. — Дома забыла важное лекарство.
Это была полуправда. Лекарства действительно заканчивались, но главной причиной был внезапный импульс. Ей необходимо было побыть одной, осмыслить всё происходящее вдали от санатория, от пристальных взглядов отдыхающих, от самого Михаила.
— Конечно, Елена Ивановна, — кивнула врач. — Только обязательно возвращайтесь к завтрашнему утру. У вас важная процедура.
Михаил вызвался проводить её до автобусной остановки.
— Завтра увидимся?
В его голосе звучала тревога, словно он боялся, что она может не вернуться.
— Обязательно, — улыбнулась Елена. — Мне просто нужно кое-что уладить дома.
***
Квартира встретила её прохладой и тишиной. После шумного санатория собственный дом показался непривычно пустым. Елена открыла окна, впуская летний воздух, поставила чайник. Обходя комнаты, она словно новыми глазами смотрела на знакомую обстановку. Вот диван, на котором они с Сергеем смотрели вечерами телевизор. Вот полка с книгами, которые он никогда не читал. Вот фотография на стене: они вдвоём на фоне дачного домика, который он построил своими руками.
— Сергей, Серёжа, — мысленно обратилась она к покойному мужу.
Чувство вины шевельнулось внутри, но тут же отступило. Разве она предаёт его память, позволяя себе чувствовать? Разве он хотел бы, чтобы она доживала свой век в одиночестве?
Выпив чаю, Елена решительно направилась в спальню. Пора было разобрать вещи мужа. Она откладывала это уже четыре года. Артём давно просил отдать отцовский костюм и рыболовные снасти, а Ксения интересовалась коллекцией монет. Платяной шкаф был полон аккуратно развешенной одежды. Сергей был хозяйственным, всё у него лежало по местам. На верхней полке стояли коробки с документами, фотоальбомами, какими-то памятными вещицами. Елена подвинула стул и, встав на него, начала доставать коробки одну за другой.
В последней, самой дальней, оказалась старая картонная папка с надписью «Техпаспорта». Странно, она не помнила такой. Открыв папку, Елена застыла. Внутри лежала пачка конвертов, перевязанная бечёвкой. Пожелтевшие от времени, с выцветшими марками. Они были адресованы ей, Елене Журавлёвой, на Комсомольскую, 18. А в графе отправителя стояло: М. Сергеев, в/ч 14852, Читинская область.
Руки задрожали. Елена медленно опустилась на кровать, всё ещё не веря своим глазам. Письма. Те самые письма, которые Михаил писал ей после армии. Они были здесь, в её доме, все эти годы. Дрожащими пальцами она развязала бечёвку. Конверты были аккуратно сложены по датам: с марта 1976 по февраль 1977 года, и все нераспечатанные.
Первое письмо, датированное мартом, содержало несколько страниц, исписанных мелким аккуратным почерком:
«Здравствуй, Лена. Вот и закончилась моя служба. Возвращаюсь в Калинин через неделю. Сразу забегу к тебе, но не могу удержаться, чтобы не написать заранее. Все эти два года я думал о тебе. Вспоминал наш последний вечер у школы. Твоё белое платье, твои глаза…».
Слёзы застилали взгляд, но Елена продолжала читать. Письмо за письмом раскрывали перед ней историю любви, которая могла бы изменить всю её жизнь.
«Заходил к тебе трижды, но соседка сказала, что ты съехала, не оставила адреса. Пишу на старый. Надеюсь, родители передадут…».
«Елена, почему не отвечаешь? Может, я ошибся в адресе или ты не хочешь меня видеть? Просто напиши несколько слов, я пойму…».
«Встретил твою подругу Свету. Она сказала, что ты вышла замуж. Не верю, пока не услышу от тебя. Неужели всё кончено, даже не начавшись?»
«Это моё последнее письмо. Я принимаю твой выбор и желаю тебе счастья, где бы ты ни была. Знай только, что я любил тебя по-настоящему. Всегда твой, Михаил…».
К последнему письму была приложена маленькая чёрно-белая фотография, на которой молодой Михаил стоял у какого-то памятника. На обороте надпись: «Чита, 1975. Помни меня…».
Елена не знала, сколько времени просидела так на краю кровати с письмами на коленях. В голове роилось множество мыслей. Как эти письма оказались у Сергея? Почему он их спрятал? И главное, как сложилась бы её судьба, если бы она получила хоть одно из них?
Понимание пришло внезапно, как удар. Сергей — это он перехватывал письма. Они познакомились в январе 1975, поженились в августе. Когда Михаил вернулся из армии и начал писать, она уже была замужем. Муж, вероятно, узнал почерк на конвертах или имя отправителя, испугался, что она может уйти к первой любви, и решил этого не допустить.
Первым чувством был гнев, острый, жгучий. Как он посмел? Как мог распоряжаться её жизнью, её выбором? Сколько счастья они с Михаилом потеряли из-за этого обмана. Но постепенно гнев уступал место другому чувству — печальному пониманию. Сергей любил её по-своему. Он боялся потерять молодую жену, только что родившую ему дочь. Возможно, в глубине души он знал, что не может дать ей того, что мог бы дать Михаил — интеллектуальной близости, духовного родства, — и поэтому так отчаянно цеплялся за неё.
Елена подошла к окну. Солнце клонилось к закату, окрашивая крыши домов в золотистый цвет. В душе боролись противоречивые чувства: горечь от осознания упущенного шанса и странная, щемящая благодарность судьбе за то, что сейчас, спустя полвека, она держит в руках доказательства того, что её первая любовь была настоящей, взаимной.
«Что бы ни случилось дальше», — думала она, бережно складывая письма обратно в конверты, — «я должна рассказать Михаилу правду. Он заслуживает знать, что я не отвергла его, не забыла, что нас разлучил случай или чужая воля.»
Она решительно убрала письма в сумочку. В голове уже зрел план. Завтра она вернётся в санаторий и всё расскажет Михаилу. Пусть между ними больше не будет недомолвок и непонятых поступков. Пусть эта поздняя неожиданная встреча принесёт им обоим исцеление от старых ран. И, может быть, новое счастье, пусть недолгое, но настоящее.
Впервые за много лет Елена чувствовала себя по-настоящему живой. В сердце, так долго дремавшем, просыпалась надежда.
***
Понедельник выдался солнечным и безветренным. Утренний автобус, петляя между сосен, доставил Елену обратно в санаторий. Всю дорогу она прижимала к груди сумочку, в которой лежали письма — свидетельства любви, пролежавшие в тайнике почти пятьдесят лет.
У входа в санаторий её встретила Анна Павловна.
— А твой кавалер места себе не находит, — воскликнула она вместо приветствия. — Все глаза проглядел, высматривая автобус.
Сердце Елены дрогнуло. Она и сама не могла дождаться встречи, чтобы рассказать Михаилу о своём открытии.
Он ждал её на скамейке у главного корпуса. Увидев Елену, поднялся навстречу, подтянутый, в свежей рубашке, с аккуратно причёсанными седыми волосами.
— Думал, не дождусь, — улыбнулся он. И в этой улыбке было столько тепла, что у неё перехватило дыхание.
Они отошли в дальний угол парка, где стояла заброшенная беседка, увитая одичавшим виноградом. Здесь их никто не мог потревожить.
— У меня для тебя что-то есть, — сказала Елена, доставая из сумочки перевязанную бечёвкой пачку конвертов.
Михаил непонимающе смотрел на пожелтевшие конверты. Потом его взгляд сфокусировался на адресе отправителя, и лицо изменилось.
— Это же… — он осёкся, не в силах закончить фразу.
— Твои письма, — тихо подтвердила она. — Все десять. Я никогда их не получала. Сергей, мой муж… Он их перехватил и спрятал.
Михаил взял конверты дрожащими руками. Он осторожно, будто опасаясь повредить, распечатал первое письмо. Пробежал глазами строчки, написанные им самим полвека назад. По его щекам потекли слёзы, редкие, мужские, которые он не стеснялся и не вытирал.
— Как же так? — прошептал он. — А я думал, забыла, не захотела отвечать.
Елена коснулась его руки.
— Никогда не забывала. Ни на один день.
Он читал письмо за письмом, и с каждой страницей словно сбрасывал груз десятилетий. Боль недоумения, годы обиды и смирения — всё это отступало, уступая место запоздалому, но такому необходимому пониманию.
— Я искал тебя, — сказал он, закончив читать последнее письмо. — Заходил к твоим родителям. Твоя мать сказала, что ты вышла замуж и не хочешь меня видеть. Я поверил. Ушёл.
Они сидели в беседке до самого обеда, восстанавливая утраченные звенья прошлого, соединяя разрозненные кусочки своих жизней в единую картину. Оказалось, что они жили в одном городе, иногда бывали в одних и тех же местах, но судьба, словно насмехаясь, разводила их в разные стороны.
— Мы ведь могли встретиться раньше, — задумчиво произнесла Елена. — Хотя бы десять лет раньше.
— Или не встретиться вовсе, — возразил Михаил. — Я благодарен и за эту встречу. Лучше поздно, чем никогда.
После обеда они вместе пошли на процедуры. Врач Елена Викторовна, наблюдая за преображением своей пациентки, одобрительно кивала.
— Вижу, санаторное лечение идёт на пользу. Щёчки порозовели, глаза блестят. Так держать, Елена Ивановна.
***
Следующие дни слились для них в один, бесконечно счастливый и наполненный. Они гуляли по лесным тропинкам, сидели у озера, наблюдая за игрой солнечных бликов на воде, рассказывали друг другу о прожитых годах, детях, внуках, радостях и печалях долгой жизни.
В среду вечером в той же увитой виноградом беседке Михаил впервые осторожно обнял Елену и коснулся губами её губ. Это был невесомый, целомудренный поцелуй, но в нём было столько нежности, что у Елены закружилась голова, как в юности.
— Прости, если тороплю события, — смущённо произнёс он.
— Мы и так слишком долго ждали, — улыбнулась она в ответ.
Анна Павловна, наблюдая за расцветающим на её глазах романом, только качала головой.
— Глядите-ка, как голубки воркуют. Дай вам Бог счастья, заслужили.
Но счастье оказалось хрупким. В четверг утром Михаил, встретив Елену у столовой, выглядел бледнее обычного.
— Что-то сердце барахлит, — признался он в ответ на её тревожный взгляд. — Ночью прихватило, еле до утра дотерпел.
— Надо к врачу, — встревожилась Елена.
— Ерунда, пройдёт. Просто давление скачет.
Но после завтрака, во время обычной прогулки, он вдруг остановился, прижав ладонь к груди.
— Давит, как будто обручем стянуло.
Елена, не слушая его возражений, повела Михаила в медкорпус. Елена Викторовна, измерив давление и сняв ЭКГ, нахмурилась.
— Ишемические изменения, Михаил Сергеевич. Вам нужен покой и серьёзное обследование. Я бы рекомендовала консультацию в областной больнице.
— Да ладно, я уже не раз так, — отмахнулся он, но врач была непреклонна.
— Это не шутки. В вашем возрасте такие симптомы — серьёзный повод для беспокойства.
Михаил неохотно согласился на строгий постельный режим, но наотрез отказался ехать в областную больницу.
— Как же я Елену здесь оставлю? Нет, полежу денёк, и всё пройдёт.
Вечером того же дня в комнате Елены раздался звонок видеосвязи. На экране телефона появились сразу несколько лиц: дочь Ксения, сын Артём, а также двое незнакомцев — мужчина средних лет с залысинами и женщина с усталым, но волевым лицом.
— Мама, — начала Ксения без предисловий. — Мы с Артёмом и детьми Михаила Сергеевича хотим с тобой серьёзно поговорить.
Елена растерянно смотрела на экран. Как они узнали? Как связались?
— Мы все очень обеспокоены вашими отношениями, — продолжала дочь. — Это недопустимо в вашем возрасте вести себя как подростки. Весь санаторий обсуждает.
— Папа, ты же умный человек, — вступила женщина с усталым лицом, очевидно, дочь Михаила. — Что люди скажут? Мне неловко перед коллегами в школе. Все знают, что мой отец в Боровом роман закрутил.
— Алиса, детка, — голос Михаила, сидевшего рядом с Еленой, звучал спокойно, но твёрдо. — Я прожил семьдесят лет. Не тебе решать, как мне жить дальше.
— Отец, мы беспокоимся о твоём здоровье, — вмешался мужчина с залысинами, очевидно, Олег, сын Михаила. — Тебе нельзя волноваться. А эти эмоции, они тебя до инфаркта доведут.
— Мы требуем прекратить этот цирк, — отрезала Ксения. — Мама, тебе шестьдесят восемь лет. Имей совесть.
Елена почувствовала, как краска заливает лицо. Не от стыда, от гнева и обиды. Как смеют эти взрослые люди, её собственные дети, указывать ей, что делать с её жизнью? Когда она нянчила внуков, отказывая себе во всём, это было в порядке вещей. А стоило ей найти каплю счастья, и они тут как тут, со своими требованиями.
— Ксения, — она старалась говорить спокойно. — Я благодарна за заботу, но моя личная жизнь касается только меня. Артём, — обратилась она к сыну, молчавшему всё это время, — и ты так думаешь?
Он смущённо потёр переносицу. Этот жест всегда выдавал его нерешительность.
— Мам, я понимаю, что тебе одиноко, но ты уверена, что это… серьёзно? Может, просто санаторное увлечение? Будь осторожнее, вот и всё.
В его голосе звучало искреннее беспокойство, и Елена смягчилась.
— Спасибо, сынок. Я буду осторожна.
Когда разговор закончился, Михаил и Елена долго сидели молча. Потом он взял её за руку.
— Прости за моих детей. Они хорошие, просто не понимают.
— И ты меня прости, — вздохнула она. — Мы с тобой, как Ромео и Джульетта, только наоборот: не родители против нас, а дети.
Они грустно улыбнулись. За окном сгущались сумерки, где-то вдалеке пела иволга.
— Я не собираюсь отказываться от тебя, — твёрдо сказал Михаил.
Но судьба готовила им новое испытание. В четверг утром Михаил предложил прогуляться до старого дуба, могучего дерева на краю санаторного парка, которому, по местной легенде, было не меньше трёхсот лет.
— Ты уверен? — засомневалась Елена. — Тебе ведь предписан покой.
— Ерунда, — отмахнулся он. — Мне уже лучше. К тому же свежий воздух полезен для сердца.
Утро было ясным и прохладным. Они медленно шли по узкой тропинке, держась за руки и наслаждаясь безмятежностью момента. Дуб встретил их величественным шелестом листвы.
— Смотри, какая мощь, — с восхищением произнёс Михаил, обхватывая ствол руками. — Триста лет стоит и ещё столько же простоит.
— Мы, как этот дуб, тоже пустили корни, разветвились, — задумчиво сказала Елена. — Дети, внуки, а теперь снова встретились, чтобы…
Она не закончила фразу. Михаил вдруг странно покачнулся. Его лицо исказилось от боли, а рука судорожно схватилась за грудь.
— Михаил! — вскрикнула Елена, подхватывая его. — Что с тобой?
— Сердце, — выдохнул он, оседая на траву. — Как будто что-то оборвалось внутри. Давит, не могу дышать.
Она помогла ему лечь, подложив под голову свою кофту. Его лицо побелело, на лбу выступили капельки пота. Губы приобрели синеватый оттенок.
— Я сейчас, сейчас, — Елена торопливо достала телефон трясущимися руками. — Вызову скорую.
Спасательный отряд прибыл через двадцать минут, показавшихся ей вечностью. Всё это время она держала его за руку, шептала слова поддержки, боясь оставить хоть на секунду. Врачи действовали быстро и чётко. Кардиомонитор, капельница, кислородная маска.
— Острый коронарный синдром, — услышала она обрывок фразы. — Высокий риск инфаркта.
— Мы забираем его в областную, в кардиореанимацию, — сказал ей молодой доктор. — Вы родственница?
— Я… — она запнулась. Кем она была ему? Подругой, возлюбленной? — Я самый близкий для него человек.
— Тогда поезжайте с нами, — кивнул врач. — В его состоянии важна эмоциональная поддержка.
Во время поездки в машине скорой помощи Елена держала Михаила за руку, не обращая внимания на мчащиеся мимо пейзажи. В голове билась только одна мысль: «Только бы выжил. Господи, только бы выжил».
Когда машина подъехала к приёмному покою областной больницы, Михаил был в сознании, но очень слаб. Перед тем как его увезли на каталке, он успел сжать её руку и прошептать:
— Чтобы ни случилось, помни: эти дни с тобой были самыми счастливыми в моей жизни.
Елена осталась одна в больничном коридоре, слушая удаляющийся стук колёс каталки и чувствуя, как страх сковывает сердце. Только сейчас, когда возникла угроза потери, она в полной мере осознала, насколько дорог стал ей этот человек за считанные дни их новой встречи.
— Пожалуйста, — мысленно обращалась она, неизвестно к кому. — Пожалуйста, дай нам ещё немного времени. Хотя бы немного.
***
Больничные коридоры тонули в полумраке. Где-то в отдалении приглушённо звучали голоса медсестёр, мерно гудели аппараты. Елена сидела на жёстком стуле возле дверей кардиореанимации, не замечая ни течения времени, ни собственной усталости.
Пятница прошла как в тумане. Врачи сновали туда-сюда, изредка выходя в коридор с озабоченными лицами. Информация поступала скупо: «Состояние стабильно тяжёлое, проводятся необходимые мероприятия, пока рано говорить о прогнозах».
К вечеру появилась Анна Павловна, деловитая, собранная, с небольшой сумкой вещей.
— Ну, как он? — без предисловий спросила она, опускаясь рядом на стул.
— Борются, — тихо ответила Елена. — Дежурный врач сказал, что угроза инфаркта не миновала, но они делают всё возможное.
Анна Павловна решительно кивнула.
— Значит, выкарабкается. Мужик он крепкий. Я тебе одежду привезла и зубную щётку. Чувствую, ты отсюда никуда не уйдёшь.
Она оказалась права. Елена не покидала больницу ни на минуту, спала урывками на том же стуле, умывалась в туалете для посетителей, перекусывала бутербродами, которые приносила верная соседка. Анна Павловна взяла на себя и другие хлопоты: созвонилась с администрацией санатория, объяснила ситуацию, договорилась о сохранении мест.
— Не переживай, — успокаивала она Елену. — Я им так мозги вправила, места до конца смены за вами. Выпишут его, вернётесь долечиваться.
***
В субботу разрешили короткое свидание, всего пять минут. Михаил лежал бледный, с трубками капельниц и датчиками на груди, но при виде Елены в его глазах вспыхнула искра жизни.
— Прости, что напугал, — прошептал он пересохшими губами.
— Молчи, береги силы, — она осторожно коснулась его руки. — Ты обязательно поправишься. Обязательно, — она говорила это не только ему, но и себе.
Страх потери, поселившийся в душе с момента приступа, был слишком велик, чтобы признать его даже мысленно.
***
В воскресенье к вечеру наступил перелом. Дежурный кардиолог, молодая женщина с усталым, но добрым лицом, вышла к Елене с обнадёживающей новостью.
— Состояние стабилизировалось. Мы переводим его в палату интенсивной терапии. Если ночь пройдёт благополучно, опасность можно считать миновавшей.
— Можно его увидеть? — с надеждой спросила Елена.
Врач замялась, потом, словно решившись, кивнула.
— Пятнадцать-двадцать минут, не больше. Ему нужен покой, но, думаю, встреча с вами пойдёт на пользу. Вы ведь близкий человек?
— Да, — просто ответила Елена. — Самый близкий.
Михаил полулежал на высоко поднятых подушках. Его лицо всё ещё было бледным, но глаза смотрели ясно и спокойно.
— Здравствуй, — улыбнулся он, и сердце Елены дрогнуло от этой улыбки, такой знакомой и такой дорогой.
Она присела на край кровати, взяла его руку в свои. Какое-то время они молчали, просто глядя друг на друга и наслаждаясь возможностью быть рядом.
— Я так испугалась, — наконец произнесла она. — Думала, потеряю тебя.
— А я и не сомневался, что выкарабкаюсь, — подмигнул он. — Разве можно уйти, только-только найдя тебя?
Она улыбнулась сквозь слёзы. Даже на больничной койке с трубками капельниц он оставался всё тем же Михаилом, сильным, надёжным, с искоркой юмора в глазах.
— Врачи говорят, через неделю-другую можно будет вернуться в санаторий, — сказала она. — Анна Павловна всё устроила. Места за нами сохранили.
— Хорошая у тебя соседка, — кивнул он. — Настоящий комиссар в пыльном шлеме.
Они тихо рассмеялись, и на миг показалось, что всё самое страшное позади, что впереди ещё много таких моментов, спокойных, наполненных простым человеческим счастьем.
— Знаешь, о чём я думал? — вдруг серьёзно сказал Михаил. — О времени. О том, как оно быстротечно и в то же время бесконечно. Мы нашли друг друга поздно, но я счастлив, что это всё-таки произошло.
Он помолчал, собираясь с мыслями.
— Еленушка, ты была светом всей моей жизни. Даже когда мы не виделись, даже когда я думал, что ты меня забыла, ты всё равно светила мне, как далёкая звезда.
Елена почувствовала, как к горлу подступает комок.
— И ты мой свет, родной, — тихо произнесла она. — Навсегда мой.
Михаил порылся в тумбочке у кровати и достал потрёпанный бумажник. Из него он извлёк маленькую, пожелтевшую от времени фотографию.
— Это ты на школьном вечере, декабрь семьдесят второго. Помнишь, там был фотограф? Я выпросил у него один снимок и хранил всю жизнь.
На фотографии юная Елена с длинной косой через плечо и в платье с кружевным воротничком смущённо улыбалась в объектив.
— А у меня тоже есть кое-что.
Она достала из сумочки конверт с письмами и вытащила маленькое чёрно-белое фото с надписью «Чита, 1975».
— Оно было в последнем письме. Я теперь всегда ношу его с собой.
Они обменялись фотографиями, своеобразными талисманами, соединившими прошлое и настоящее.
— Обещай, что будешь беречь себя, — сказал Михаил, когда пришло время прощаться. — И помни: чтобы ни случилось, эта встреча стоила всего. Всей жизни.
— Я буду помнить, — прошептала она, целуя его в щёку. — До завтра.
Но завтра не наступило. Глубокой ночью, когда Елена дремала на раскладушке, которую сердобольные медсёстры поставили для неё в коридоре, её разбудил тревожный шум. Врачи и медсёстры бежали в палату Михаила. Она вскочила, чувствуя, как холодеет всё внутри.
— Повторный инфаркт, — бросил на бегу молодой доктор. — Массивный.
Следующие полчаса слились для неё в бесконечный кошмар. Звуки аппаратуры, отрывистые команды врачей, мелькающие белые халаты. Когда всё стихло, к ней вышел тот же молодой доктор с потемневшим от усталости и горя лицом.
— Мне очень жаль, — тихо сказал он. — Мы сделали всё возможное, но…
Она не заплакала. Внутри словно что-то оборвалось, унеся с собой способность чувствовать и плакать. Она только спросила:
— Можно к нему?
В палате было тихо и странно пусто, хотя Михаил лежал всё на той же кровати. Но это был уже не он, только оболочка, покинутая душой, устремившаяся куда-то в неведомую даль. Елена села рядом, взяла безжизненную руку в своей ладони. Лицо Михаила выглядело спокойным, словно он просто уснул. В памяти всплыли его вчерашние слова: «Чтобы ни случилось, эта встреча стоила всего».
— Спасибо тебе, — прошептала она, целуя холодную руку, — за любовь, за верность, за возвращение веры в жизнь.
И только тогда, когда она произнесла эти слова, из глаз наконец хлынули слёзы, горячие, очищающие, смывающие оцепенение и боль.
***
Похороны состоялись в среду на старом городском кладбище Твери. День выдался ясный и тёплый, словно природа прощалась с ушедшим человеком, даря ему напоследок свою красоту. Пришло много народу: коллеги Михаила по строительному тресту, соседи, друзья. Приехали дети и его, и Елены. Они держались немного в стороне, не зная, как себя вести, что говорить.
Елена стояла у гроба, прямая и бледная, как восковая свеча. Она не плакала. Все слёзы были выплаканы в ту ночь в больничной палате. Сейчас в душе царило странное спокойствие, печальное, но просветлённое, как бывает после грозы.
Когда всё закончилось и работники кладбища начали засыпать могилу землёй, к ней подошёл Олег, сын Михаила. Он выглядел осунувшимся, постаревшим за эти дни.
— Елена Ивановна, — хрипло произнёс он, — спасибо, что подарили отцу счастье. Он звонил мне в воскресенье из больницы, сказал, что вы — лучшее, что случилось в его жизни.
0 комментариев