Лето в этом году выдалось по-особенному жарким, словно кто-то пролил над городом горшок с раскалённым маслом. Асфальт на привокзальном перроне источал терпкий и густой аромат мазута. Жар, исходивший от уличного покрытия, казалось, обволакивал всех прохожих – превращая их яркие фигуры в дрожащие, полуразмытые картинки.
По перрону, медленным – но уверенным и твёрдым шагом, брёл пожилой мужчина. На вид, ему можно было дать семьдесят – семьдесят пять лет. Несмотря на то, что его старые ботинки шаркали по асфальту – спина старика оставалась такой же прямой и ровной, как и много лет назад, когда он служил своей Родине. Выправку настоящего военного не смогут сломить даже долгие годы, проведённые в ветхом деревенском домишке, стоящем на окраине уже почти «вымершего» посёлка.
– Сынок… Сынок?.. – негромко звал старый военный, попутно всматриваясь полуслепыми глазами в лица спешащих по своим делам людей.
Прохожие старались обходить его стороной: кто-то брезгливо морщился, принимая пожилого мужчину за местного «городского сумасшедшего», а кто-то понимающе кивал, но проходил дальше – думали, наверное, что он кого-то встречает, но из-за неважного зрения никак не может определить правильный вагон.
– Отец, помочь тебе? – остановился рядом с ним молодой мужчина. – Ты скажи, какой вагон тебе нужен, я проведу. Сам, небось, найти не можешь? Родственники-то твои где? Или один совсем?
Старик остановился, и пристально всмотрелся в лицо незнакомца:
– Николай, ты?.. Сын…, — ветеран хотел было обнять парня, но тот вежливо отстранился.
— Нет, простите, вы обознались.
Мужчина понял, что у деда, очевидно, что-то «не то» с головой – а потому быстрым шагом поспешил к выходу с территории вокзала.
– Сынок?.. Постой, куда же ты?.. Коля!..
Пожилой мужчина протянул длинные высохшие руки в сторону удалявшегося парня, и замер в таком положении на несколько секунд. Затем, в его взгляде проскользнуло осознание того, где он находится – ветеран сделал несколько неуверенных шагов, оглянулся по сторонам, и…
Вновь впал в беспамятство – будто кто-то внутри него, по собственной прихоти, переключал ведомые только ему одному кнопки. Старик начал вновь звать сына, постепенно сливаясь с толпой приезжих. Другие люди, в основном, оставались равнодушными, или намеренно старались не замечать странного старика – мало ли, что было у него на уме…
Большому городу не было дела до какого-то безумного старца, поэтому очень скоро – старый ветеран исчез среди сотен разноцветных чемоданов и озабоченных лиц гостей мегаполиса.
Стоявшие неподалёку полицейские – сотрудники ППС, были единственными, кто знал о старике правду. Опёршись ногой о дверцу служебного автомобиля, один из них спросил своего напарника:
– Ну что, Сева – снова, что ли, забирать его будем? Он уже три часа так ходит – весь вокзал скоро распугает своими выходками.
Второй патрульный с жалостью посмотрел вслед ветерану, после чего подумал немного – да и махнул на него рукой. Попутно, молодой ППС-ник откусил огромный кусок от бутерброда с колбасой, который держал в руках:
– Не, не надо. Зачем зря старика тормошить? Он же не виноват, что разум у него от горя помутился… Да и контузии все эти застарелые дают о себе знать. Возраст всё-таки…
– Не знаю, не знаю…, — покачал головой первый полицейский. – А вдруг, с ним что-то случится? Вдруг, он задумается или его, наоборот, чего доброго – за его расспросы на пути сбросят? Сам знаешь, Сева – народ у нас такой… Не любят они, контуженных-то…
Эти патрульные уже не раз забирали Фёдора Ивановича (так звали старика) с вокзала, когда тот начинал особо рьяно приставать к окружающим. Они знали, что он уже пару лет, как приезжает сюда каждое воскресенье – ищет своего сына. Полицейские сажали его в свою машину – и отвозили обратно домой: за это время, они успели хорошо запомнить адрес пожилого ветерана, тем более – что жил он не так уж далеко от города, просто его деревня считалась одной из самых «заброшенных» в Подмосковье.
– Да ладно тебе, Макс, — сказал Сева, — Будто ты не знаешь, что он так-то, человек адекватный – с ним даже иной раз поговорить интересно бывает, когда он, это… Не «переключается», так сказать, на свою волну…
– В том-то и дело, что он больно часто начал «переключаться» в последнее время. Человек в таком состоянии – в любые бредни готов поверить. Вдруг, кто-нибудь «напоёт» ему ерунды какой – да и заберёт.
– Куда? – не понял Сева.
– Куда, куда? – недовольно поправил форменную кепку Максим. – На «Кудыкину гору» … Не понимаю, Малышкин – ты, что ли, совсем интернет не смотришь? Не знаешь, какие ужасы некоторые «упыри» с пенсионерами делают?..
Малышкин в ответ чуть не подавился бутербродом – так что напарнику пришлось хорошенько «простучать» его по спине. Кряхтя и отплёвываясь, Сева возмущённо смотрел на второго патрульного:
– Бочкин, ну ты даёшь тоже! Какие «упыри»!? Иваныч просто не может в смерть сына поверить, вот и приходит его «встречать» всё время. Он же всё осознаёт, всё понимает – и он, уж поверь мне, далеко не дурак какой-нибудь, чтобы с первым встречным вот так просто взять, и уйти…
– Тогда пойдём, приглядим за ним, — спокойно отозвался Максим, после чего помог напарнику справиться с расстегнувшейся на куртке пуговицей, — Всё равно нам пора в «обход».
Сева согласно кивнул, и молодые люди, в очередной раз, отправились проверять окрестности здания вокзала.
Некоторое время спустя, Фёдор Иванович, который всё ещё бродил по перрону в поисках своего сына – заметил следующую картину: прислонившись спиной к стене, на асфальте сидел грязный бездомный, и отчаянно размахивал руками, пытаясь оттолкнуть от себя двух молодых ППС-ников. На лице нищего темнели следы от застарелых ожогов, а загорелые сильные руки – выдавали в нём ещё относительно молодого человека, лет тридцати. Патрульные кричали бродяге что-то обидное, и со всей силы трясли его за ворот старой замызганной куртки. Присмотревшись к нищему внимательнее, ветеран смог различить у него под курткой старую, почти выцветшую от грязи и времени – тельняшку ВДВ. На глазах пожилого мужчины, сами по себе, выступили слёзы, и он поторопился к патрульным:
– Сынок… Коля, родненький!.. А, ну, кышь от него! – прокричал он ППС-никам. – Что вы моего сына обижаете? Вам что, больше заняться нечем?
Старик подбежал к полицейским, и тоже начал усиленно отталкивать их от бродяги. Те лишь удивлённо посмотрели на своего старого знакомого:
– Иваныч, ты что – это ж мы! – попытался успокоить его Сева Малышкин. – Мы же, это, наоборот, сюда пришли, чтоб тебя разыскать! А этого «карася» — мы сейчас быстренько определим, куда надо…
Но ветеран стоял на своём – он, словно охранная собака, выступил перед сидевшим на горячем асфальте нищим, и не давал молодым ребятам в форме и близко подступиться к своей «добыче»:
– Знаем мы вас! Опять простых людей гнобите, окаянные! Сколько взяток уже получить успели, пока здесь прохаживались? Небось, на пару бутылок водки-то хватит?! Тьфу на вас!
В этот момент, в разговор вступил ошарашенный Макс:
– Так, гражданин. Извольте успокоиться. Сейчас во всём разберёмся. Сержант просит вас отойти от преступника, и дать представителям порядка совершить с ним необходимые действия…
– Какие ещё действия тебе, щегол?! – вновь «завёлся» Фёдор Иванович. – Ты разве не видишь? Это сын мой, Коля Антипенко – из армии, на «побывку» домой вернулся!
– Ну всё, — наклонился Бочкин к Малышкину, — О чём я тебе и говорил – совсем старик умом тронулся. Бомжа за своего родного сына принял…
– Я тебе поговорю ещё! – затряс кулаком ветеран. – Я, может, и плохо вижу – но слух у меня ещё ого-го, какой! Получше, чем у молодых будет!
Сам же «виновник» разразившегося на перроне скандала – сидел молча, и потрясённо глядел снизу-вверх на своего «спасителя». В тот момент, бродяга просто боялся признаться в том, что старик ошибся. Бочкин предпочёл проигнорировать оскорбления ветерана, и, подтянув пояс своей куртки, принял самый официальный вид:
– Гражданин, этот бродяга – вам вовсе не сын. Он только что украл несколько пирогов у местной торговки, на общую сумму – в триста рублей. Если он не вернёт ей деньги – мы его «закроем» на пятнадцать суток в «обезьяннике», до выяснения личности. Так что прошу вас ещё раз, Фёдор Иванович – отойдите от преступника.
Ветеран похлопал себя по карманам, а потом достал из нагрудного небольшой старый кошелёк. Вытащив деньги – он швырнул их в лицо патрульным:
– Вот, подавись ты своими деньгами! Выдумал мне тоже, «преступник» … Пойдём, Коля – нечего связываться с этими тыловыми крысами… Тоже мне, «честь мундира» — ничего в солдатской службе не понимают…
Старик потянул бродягу за собой, заставляя того подняться с грязного пола.
– Это мы с тобой – настоящие офицеры, «старой закалки» — а эти…, — продолжал ворчать Фёдор Иванович, – Только сериалов своих полицейских насмотрятся, и считают, что они уже ко всему в жизни готовы, всё в ней видели…
Патрульные смотрели на старика с искренним изумлением и непониманием во взгляде. Бочкин медленно присел, и собрал с пола разбросанные деньги.
– Мда-а-а. Вот тебе и «старый полковник», – протянул Малышкин, подбирая измятые купюры. – Похоже, Макс, ты всё-таки был прав. Может, проследить за ними, задержать обоих для профилактики? Пусть старик посидит у нас в участке – небось, очухается…
– Да пусть идут, — махнул в сторону пожилого мужчины сержант Бочкин. – Что мы ему, в самом деле, няньки какие-то? Ты ему как лучше, а он вон о нас как… «Тыловые крысы» мы для него, слышал?.. Пойдём отсюда. Надо ещё Зинаиде деньги вернуть.
– Уверен? – спросил на всякий случай напарник. – Неудобно как-то, получается, столько мы за ним смотрели…
– Вот пусть жизнь его и проучит, — заверил Бочкин напарника в своём решении. – Я другу позвоню, он как раз участковым работает в деревне, где Антипенко живёт. Передадим его «из рук в руки».
Порешив всё таким образом, патрульные вернулись к несению службы – они устали доказывать старику, что его сын уже пять лет, как покоится на деревенском кладбище (неравнодушные ППС-ники даже лично съездили туда, и нашли могилу). А ежели старый ветеран вновь станет «артачиться» – местный участковый, про которого говорил своему напарнику Бочкин – быстро «приструнит» выжившего из ума пенсионера.
– Майор Стриженов с ним «миндальничать» не будет, — довольно произнёс полицейский, завершая вызов на своём смартфоне. – Я предупредил его. Можешь не беспокоиться теперь о своём подопечном, Сева. Он – в надёжных руках.
***
Фёдор Иванович с бездомным шли до автобусной остановки нарочито медленно. Старик всё никак не мог нарадоваться, что его любимый «сын», наконец-то, спустя столько лет, вернулся домой:
– Ох, Колька, если б только ты знал, как мать твоя убивалась – как тосковала!.. Все глаза себе выплакала, когда ты в положенный срок домой не явился…, волновалась она очень, что тебя тогда – ещё в одно «осиное гнездо» закинули. Всё спрашивала меня: «Как там наш Коленька? Пишет ли? Что про его часть известно?». А что я мог ей ответить? Военная тайна, служит твой сын, мол, успокойся – да и всё…
Нищий не знал, как говорить со старым ветераном: он чувствовал, что сам вот-вот провалится сквозь землю от стыда. Хоть и был он благодарен старику за помощь, да только не знал теперь, что ему со всем этим делать… ППС-ники были правы – у этого бедолаги, очевидно, случилась какая-то беда. Сын погиб, или пропал без вести…
Сказать ему, что ли, сейчас – что он ошибается? Чёрт его знает, какая у этого деда реакция будет. А вдруг, ему с сердцем плохо станет? Что тогда делать?
«Бог с ним, — подумал в итоге молодой бездомный, — Пойду сейчас к нему домой, а там поглядим… Ну, принял он меня за своего сына, что ж теперь – оттолкнуть его? Как-то, совсем уже не по-человечески будет…»
Так размышлял мужчина, а ветеран, тем временем, продолжал расспрашивать его о службе – никак не мог остановиться:
– Сын, слушай – а как там комбат Дроздов поживает? Помнишь, ты мне писал, что вы вместе на «духов» ходили…
Бездомный ничего не хотел ему рассказывать. Он лишь хмуро пожал плечами, надеясь, что пожилой собеседник поймёт и так – ему была неприятна эта тема. В конце концов, старый военный и его «сын» дошли до остановки, дождались автобуса и сели.
Поток расспросов со стороны Фёдора Ивановича иссяк, и следующие полчаса «родственники» провели в абсолютном молчании. Не то, чтобы бездомному нечего было сказать: он мог бы подыграть старику, наврать ему «с три короба» — но уж больно жалко стало мужчине этого несчастного ветерана. Что-то в душе у нищего болезненно «ёкнуло», когда тот говорил ему про мать. От конечной станции до деревни пожилого военного, ходу был ещё почти час. Бездомный мысленно поразился выносливости своего благодетеля: посмотреть на него со стороны – так ведь, в чём только душа держится?
Худой как жердь, очки на носу – с поварёшку каждое стекло – а всё туда же, идёт пешком, как ни в чём не бывало. Другой бы, на его месте – давно купил бы себе какую-нибудь, хоть самую старую, машину. Хоть ту же «копейку», подержанную, у соседей – лишь бы легче было передвигаться за пределами деревни. А этот старый вояка, смотрите-ка, идёт себе – спина прямая, точно палка – и не поморщится.
Наконец, они дошли до старенького ветхого дома Фёдора Ивановича: вокруг был разбит нехитрый огород, однако многие из построек, включая забор и крышу домика, уже изрядно поизносились. Местному хозяйству требовался капитальный ремонт, да только откуда у пожилого военного такие деньги?
Бездомный был готов поставить на что угодно – те триста рублей, что старик заплатил за него патрульным – наверняка были у бедняги последними.
«И зачем, только, я те пироги у Зинки выкрал?» — сокрушался про себя нищий.
Зайдя в дом, ветеран, первым делом, вложил в руки «сына» кусок мыла и чистое полотенце:
– Вот, сынок. Ты, небось, устал с дороги. Иди, умойся в ванной, я там давеча нагреватель поставил – не бог весть какой, конечно, но, зато – горячая вода есть почти всегда.
По мимике старика, бездомный понял, что тот очень гордился своим водонагревателем. Ещё бы – ведь деревушка-то была одной из тех, что медленно, но верно «идут ко дну» в сельской глуши, лишаясь, с каждым годом, своих основных старожилов одного за другим. Удивительно, что тут вообще имелось электричество.
– Иди, не стесняйся – чай, не в гостях находишься. Домой пришёл, всё-таки. Вернулся, – улыбался ему Фёдор Иванович. – А пока ты в душе «полоскаешься», я нам чего-нибудь поесть «сварганю», так, на «скорую руку». Ты только не серчай, сын, не успел я на рынок-то съездить, закупиться – не ожидал…
Бездомный смутился.
– Спасибо тебе, отец. И не извиняйся передо мной, без надобности нам это, — произнёс нищий, после чего отправился в ванную.
Фёдор же Иванович сначала слазил в кладовую, что служила ему вместо холодильника (это был маленький погреб в отдалённой части дома, куда вёл самый настоящий люк в древесном полу), а уже затем прошёл на маленькую чистую кухню. Здесь не было ничего особенного: обычный обеденный стол на две персоны, два крепких самодельных табурета (их лично сделал ещё сам Фёдор Иванович, когда был помоложе). На окнах висели старенькие, пожелтевшие от времени занавески, на которых ещё оставались, кое-где, вышитые синим шёлком, мелкие цветочки. Эти занавески были тем немногим, что осталось у мужчины на память о любимой супруге, безвременно ушедшей в иной мир.
Обед, что собирался приготовить пожилой ветеран – также, не отличался особой роскошью: пара картофелин, круг копчёной колбасы, несколько яиц, да немного свежей зелени со двора. Вот и всё, что мог предложить Фёдор Иванович долгожданному сыну. Пока мужчина чистил и мыл картошку, память, потихоньку, всё сильнее и сильнее начала затмевать его разум.
Перед глазами пожилого военного, словно кадры кинохроники, «всплыли» эпизоды из его прошлого. Фёдор Иванович Антипенко был ветераном ВДВ. За всю свою долгую жизнь, он успел побывать практически во всех «горячих точках» на карте Ближнего Зарубежья, в том числе, несколько раз – в Афганистане, где служил в чине майора. Служба была опасная, трудная – что и говорить. Сколько он травм получил, контузий, переломов – и не сосчитать. Иногда сам себе удивлялся – как только жив остался после всего?
На пенсию вышел Фёдор Иванович уже полковником. Отставка далась ему нелегко – внутри у мужчины энергии было ещё много, на пять-семь лет службы хватило бы точно, а вот здоровье подвело конкретно: всё чаще, военный просыпался по ночам от нестерпимой головной боли – казалось, кто-то планомерно втыкает ему в голову спицу, а затем начинает медленно проворачивать её внутри мозга. Врачи только руками разводили, мол, а чего вы хотели – с вашим-то образом жизни? Так вот и пришлось Фёдору Ивановичу раньше времени «выйти в запас».
Жил мужчина достаточно одиноко, но так было не всегда. Его жена – Вера Александровна, когда-то считалась одной из главных красавиц столицы. Она умерла всего через год, после известия о гибели их единственного сына. Антипенко очень любил свою супругу, для него – она была совершенно идеальной женщиной: сама отреклась от карьеры врача, когда узнала, что Фёдор Иванович – военный. Прошла с ним, что называется, «и огонь, и воду, и медные трубы». Поженились они быстро – как-то сразу почувствовали друг в друге «родственную душу».
Вера Александровна, с замирающим сердцем, ждала супруга изо всех его командировок – и терпеливо «кочевала» с ним из одного гарнизона в следующий. Бесконечные операции, специальные миссии, снова жизнь в новых условиях – всё это привело к тому, что их единственный сын – Николай, появился на свет довольно поздно. Фёдору Ивановичу, на тот момент, уже было сорок пять лет – а Вере Александровне совсем недавно исполнилось тридцать девять. Впрочем, поздний (по общепринятым меркам) для родительства возраст – не помешал новоявленным отцу и матери любить и воспитывать своего малыша.
Коля рос очень подвижным и энергичным мальчиком – силой и крепкой внешностью, он явно пошёл в отца. От матери же, Николаю досталась высокая степень эмпатии – умения сопереживать ближнему, и невероятное чувство ответственности за жизни других людей. Мальчик искренне восхищался своими родителями: ещё в школе, где стала преподавать Вера Александровна (после свадьбы, она решила переквалифицироваться и стать учительницей), маленький Коля решил для себя раз и навсегда – что обязательно пойдёт по стопам отца, когда вырастет, и тоже станет военным.
Так и случилось. Не то, чтобы Фёдор Иванович был особенно этому рад, однако стремление своего сына защищать Родину посчитал благородным, а потому не стал мешать ему на жизненном пути. Николай закончил Высшее военное училище ВДВ в Рязани, после чего, распрощавшись с взволнованными матерью и отцом – отправился служить по контракту в десантные войска.
– Да вы не переживайте так, — успокаивал он плачущую Веру Александровну. – Отец, ну, хоть ты, скажи маме, чтобы не плакала. Так ведь недолго и весь этаж затопить, — продолжал шутить парень.
Фёдор Иванович только крепче обнял сына:
– Ты себя там береги… Сам не ввязывайся в драку, если только дело это не стоит того. Будь умнее, спокойнее, выдержаннее. Людей береги, коли их тебе доверят. Помни – твой отряд, как твоя семья: на поле боя – у тебя никого роднее их не будет…
– Пиши, пиши нам постоянно, — целуя сына в щёки, просила мать, — По любому поводу пиши, даже если и ерунда какая, всё равно… Только не забывай про нас.
Николай нежно обнял Веру Александровну:
– Мам, ну ты чего? Не надо так. Конечно, я буду писать. Всё время. Я тебя люблю, слышишь, мама? Ну хватит, хватит…
Вот и получилось, что сначала отец полжизни провёл в горячих точках, а вслед за ним – туда же отправился и его родной сын.
Что скрывать – Фёдор Иванович с женой постоянно боялись за жизнь Николая. На фоне переживаний, у мужчины обострились последствия контузии, и он, то и дело, вынужден был целыми днями лежать дома – физически не мог встать с кровати. Боль словно разрывала его изнутри, и любимая супруга делала всё возможное, чтобы хоть как-то облегчить страдания любимого мужа. Удивительным образом, стоило им с Верой Александровной получить от Коли письмо – как вся боль разом отступала, и отец парня мог с новой силой заниматься как физическими упражнениями, так и заботой о своём доме.
Домишко, в котором сейчас жил ветеран ВДВ, стал последним в череде бесконечных переездов семьи Антипенко. Пока были силы, Фёдор Иванович, как мог, поддерживал его в приличествующем состоянии – однако после смерти жены и сына, у него словно всё оборвалось изнутри. Сразу это стало каким-то мелким, неважным – да и старые травмы набросились на старика с новой силой, продолжая медленно, но верно – прогрызать его, стремительно теряющую форму, плоть.
Николай погиб пять лет назад, при выполнении очередного боевого задания. Самое ужасное для Фёдора Ивановича было в том, что его сын, будучи командиром взвода – справился с той миссией просто блестяще, не потеряв ни одного человека. Как рассказал ему позже генерал, под чьим руководством проходила эта спецоперация, беда настигла отряд сына в тот момент, когда их боевой вертолёт пролетал над особо опасной зоной – в них попал боевой снаряд неприятеля. Один из двигателей оказался полностью раздроблен, и от этого мгновенно вспыхнул: пламя молниеносно перекинулось на кабину пилота, а затем и на основную площадку, где сидели военные. Чудовищный пожар тут же объял полыхающий вертолёт, а тот пошёл «креном» вниз – прямо на горные вершины. Почти весь экипаж и группа погибли в тот роковой день – включая сына Фёдора Ивановича. Чудом выжило лишь несколько человек, но всех их, с крайне тяжёлыми травмами – тут же отправили в Москву. Насколько было известно отцу Николая – практически все они остались тяжёлыми инвалидами, а кто-то всё равно умер, но чуть позже, потому что организм не смог справиться с такими серьёзными ранениями. Вот так – не от пули, но от, фактически, несчастного случая – погиб майор Николай Антипенко.
Фёдор Иванович навсегда запомнил день, когда ему пришёл тот самый «Груз 200», с телом погибшего Коленьки на борту. Цинковый гроб выкатили быстро, за ним ещё, и ещё один – все семьи ребят, служивших в отряде его сына – до сих пор стояли у него перед глазами.
Иногда, по ночам, Фёдор Иванович просыпался от женского крика, стоявшего у него в ушах плотной стеной, точно застрявшая там во время купания вода:
– Коля?.. Нет, не может этого быть… Это ошибка какая-то… Что ты стоишь, позвони кому-нибудь, пусть перепроверят! Это не правда! Не правда… Ко-о-ля-я-я!!! – захлёбывалась собственным воплем дикой медведицы кричала Вера Александровна. – Коленька-а-а-а!!! Сынок!!! Нет! Не верю!!! Женщина упала навзничь, схватившись за сердце.
Фёдор Иванович тогда поседел в считанные минуты – жену увезли в кардиологию, где ей диагностировали микроинфаркт. Кое-как «вытащили» в ту ночь Веру Александровну с «того света», хирург-кардиолог позже сказал, что им очень долго не удавалось привести супругу военного в сознание: она словно не хотела возвращаться в этот мир. Мир, где у неё больше нет, и никогда не будет любимого сына…
Из больницы, жена полковника Антипенко вернулась «чёрной», и худой как тень. У неё началась жесточайшая депрессия, которая только усугубилась после похорон сына. Николая хоронили в закрытом гробу. Из-за этого, она мучилась особенно долго: Вере Александровне казалось, что она так и не успела, как следует, попрощаться с сыном. После похорон, она практически перестала есть и пить, и всё больше отдалялась от Фёдора Ивановича, так что, в какой-то момент – мужчина подумал, что он, по сути, живёт с призраком своей супруги – от неё прежней, почти ничего не осталось.
Вера Александровна всё чаще проводила время, сидя в маленьком кресле у окна: она накрывалась тёплым пледом, чуть ли не «с головой» – и просто смотрела в одну точку, которая, как подозревал её муж, находилась где-то далеко за пределами нашего мира. Иногда она шептала очень тихо:
«Сыночек мой… Коля… Скоро встретимся… Не переживай…».
Ровно через год, Вера Александровна умерла: остановилось сердце во сне. Незадолго до своего ухода, она сказала мужу:
– Знаешь, Федя – мне сегодня такой сон удивительный приснился…
– Какой же, моя хорошая? – осторожно поинтересовался Фёдор Иванович.
Дело в том, что это был их первый, настолько длинный разговор – за последние пару месяцев, и выглядела его жена при этом особенно бодрой и оживлённой. Да только «бодрость» эта, отнюдь не нравилась пожилому мужчине: глаза Веры Александровны блестели нездоровым, нервным блеском – а по щекам её разлился лихорадочный, ярко-лиловый румянец. Фёдор Иванович старался сделать вид, что всё нормально – но именно тогда он понял, что с его супругой происходит явно что-то нехорошее, и что конец уже близок.
– Мне наш Коленька снился, — дрожащим от радости голосом произнесла жена ветерана. – Он такой красивый был, в форме парадной – как тогда, на награждении…
Сердце Фёдора Ивановича мучительно сжалось: конечно же, он знал, о каком награждении шла речь. Сын тогда вернулся с особо важной миссии, его и ещё нескольких молодых людей из отряда – наградили специальным орденом «За Отвагу». Николай в тот день выглядел великолепно – новенькая парадная форма сидела на широкоплечем и крепком юноше, как «влитая». Когда ему вручали медаль – Фёдор Иванович испытал настоящий, ни с чем не сравнимый, прилив любви и отцовской гордости за своего сына. То был последний раз, когда они с женой видели своего мальчика…
– … И он, так нежно-нежно, зовёт меня – «Мама… Мама, приходи скорее…».
Вера Александровна мягко взмахнула рукой, как балерина в танце, но тут же безвольно уронила её на худые колени – будто силы резко покинули истощённое тело женщины. Фёдор Иванович глубоко вздохнул, и накрыл своими широкими ладонями тонкие, почти прозрачные кисти жены:
– Верочка, ты посиди немного, отдохни… Я тебе сейчас чайку принесу, горяченького, а? На берёзовом листе…
Взгляд Веры Александровны вновь упёрся куда-то, в линию горизонта – её внимание стремительно ускользало от супруга, точно последние лучи заходящего солнца…
Тем временем, полковник в отставке вышел на крыльцо, обошёл их скромный домишко, и, остановившись рядом с поленницей – медленно достал из нагрудного кармана пачку сигарет. На самом деле, Фёдор Иванович уже давненько бросил курить, но нынешний случай был особенным – жена увидела во сне погибшего сына, который, к тому же, ещё и звал её к себе. Нехорошо это всё…
Мужчина вытащил одну папироску, покрутил её в руках, пожевал – а потом, одним движением большого и указательного пальцев, переломил сигарету надвое – после чего, наконец, кинул её себе под ноги и основательно затоптал. Через минуту – то же самое он проделал с каждой из сигарет в имевшейся у него «заначке».
«Мы, военные – люди слова, — думал он про себя, — Раз сказал себе, что больше не буду курить – значит, не буду. Слово держать – первейшая обязанность военнослужащего, важнейшее из моральных качеств, после храбрости, воли и самодисциплины».
Через месяц после этого случая, жены Антипенко не стало. Смерть Веры Александровны окончательно «добила» несчастного ветерана: он совсем осунулся, постарел телом и душой ещё больше – словом, зачах. Зрение его начало стремительно ухудшаться, так что, буквально через пару месяцев – Фёдору Ивановичу пришлось заказывать в мастерской у офтальмолога свои первые в жизни очки. Врач, у которого он консультировался незадолго до того, лишь восхитилась тем фактом, что пожилой мужчина смог сохранить своё зрение в таком отличном состоянии столь долгие годы.
– Вы поймите, Фёдор Иванович, — говорила окулист, – Это просто чудо, в семьдесят лет иметь почти сто процентное зрение. А, учитывая специфику вашей военной деятельности, я вообще поражаюсь, каким образом, вы столько лет обходились без каких-либо корректирующих зрение приборов, или операций. Знали бы вы, сколько молодых к нам приходят сегодня, имея в своём анамнезе астигматизм в восемнадцать лет…
К сожалению, восторги доктора по поводу остроты зрения Фёдора Ивановича были преждевременны: всего за год, зрение мужчины упало на более, чем десять единиц – давали знать о себе застарелые контузии и травмы черепа, которые теперь – будучи высвобождены стрессом, атаковали здоровье ветерана с новой силой. Бесконечные боли и горечь одиночества привели к тому, что, в один из осенних дней, Фёдор Иванович вдруг почувствовал себя очень странно: перед глазами у него всё расплывалось, а в голове стоял приятный туман. Тут пожилой мужчина внезапно осознал, что его сын должен скоро вернуться домой – а он не помнит ни номера поезда, ни времени его прибытия на вокзал!
«Как же это так, — ничего не понимая, пытался сообразить военный. – Я, что же, куда-то телеграмму о приезде Николая засунул, что никак найти её не могу? Там же наверняка всё написано…».
Под действием приступа, старик перевернул в своём доме всё вверх-дном, в поисках заветной телеграммы от сына, но, естественно, ничего не нашёл. Тогда-то, он и отправился на перрон в первый раз – «встречать сына», как говорил он потом всем вокруг. Соседи быстро поняли, что со старым полковником происходит что-то неладное, и вызвали «Скорую»: Фёдора Ивановича отвезли в больницу, и там привели в чувства с помощью медикаментов. Удивительное дело: он помнил обо всём, что происходило во время приступа – кроме того, что его сына давно уже нет в живых. Врачи предупредили ветерана о том, что ему следует бережнее относиться к собственному здоровью, и выписали ему соответствующие препараты.
Впрочем, принимал их бывший военный сначала просто нерегулярно, а затем и вовсе забросил, решив, что ему и без этого лекарства достаточно разной химии. Увы, объяснить то же самое его болезни было невозможно, поэтому та начала стремительно прогрессировать без медикаментозного контроля. Чем дальше – тем чаще начали повторяться у старика приступы рассеянного беспамятства. Каждый раз, он непременно приходил на вокзал – искал своего «потерянного сына», чтобы встретить его с прибывающего поезда. Это продолжалось вплоть до сегодняшнего дня, когда он, наконец, «нашёл» и «встретил» своего Николая. Спустя бесконечно долгие пять лет.
***
Тем временем, бездомный бродяга, которого Фёдор Иванович принял за своего сына, помылся в стареньком душе, побрился старой опасной бритвой ветерана (её дал мужчине сам Антипенко), и – чистый, с опрятным внешним видом, вышел к столу.
– О, вот и сынок к обеду поспел, — радостно прокряхтел хозяин дома, и пригласил бездомного отобедать «чем бог послал».
Фёдор Иванович снял крышку с небольшой кастрюльки, и оттуда сразу же повалил густой пар: это была фирменная, отварная картошка «по Антиповски», приготовленная старым полковником по особому семейному рецепту, что передавался в их семье из поколения в поколение – от отца к сыну.
– Ну, вот – картошечка хорошо настоялась, — довольно промурлыкал старик. – Коль, ты не стесняйся, нарежь колбаски, яйца вон бери из сотейника – только почисть их. Я вкрутую сварил, как ты любишь…
Бездомному было ужасно стыдно, он ведь прекрасно понимал, что, по сути, пользовался добротой несчастного старика. Он не знал, как теперь подступиться к признанию, как дать понять, что он – совершенно чужой ему человек. С другой стороны, мужчине было очень жаль Фёдора Ивановича – нет ничего ужаснее, чем схоронить собственного ребёнка, а потом забыть об этом из-за проблем со здоровьем. Поэтому нищий решил до поры до времени потерпеть, и не пугать старого военного своим признанием.
«Ладно, так и быть, — подумал бездомный, — Может, я хоть чем-то смогу ему жизнь облегчить, отблагодарить за доброту и такое, по-отцовски щедрое, гостеприимство.»
Мужчина молча прошёл мимо старика, и взял круг колбасы. Краем глаза, Фёдор Иванович заметил татуировку на плече «сына» – это была эмблема ВДВ, немного выцветшая от времени, словно обладатель сделал её себе больше пяти лет назад. В целом, после сбривания бороды и «помывки» – «Николай» выглядел как раз на свой возраст, а быть ему сейчас должно лет тридцать, не меньше. Светло-русые волосы, широкие плечи – парень действительно напоминал самого Фёдора Ивановича в молодости.
Когда бездомный взял нож, чтобы нарезать колбасы – из коридора в кухню вбежал крупный, похожий на немецкую овчарку, пёс. Собака сразу же ринулась к бездомному, встала на задние лапы, подав передние для приветствия нищему – и стала радостно лаять, стремясь облизать «Николаю» всё лицо. Пожилой ветеран, наблюдая за этой сценой, лишь улыбнулся себе в бороду – ну, точно, ошибки быть не может – перед ним, как есть, стоял его «потерянный» сын.
– Ух, ты! Кто это тут у нас такой лохматый? Кто это такой красивый? Хороший пёс, ладный…, — искренне обрадовался четвероногому гостю бездомный парень. – Бать, а как его звать?
– А ты будто не помнишь? – вопросом на вопрос ответил Фёдор Иванович. – Это ж Рокки, кобель твой! Ты его сам так назвал – уж больно тот фильм тебе нравился, про боксёра…
– А-а-а, — смутился нищий (конечно же, он не знал, как звали собаку). – извини, батя, что-то я запамятовал…
Фёдор Иванович чуть нахмурился, но через мгновение махнул рукой:
– А! Так и немудрено ведь, ты ж его совсем маленьким щенком брал – считай, только-только его от мамки-то отлучили. А, потом, ты по очередной миссии пошёл, и… Ясное дело, мог и подзабыть маленько. А вот он тебя не забыл, сразу же почувствовал, что его хозяин вернулся. Верный пёс…
«Сын» в ответ смог только кивнуть – неловко получилось. Дав Рокки пару кусков колбасы, нищий попытался перевести тему в другое русло, чтобы отвлечь старика от тягостных мыслей:
– Слушай, отец. Что-то я погляжу, совсем ты наш двор запустил. Вон и забор уже чинить надо – скоро рухнет совсем, и крыша как-то сильно обсыпалась. Давай-ка, я завтра с утра этим и займусь, а? Что мне время-то зря терять?
По лицу пожилого ветерана медленно разлилась отцовская радость:
– Ох, спасибо сынок! Да что уж с меня брать… Как мать твоя в могилу слегла – так и я как-то следом за ней, «по тормозам» вдарил. Всё мне не в радость было…
– Перестань, — прервал его «Николай», — Надо держаться, отец. Кому мы ещё нужны, кроме самих себя?
Бездомный осторожно почистил одно яйцо и положил перед стариком.
– Расскажи мне о матери. Какой она была в последнее время? Я ведь, так и не успел с ней попрощаться…
Парень думал, что таким образом сможет поддержать «иллюзию» семейной утраты, которая, похоже, буквально «пропитывала» жизнь Фёдора Ивановича все эти годы. Да и странно бы было, если бы вернувшийся из армии сын – не стал интересоваться судьбой самого дорого ему человека, после отца.
Фёдор Иванович пристально посмотрел «сыну» прямо в глаза: на секунду, бездомному показалось, что старик всё вспомнил, и теперь выгонит его, поймав за руку на столь чудовищной лжи. Однако, ничего подобного не произошло. Старый ветеран только устало откинулся назад, с грустью в голосе произнеся:
– Мать-то?.. Да измучилась она вся бедная, очень. Всё переживала – где ты, как ты… Ждала весточки от тебя, хоть какой, хоть самой крохотной…
Постепенно, разговорившись, Фёдор Иванович целиком погрузился в свои воспоминания: он рассказывал парню про детство своего сына, думая, что тот сидит сейчас перед ним, и в моменты особенной грусти называл его «Коленькой». Парень же старался вовремя вставлять нейтральные реплики, которые не смогли бы выдать его, да как можно больше сочувствовать. Последнее давалось ему особенно легко – он и вправду сопереживал судьбе старика, а потому мысленно пообещал себе сделать всё возможное, чтобы как следует отблагодарить его и, по возможности, очистить собственную совесть.
Вечером, Фёдор Иванович постелил «сыну» постель в комнате Веры Александровны:
– Ты, сынок, прости меня, старого дурака – что не подготовился к твоему приезду. Да только, мы с матерью твою комнату тогда так в порядок и не привели. Начали было ремонт делать, а потом что-то и забросили. А почему – я и не припомню…
Бездомный испугался, что мысли ветерана сейчас легко могут пойти не по той «дороге», а потому торопливо принял у него из рук постельное бельё:
– Ладно тебе, батя, что ты?.. Мне и так сойдёт. Не сахарный, приходилось в условиях и похуже этого ложиться…
Парень замер, поняв, что сболтнул лишнего. Секунду они со стариком смотрели друг на друга, а потом полковник в отставке вдруг громко рассмеялся старческим, дребезжащим как стекло, смехом:
– Ну, конечно же! Что это я?.. Ах-ха-ха… Мда, прав ты в этом, сын, прав – бывало, нам по долгу службы и на сырой земле, и на мокром камне спать приходилось. Не то, что здесь – любой матрас – королевской периной покажется!
«Николай» с облегчением рассмеялся, но в душе у него, в тот момент, будто провели ножом по старому шраму – он сторонился мыслей о своём прошлом.
Следующие несколько дней, бездомный только и занимался тем, что помогал Фёдору Ивановичу восстанавливать его хозяйство: первым делом, парень принялся за трухлявый забор, доски в котором давно уже рассохлись от сырости и жары. «Сын» умудрился съездить на местный строительный рынок в области, и привезти оттуда новые хорошие доски – не взяв при этом ни копейки со старика. Затем, он самостоятельно починил этими досками забор, и даже покрасил его свежей краской: сам Фёдор Иванович только стоял рядом, да вовремя подавал банку. «Николай» не позволял своему «бате» никаких физических нагрузок.
– Коля, давай, я хоть дров наколю к вечеру – попаришься в баньке, водочки потом выпьем, – муетился рядом с «сыном» ветеран.
– Даже не думай, отец – ты уже за свою жизнь вдоволь дров наколол, пора и о здоровье побеспокоиться. Тебе что врач сказал? Никаких тяжестей и стрессов, правильно? Вот и отдыхай себе, — каждый раз возражал на это бездомный.
Парень за пару дней наколол старику дров на месяц вперёд, потом починил трубу на крыше (полностью переложив её, так как прежняя совсем растрескалась) – и даже заменил черепицу, что для Фёдора Ивановича было совсем уж роскошью. Финальным аккордом в деле обновления дворовых построек – стала прочистка «Николаем» старого колодца. Мужчина обвязался крепкой страховкой, оставшейся у хозяина дома с былых времён, и осторожно опустился на глубину. Внутри было полно плесени и старого мусора, так как пожилой военный совсем перестал пользоваться этим колодцем. Парню пришлось порядочно повозиться, прежде чем ему удалось добиться результата – но всё получилось. Вскоре, Фёдор Иванович вновь смог доставать чистую воду из недр своего участка.
Соседи, глядя на всё это, только диву давались: как мог полковник Антипенко настолько выжить из ума, чтобы чужого человека за родного сына принять, да ещё и позволить ему распоряжаться собственным хозяйством? Но, хоть они и перешёптывались за спиной у старика – в глаза ему, всё же, что-либо говорить боялись. Во-первых, все знали, что он контуженный – а у них, может, что угодно на уме быть. Сейчас он вежливый и добрый, а через секунду – набросится на тебя с ружьём! Всякое у них в деревне бывало, и оттого люди стали слегка побаиваться странного поведения Фёдора Ивановича. Во-вторых, те из жителей деревеньки, кто был более-менее просвещён в вопросах психологии, и не чурался пожилого ветерана – просто боялись, что он может на них обидеться, а это могло самым прямым образом повлиять на самочувствие старика.
Прожили так старый ветеран с бездомным ещё где-то с месяц. За это время, мнимый сын Фёдора Ивановича успел более-менее пообжиться в деревне, но особо ни с кем не общался: и сам желанием не горел, да и местные его всё же побаивались – мол, живёт со стариком зачем-то, хотя ведь прекрасно знает, что тот не в своём уме, а, значит, наверняка – ему от Антипенко что-то да нужно. Как итог, соседи за «Николаем» всё-таки приглядывали, так как волновались за жизнь пожилого мужчины.
Как-то раз, бездомный прогуливался с псом Рокки по деревне. Дойдя до почты, парень увидел, как какие-то молодые хулиганы пристают к Ольге – здешней почтальонше. Женщина пыталась отбиться от негодяев, пока те тащили на себя её сумку – в ней, в тот день, лежала крупная сумма денег, ведь Ольга разносила местным старожилам их пенсию. Банкоматов, или тем более, банковских отделений – в деревне отродясь не было, поэтому почтальоны, по старинке, приносили пенсионерам их скромные деньги прямо на дом. «Николай», видя, как несчастную пытаются ограбить «средь бела дня», недолго думая, бросился на защиту почтальонши:
– Рокки, взять! – крикнул он псу, и тот стрелой понёсся в сторону грабителей.
Рыча, собака вцепилась в руку одного из нападавших, и тот сразу же взвыл от боли, однако добычу свою не выпустил. Второй негодяй попытался было оттолкнуть пса, но тут на помощь четвероногому другу подоспел и сам бездомный. Выверенным ударом ноги, он вышиб сумку из рук хулиганов, после чего перекинул второго гада через спину, и, наконец, прижал первого – того, чью руку цепко держал в своих зубах Рокки, сапогом к земле. Грабители захрипели, извиваясь на земле, точно гадюки – они давно уже не встречали такого сопротивления от местных жителей. Обычно, деревенские мужики сдавались после одного-двух ударов, или если их хорошенько пугали ножом.
– Дядя, хватит! Что ты так разошёлся?! – проблеял покусанный псом мерзавец.
– Ты что – не местный? – ммог спросить второй, пытаясь подняться после броска.
Впрочем, «сын» ветерана не дал ему такой возможности, и ловким приёмом «уложил» его обратно на землю. Не спуская глаза с преступников, «Николай» обратился к растерянной Ольге, которая стояла неподалёку, под надёжной охраной лаявшего на грабителей Рокки:
– Бегите к участковому, Оля. Скажите ему, что здесь задержаны двое воров. Наверняка, вы не первая, кого они пытались ограбить за последнее время.
– Х-х-хорошо, — только и смогла прошептать побледневшая от волнения женщина, после чего сразу бросилась в сторону опорного пункта.
Спустя несколько минут, на место прибыла машина участкового, с самим майором Стриженовым в лице главного защитника деревенского правопорядка. С собой он взял двух помощников, и вместе они погрузили шокированных грабителей в машину. Стриженов был наслышан о том, что у старого полковника живёт в доме какой-то незнакомец, выдающий себя за его погибшего сына. Патрульные с вокзала – успели предупредить его об этом в тот день, когда Фёдор Иванович, якобы, вновь обрёл своего «потерянного» Николая. Сухо поблагодарив парня за помощь в поимке рецидивистов, участковый отвёл его в сторонку, и тихо произнёс:
– Вот что, «солдатик». Я не знаю, откуда ты здесь взялся, и что тебе нужно от старого Антипенко, только знай: если, не дай бог, с Иванычем что-то случится… Хоть что-то, запнётся ли он ненароком и упадёт в колодец, или полено из дровницы неудачно приземлится ему на голову – я тебя живо «за решётку» упеку, понял?? Посмеешь обидеть деда-ветерана, и со свободой своей можешь попрощаться навсегда… Уяснил?
Бездомный в ответ молча кивнул. Участковый же только добавил:
– Отлично. Я к тебе ещё зайду на днях – ты, из деревни-то, не уезжай пока никуда, поговорить нам надо.
Глянув напоследок на парня хмурым взглядом, майор Стриженов сел в служебный автомобиль, и поехал разбираться с задержанными. Ольга, оставшаяся в качестве главного свидетеля и потерпевшей, неспешно подошла к бездомному, и, смущаясь, поблагодарила его за своё спасение:
– Спасибо вам… К сожалению, я не знаю вашего настоящего имени, но если бы не вы – мне даже представить страшно, что бы было… Это же все старики без пенсии остались бы, а ведь у них и так – денег только на оплату налогов за сотки…
– За других волнуетесь, а за себя нет, — улыбнулся ей в ответ мужчина, — Удивительная вы женщина, Ольга.
– Можете звать меня просто «Олей», как тогда…, — почтальонша запнулась, и покраснела, точно свежее красное яблочко.
Ей было очень приятно, что за неё вступился такой прекрасный мужчина – пусть даже и непонятно было, кем он приходится Фёдору Ивановичу.
– Как пожелаете, Оля, — усмехнувшись, откликнулся бездомный, — Тогда и вы можете называть меня просто Кириллом.
– Кирилл? – женщина вскинула на него свои огромные серо-голубые глаза. – Но, как же?..
Бездомный в ответ сделал ей знак, что это разговор не для улицы. Он попросил её встретиться вновь, вечером, на берегу реки – тогда он сможет ей всё объяснить. Ольга, хоть и было ей боязно – согласилась…
Поздним вечером, как и было условлено, молодые люди встретились на небольшом песчаном пляже, спускавшемся сразу к поблёскивавшей в темноте водной глади. Кирилл объяснил Ольге ситуацию с Фёдором Ивановичем и заверил её в том, что не причинит старому военному никакого вреда. Женщина поверила молодому ВДВ-шнику, с обожжённым лицом – кем бы он ни был, но пока что делал для старого полковника только хорошее. Да и её он спас просто так – что, вообще, для местного мужского населения считалось «нонсенсом».
Слово за слово, и разговор перешёл на более личные темы. Выяснилось, что Ольга работала на здешней почте вот уже десять лет, а последние два года дались ей особенно тяжело. Мало того, что в деревне объявилась банда грабителей, периодически совершавшая дерзкие налёты на местных пенсионеров и почтальонов (воры действовали очень быстро и нагло, никогда не пряча своих лиц, так как старики и женщины их ужасно боялись, а потому до последнего не решались «заявить» о краже) – так и в личной жизни, у Ольги случилась настоящая драма. Муж женщины позарился на «красивую жизнь», и уехал в столицу, якобы на заработки. Сначала писал жене, мол, всё хорошо – работу нашёл, в офисе, скоро переведу тебе первую зарплату…
А потом, он исчез. Ни писем, ни звонков – телефон отключен. Ольга поначалу очень боялась, что с мужем случилось что-то страшное – мало ли, большие города таят в себе немало опасностей для неискушённых провинциалов, но вскоре выяснилась постыдная правда…
Супруг Ольги действительно устроился личным водителем для одной богатой особы. Женщина та была моложе Ольги, очень эксцентричная и раскрепощённая – неудивительно, что между ней и водителем завязался бурный роман. В итоге, муж написал Оле, что подаёт на развод – не хочет остаток своих лет прозябать в их заброшенной деревне. Особенно сейчас, когда «вкусил» все прелести столичной жизни. Развели их быстро – детей у пары не было, и дальнейшая судьба «блудного мужа» была почтальонше неизвестна. Поначалу, молодая женщина безумно страдала: как же, всё-таки почти восемь лет вместе прожили, а потом успокоилась: раз развела судьба – значит, так тому и быть. Да и любил ли он её, раз смог так с ней поступить?..
Кирилл сочувствовал Ольге: было в ней что-то такое, спокойное и уравновешенное – что вызывало в мужчине тёплую симпатию. Да и Ольге этот служивый понравился, что скрывать: мужчина он был видный, чувствовалось, что надёжный человек, без «ветра в голове». А то, что шрамы на лице – так у каждого, как говорится, своя история…
Так, между Ольгой и бездомным «сыном» ветерана – зародились первые робкие чувства. Постепенно, отношения их развивались, и пара стала всё чаще встречаться – однако они старались не афишировать свой роман. Положение Кирилла в деревне было, пока что, шатким и неопределённым – и молодой мужчина не хотел подставлять разведённую женщину, что едва успела залечить душевные раны от предыдущего предательства.
***
Спустя несколько дней, когда Фёдор Иванович сам поехал на рынок – прикупить мяса для шашлыков, в дом к нему заявился участковый Стриженов. Кирилл, он же «Николай» – принял стража порядка со всей вежливостью, на какую только был способен: сварил в старой кофеварке кофе, и предложил полицейскому. Тот с подозрением глянул на кофеварку, но не отказался. Кирилл поставил перед ним кружку с кофе, и пододвинул участковому сахарницу.
– Вы хотели со мной поговорить? – без «обиняков» перешёл сразу к делу бездомный.
Стриженов размешал маленькой ложкой сахар, и громко постучал ею о край чашки:
– Вот смотрю я на тебя, «Николай» — и всё думаю, откуда же ты такой здесь взялся, в нашей деревне, а?
В ответ, бездомный только пожал плечами:
– А это уже, товарищ участковый, ваша работа – знать, что да откуда берётся. Я к Фёдору Ивановичу в сыновья не напрашивался, но и горя ему не причиню – тут будьте спокойны. Он меня, можно сказать, спас, по-своему…
Стриженов оглядел его с ног до головы, а потом и говорит:
– Откуда у тебя эти шрамы? Они ведь не только на лице? Вон, я смотрю, и рука у тебя обожжена – да и спина, наверное, тоже… По тебе же видно, что ты военный – и тельняшка эта, и наколка на плече…
– Слишком много вопросов задаёте, товарищ участковый, — резко прервал его Кирилл.
Стриженов сразу выпрямился, и вмиг «подобрался», словно гончая, почуявшая след.
– Так ты же сам сказал – работа у меня такая, вопросы задавать. Я здесь, если хочешь знать, всё в одном лице: и следователь, и участковый, и, если понадобится, судья. Ты думаешь, я не помню, как Колька Антипенко выглядит? Помню. Так вот – ты не он! Даже близко рядом не стоял.
Кирилл молча встал из-за стола и отвернулся к окну. Ему нечего было сказать – участковый был прав:
– Дайте мне время. Я всё ему расскажу…
– Да уж постарайся, — предупредил его Стриженов, — А то, люди уже волноваться начали – живёт у полковника какой-то незнакомый тип, мутной наружности, и прикидывается его сыном. Ты бы хоть сходил на кладбище наше, местное, да посмотрел бы – как, на самом деле, выглядит сын Фёдора Ивановича. Может, тогда в тебе совесть проснётся?.. Перестанешь над стариком издеваться…
Мужчина в тельняшке обернулся, и в упор посмотрел на участкового:
– Я ему вреда не причиню, — повторил бездомный, — Слово офицера.
– Я тоже надеюсь, что тебе такой грех на душу брать ни к чему, — кивнул участковый и начал собираться. – Но, имей в виду, времени у тебя осталось до конца недели. Ежели не сознаешься – я сам приду, и всё старику расскажу.
Почти сразу после того, как участковый покинул дом – Кирилл бросился на деревенское кладбище, и разыскал могилу сына полковника. Со скромного гранитного надгробия, на мужчину смотрела одинокая чёрно-белая фотография молодого военного, погибшего в самом расцвете лет. Бездомному хватило одного взгляда на фото, чтобы сердце его совершило мощный рывок вниз, оборвав все связи с реальностью.
«Николай Фёдорович Антипенко», — прошептал парень похолодевшими от шока губами.
В следующую секунду, он почувствовал, как его ноги подломились – и молодой мужчина рухнул прямо перед могилой на колени, вцепившись руками в чёрную чугунную оградку.
– Господи, ты боже мой!.. – всхлипывал он.
На фото был боевой командир Кирилла – тот самый, кто вытащил его, и всю их команду живыми, со сложнейшей спецоперации в одной из «горячих точек». Парень до сих пор помнил запах дыма, горного воздуха – и собственной обгорающей плоти, когда попал в ревущее пламя горящего вертолёта, падающего стальной коробкой вниз – с высоты нескольких метров. Он был одним из трёх выживших в той катастрофе – глупая шутка судьбы: Кирилл стал единственным, кто, при столь сильных ожогах, смог, в принципе, остаться в живых – и вести дальше обычную жизнь. Молодой военный считал такой «расклад» жизни несправедливым. Нечестно было дать им всем выжить в той «мясорубке», чтобы потом позволить сгореть заживо в кабине полыхающего вертолёта…
Ожоги были настолько сильными, что в первое время, парень стеснялся снимать рубашку даже при своей жене – не хотел травмировать чувствительную женскую психику. Однако Лене не нужен был муж-инвалид. Она не могла и не хотела ждать, когда тот полностью восстановится – поэтому быстро нашла Кириллу замену, в лице немолодого уже бизнесмена. Тот смог обеспечить все желания красивой молодой женщины, а офицеру Волкову оставалось только наблюдать за тем, как его жизнь медленно, но верно – катится в пропасть. С того дня, как его бросила жена, Кирилл Волков начал безбожно пить, опускаясь всё глубже и глубже на социальное дно. Военной пенсии едва хватало, чтобы сводить концы с концами, а работать полноценно – парень тогда не мог. Карты казались идеальным выходом из ситуации: освоив несколько базовых приёмов – Кирилл отправился за игорный стол. Как итог – последние квадратные метры были проиграны, а бывший военный оказался на улице, где и начал бродяжничать, да приворовывать понемногу – у богатых туристов на вокзале. Бедняков парень не трогал никогда – и Зинаида, с её пирогами, была единственным исключением, и только потому, что нищего офицера в тот день мучил сильнейший голод (он не ел уже три дня). И вот теперь, слепой случай свёл мужчину с отцом его боевого командира, невольно напомнив Кириллу о «чести мундира» …
– Почему, почему я не сгорел тогда с тобой, Коля?? Со всеми вами?? Ребята, простите меня…
Кирилл чувствовал, как по его сухому, испещрённому шрамами лицу, катятся горькие слёзы. Мужчина впивался в прутья оградки словно в спасательный круг – надеясь выплыть из пучины мучительных воспоминаний. В этот момент, бездомный почувствовал, как на плечи ему опустились чьи-то тяжёлые ладони. За спиной у него стоял Фёдор Иванович, бесшумно подошедший навестить могилу сына.
– Да-а-а, милок… Не думал я, что так оно всё повернётся… Ты думал, я совсем из ума выжил? За сына своего тебя принял? Нет, совсем нет… Просто как тельняшку твою увидел, там, на вокзале – так жаль тебя стало… Дай, думаю, помогу парню – авось, исправится…
Кирилл медленно повернулся к старику:
– Так, значит, вы всё это время сами разыгрывали спектакль? Прикидывались передо мной?.. Но, зачем? Зачем вам всё это?
Фёдор Иванович печально улыбнулся:
– Я с первого дня знал, что ты не мой сын. Понимаешь, я ведь… Умираю я, в общем. Болезнь неизлечима, и осталось мне от силы месяц… Может, два, если сильно повезёт… Вот ведь как, обманул сам себя, — ухмыльнулся горько старик, — Правду говорят, от судьбы не уйдёшь. Сына я своего потерял, а тебя вот, товарища его боевого – наоборот, нашёл. Давай-ка, сынок, вставай. Мы теперь с тобой, так и так, не чужие люди – пойдём, помянем нашего Николая «наркомовскими» …
Кирилл медленно поднялся и обнял старого ветерана. Двое мужчин стояли, обнявшись, и плакали – вспоминая любимого сына и боевого друга, который даже после смерти, смог свести этих двоих – чтобы они сделали жизнь друг друга полнее, и счастливее, насколько позволяло отведённое им время.
Фёдор Иванович переписал на Кирилла свой дом, и отдал ему все сбережения, которые копил для Николая. Сумму эту, пожилой ветеран собирал всю свою жизнь, и в итоге, денег удалось собрать достаточно, чтобы хватило и на приличную свадьбу, и на укрепление уже имеющегося в деревне хозяйства. Кирилл, поначалу, не хотел ничего брать от старика, но тот всё же настоял на своём – парень стал для него как родной, и он не хотел, чтобы его наследие пропало впустую. Смирившись, отставной офицер Волков согласился – и принял подарок полковника.
Через месяц же – Фёдор Иванович скончался. Он умер спокойно и без мучений – во сне. Старый ветеран давно знал, что его дни на этой земле сочтены, однако отправился в мир иной со спокойной душой: его дом и хозяйство будут переданы достойному человеку, а благородное дело сына продолжится, пусть и не напрямую, через его боевого друга.
Кирилл достойно похоронил Фёдора Ивановича, рядом с сыном и супругой, сделав им общую могилу – пусть, хотя бы после смерти, семья, наконец-то, воссоединится. Сам же Кирилл остался жить в деревне, в доме полковника Антипенко. Спустя полгода, он женился на Ольге, и начал жить совершенно нормальной жизнью – даже устроился в опорный пункт полиции вторым участковым, чтобы помогать майору Стриженову. Вскоре, у Кирилла с Ольгой родился сын – прекрасный мальчик, которого отец назвал в честь полковника – Фёдором. Кирилл с супругой надеются, что маленький Федя также пойдёт по стопам своего отца и названого деда, и свяжет свою жизнь с защитой и служением Родине. А пока – они просто счастливы, и наслаждаются каждым прожитым днём.
0 Комментарий