— Деда, я хочу щенка! – заплакала Оля, а Никита Петрович тяжело вздохнул.
Назвался груздем – полезай в кузов. Никто ж не просил тебя девчонку к себе брать. Старуха уже надоела орать: зачем тебе, старый дурак, эта ответственность, что, тебе своих проблем мало?..
— А что я должен был, просто взять и выбросить её? Или, того хуже, в мешок, как котёнка?
— Вечно ты самый сердобольный, — парировала старуха и возводила руки к потолку, дескать, за что мне все эти страдания, — вот и воспитывай сам. Жрать ей сам готовь, ссаки её меняй! Давай, давай!
Никита Петрович одарил тогда бабку злым взглядом, но с ответом не нашёлся…
Олечка не была ему родной внучкой. Таковой она приходилась его двоюродному брату Севке. С детства девчонка была бедовая. Когда только исполнилось три, родители погибли в аварии. Севка воспитывал девчонку сам, как мог, но и его время на этом свете уже поджимало. Никита Петрович тогда приволокся к Севке со свежим молоком. Видит – дитё бесхозное, голодное. Глядь в комнату – а там Севка с кровати встать не может. Рак, говорит, подтвердили. Всё, мол, Никитка, дни мои на этом свете сочтены. Никита Петрович его успокаивал, а сам-то понимал: прав старик, недолго ему осталось. По виду уже давно тень самого себя.
— Кто ж за Ольгой будет ухаживать? – причитал Севка, а у самого даже руки поднять сил не было. – Я ж один у неё остался, да старая кошка Марфа. Эх, Никита-Никита…
И что в такой ситуации сотворишь? Не бросишь же старого друга. Стал навещать чаще, приходил каждый день и не по разу. Оленька уже по-свойски к нему подходила, обнимала, дедунчиком называла. А сердце у Петровича так и рвалось. Чем ближе девчонка становилась к нему, тем тяжелее ощущался груз ответственности. Пока однажды в ночи Оленька ни прибежала к его избе. Заколотила своими маленькими ручонками. Деда, деда, кричит, пусти, пожалуйста. Ну он и пустил, хотя бабка и ворчала: развели тут, проходной двор, а не изба. А Оленька сразу прыг на ручки к Никите и плачет.
— Деда, — говорит, — другой деда преставился…
Тут-то всё внутри Петровича и оборвалось. Он-то надеялся, что Севка ещё пару месяцев хотя бы протянет. Не протянул. Да и что бы эти месяцы изменили?
Делать нечего, пошёл расталкивать бабку. А та и в хорошем настроении крыса злющая. А уж в плохом – жди беды.
— Чё она припёрлась? – вместо приветствия ответила Галя. – Опять Севка нажрался и домой не пускает?
Петрович весь сморщился: Севка был его лучшим другом. Да, иногда алкоголем мужик баловался, но до белочки чтоб допиться – никогда. Сейчас эти слова звучали ещё более кощунственно.
— Преставился Севка, — мрачно объявил Никита, — вот так взял и не проснулся. Оленька прибежала, потому как испугалась, малышка, одна в доме ночевать.
— Пусть бы и ночевала, — не унималась бабка, — у неё теперь такое богатое наследство, хоть всю жизнь жируй. А нам вот этого вот прицепа на старости лет не надо!
Махнул рукой Петрович. Глядишь, выспится бабка, к утру подобреть должна. Оленьку уложил на печи, в самый дальний угол, сам прилег у края. Знал, потому что, боится девчонка темноты. А тут тепло и хорошо, никакой домовой не достанет.
— Дедунчик, — прошептала Оленька, — а ко мне ночью деда не придёт?
— Не придёт, — успокаивающе отозвался старик, похлопывая девочку по боку, — ты с чего это решила такие страсти?
— Бабушка Галя сказала, — тихо ответила Оля, — когда ты за дровами выходил! Сказала, не успокоится он, пока меня с собой…не того…
Петрович выругался: ну, Галка, зараза. Не хочет помогать, так пусть бы хотя бы не мешала. Теперь ему всю ночь караулить, как Оленька будет спать. Мало ей деда мёртвого, так теперь ещё и присказки, что он за ней воротится. В этом была вся Галка. А потом удивлялась, чего это их собственные дети с ними общаться не хотят ни в какую. Да потому что от такой матери побежишь быстрее, чем от медведя.
Ладно, так жизнь и потекла. Схоронили старика. Оленька даже не плакала. Не поняла ещё, маленькая, что произошло. Петрович смотрел на девочку и не понимал, за что ей жизнь отсыпала таких страданий. Чем это солнышко провинилось перед Богом, всего лишь родившись? Выяснилось, что по родственникам у девочки глухо. Севка действительно был последним, кто мог приютить малышку после трагедии. А теперь и его не стало. Так что надо было думать. Социальная работница не заставила себя ждать. Никита Петрович таких людей не выносил. Бюрократы, одним словом. Редко они чего хорошее с собой приносят. Но эта оказалась не такой. По виду – лет тридцать, тоже ещё малая. Но по глазам видел – эта за свою работу горит. Сильно за детей переживает.
— Мария Олеговна, — представилась женщина и бросила тяжелый взгляд на маленькую Олю. – Здравствуй, малыш. Давай ты немного во дворе поиграешь, а мы немного поговорим?
Оленька девочкой была хорошей, послушной. Смекнула, что не для её ушей этот разговор, и понеслась развлекаться во дворе с мячиком. А Мария Олеговна (такая молодая, а уже Олеговна) села напротив Никиты Петровича и начала свою бюрократическую шарманку.
— Вы поймите, Никита Петрович, — подвела женщина, — я всегда пытаюсь уберечь детей от детского дома. Редко когда это лучший выход, хотя бывают и такие семьи. Но Оленька…не надо ей туда, понимаете?
— Понимаю, — честно ответил Петрович, — но и ты пойми, дочка, я ж уже старый. Случись что со мной, девчонку к новым людям? Так то ж уже четвертая потеря в её жизни будет…
Мария Олеговна опустила голову и горестно вздохнула. Она знала немало примеров, когда бабушки и дедушки воспитывали отличных людей из брошенных детьми внуков. И что-то ей подсказывало, что Никита Петрович – тот человек, кому можно доверить ребенка. Но наседать…нет, это в её принципах. Она свято чтила заповедь своей работы: никогда не навязывай детей, даже домашних животных нельзя навязывать, а тут…
— Знаешь, Мария Олеговна, — снова отозвался Петрович, — я со своей бабкой поговорю. Ты там по своим каналам попридержи заявление, чтоб Олюшку нам пока оставили, ладно? А я уж как-нибудь этот вопрос утрясу…
Женщина радостно закивала, и на этой ноте они распрощались. Улыбка не сходила с лица Марии Олеговны. Она верила, что всё сделала правильно, и жизнь девочки теперь точно изменится к лучшему…
Угадала она примерно пятьдесят на пятьдесят. Петрович и правда оставил девочку при себе, не поленился в город поездить, чтобы все бумаги как следует оформить. Вот только его бабка заартачилась. Ни в какую не хочет этот груз. Говорит, дай мне старость спокойно дожить, и так трёх детей вырастила.
— Кто их ещё вырастил, — огрызнулся Никита Петрович.
Последний шанс – прибегнуть к тайной артиллерии. Он сгрёб в охапку кнопочный телефон и пошёл во двор. Там Петрович набрал номер дочки. Нина жила в городе, ей сейчас было всего лишь двадцать пять. К родителям приезжала исправно. С недавних пор и кавалер при ней. Оленьку она тоже очень хорошо знала. И жалела девочку, потому как характером Нина пошла в отца. В этом и было единственное спасение Петровича на тот момент.
— Дочка, — громко поприветствовал мужик, прикладывая телефон поближе ко рту, — дело тут такое. Помощь твоя нужна, миленькая…
Ну и изложил всю суть. Нина слушала, но Петрович готов был поклясться, что дочка в таком же шоке, как и он сам. И всё-таки надежда его оправдалась. Нина принялась говорить, какое это отличное решение, как бедной Оле сейчас нужна помощь хоть кого-то. Так в следующий приезд дочки и будущего зятя Никита Петрович убедил свою старуху, что Оленька остается у них, и никак иначе. Если бы только к этому убеждению ещё прилагалась любовь…
Почему чувства к ребёнку нельзя включить на определенную кнопку? Было бы в сто раз проще. Но нет. Галка настолько невзлюбила малышку, что попыталась в первый же год сделать из неё нелюбимую падчерицу. Стоило Петровичу уйти на работу, как девочка тут же превращалась в Золушку. Бабка стаскивала её с кровати за длинные волосы, чуть что – и руки могла в ход пустить.
— Дармоедка!! – орала Галя. – На наших харчах жрёшь, жиреешь, а толку от тебя никакого! Весь день лежит на боку!!
Наглая ложь. Вовсе Оленька на боку не лежала, но Галина Борисовна была непреклонна. И сколько бы девочка ни ревела вечером в жилетку деда, когда тот приходил с работы, всё было без толку. Ну упёрлась баба рогом – все, никуда её не сдвинешь. Как ни пытался Петрович защитить девочку, всё шло через пень колоду. Уже и ругались каждый день, а всё мимо. Только он за порог – бабка уже давай бедную девочку мучить.
Вот так Никита Петрович вернулся как-то под вечер с работы – а она у него интересная, лесничим в местном хозяйстве служит. Так вот, вернулся с работы, а ребёнок снова в слезах. Залезла на печку куда подальше, а бабка, ни в чем ни бывало, сидит на скамеечке, носки вяжет.
— Опять, — спрашивает Петрович, — до слёз ребёнка довела?
А жена в ответ только фыркает, уже привычно. Делает вид, что ничего сверх меры она и не делала, просто Оля снова развела драму. Не приучена девчонка к труду от слова совсем.
Делать нечего, полез Петрович на печь, успокаивать ребенка. Девочка к нему доверчиво прильнула и начала плакать ещё сильнее. А он только похлопывал её по спинке, мол, ну будет тебе, будет, малыш, всё пройдёт.
— Деда! – Девочка резко подняла голову, чуть не стукнулась о подбородок старика. – Хочу щенка!
Никита Петрович тяжело вздохнул и крепко задумался. В целом, ничего неподъёмного в просьбе девочки не было. Ребёнку шесть, она живёт здесь совсем одна. С другими детьми играет мало, совсем её бабка загоняла. Только когда выходные или когда Нина приезжает – глоток свежего воздуха. А собака – дело хорошее. И ответственности Олюшку научит, и друг у ребёнка появится. Да и в хозяйстве собака никогда лишней не будет. Уже семь лет прошло с момента, как на охоте утонул его любимый Полкан – хорошая собака была, верная. Петрович с того момента на щенков и не смотрел, не отболело до конца сердца. Хозяйство без собаки – это тоже ничего хорошего…
Старик посмотрел на девочку серьёзными глазами и машинально погладил подошедшую Марфу. Кошка запрыгнула на печь и прилегла рядышком. Она тоже, как и Оля, недолюбливала хозяйку дома, зато с остальными жильцами была мила и приветлива.
— А ты Марфу не забросишь ради щенка? – серьезно спросил старик.
Кошка тоже вопросительно посмотрела на девочку, как будто все понимала. Девочка замотала головой и потянула руки к Марфе. Полосатая кошка с охоткой перелезла ей на коленки. Олюшка начала гладить питомицу, как учил дед Сева – осторожно, медленно и никогда против шерсти.
— Конечно не заброшу. Марфушка моя лучшая подруга. Её щенок тоже защищать будет, как и меня!
Петрович снова вздохнул. Видимо, Оля так устала от нападок бабы Гали, что всеми силами хочет хоть как-то защитить себя. Значит, эта затея становится ещё более ответственной. Нужно следить, чтобы щенок ненароком не цапнул хозяйку дома. Иначе места мало будет всем…
До утра Петрович подумал ещё немного. Прикинул, потянул ли они собаку покрупнее, или лучше искать какого-нибудь терьерчика? Старуха на удивление не возмутилась. Прикинула, видать, что собака в деревне и правда на весь золота будет. А уж хорошая сторожевая собака – и подавно.
— Собака – это дело хорошее. Она хоть охранять дом будет, а не то что эта, нахлебница, — фыркнула Галя, а кошка в ответ, словно опять поняла всё до последнего слова, зашипела на чванливую старуху.
— Она мышей ловит! – вступилась Оля, но Галина так сильно замахнулась на нее ложкой, что девочка юркнула под стол.
— У нас с роду мышей не было! – крикнула Галина и бахнула ложкой по дереву. – Но псину приведи. Поможет этих бестолочей урезонить.
На том и порешили. Петрович уже и забыл, как сложно оказывается найти собаку. Раньше как-то то там, то тут рождались щенки, все кому-то раздавали. А сейчас, как на грех, ну ни у кого помета нет. Старик уже даже отчаялся. Так и ходил весь день вдоль дороги. К одному заглянет – нет, ко второму – так сам собаку ищет. Дело уже клонилось к вечеру, а результата вообще никакого. Кто-то из соседей пообещал, что, когда в другую деревню поедет, там поспрашивает. Но Петрович уже загорелся исполнить желание Олюшки сегодня. И как он такой к ней вернётся? Но делать нечего, пошёл свои обязанности выполнять.
На дворе стояла крепкая такая зима, поэтому лесничему приходилось много обязанностей выполнять. Даже летом, когда активный сезон всяких туристов и отдыхающих, и то дел бывает меньше. Пока всё обойдёшь, проверишь все колышки, проконтролируешь, не забрался ли какой подлец с капканом опять – любят они это дело по зиме. И ладно бы жрать нечего было, так нет, для развлечения ставят. А ещё, коли под новый год время идет, постоянно кто-то ходит и рубит ёлки да сосны. Петрович уже устал доказывать: ну зачем вам это, она постоит у вас несколько дней и будет выкинута. Лучше уж пусть в лесу растет, хорошеет. Но как об стенку горохом. Всё равно нет-нет, да видел следы вырубки.
— Вот жешь скоты, — вслух выругался старик, заметив в ложбинке дорожку из еловых лап, — опять спёрли!
Дальше надо было хоть место в порядок привести, таблички обновить, что зона охраняемая, рубить и охотиться нельзя. За этим делом и не заметил, как на улице потемнело окончательно.
Петрович перевел дыхание и уже собрался идти обратно, как вдруг тишину леса разорвал приглушенный скулёж. Старик прислушался. Так и есть, не померещилось. Скулёж раздавался откуда-то из глубины. Петрович прислушался. Действительно, откуда-то из чащи. Старик покрепче перехватил топор. Кто он, лесник или нет, в конце концов? Должен всякой животине помогать, а не трусить. В самом деле, что за глупость. Колебания были недолгими, и мужик отправился в чащу леса. Идти пришлось недолго. Тот, кто издавал эти звуки, находился буквально у него под носом. Правда, пришлось этого несчастного откапывать. Топор, конечно, не лопата, но в экстренной ситуации и он сгодился. Старик разворошил лезвием снег, под которым увидел маленького, от силы двухмесячного, щенка. Интуиция подсказывала, что вряд ли обычная собака просто так будет щениться в лесу. Но малой не выглядел как волк. По виду он действительно был обычной собакой. Петрович поколебался ещё немного и поднял щенка на руки. Тот завозился, впервые после извлечения из снежного плена, и попытался залезть под воротник или шарф. Петрович невольно рассмеялся.
— Какой ты быстрый, малой, — пожурил его старик, — не пытайся ухватить кусок, который не можешь прожевать, понял меня?
Щенок поднял ушки, но пыл поумерил. Пока старик нёс его домой, малой устроился уютно у него на руках. В какой-то момент даже начал подзасыпать. А Петрович дивился: ежели всё-таки волк, то не думал он никогда, что они бывают настолько маленькими. Старуха наверняка ничего не заподозрит, а воспитать из волка собаку не так-то и сложно. Этот малый даже леса толком не знает. Эти раздумья сопровождали его по дороге домой.
В избе привычно горела одна лампа. Старуха как раз сидела рядом и чахла над носком. Всегда из принципа отказывалась поставить ещё освещение, потому что зрение у неё и так хорошее, а они, между прочим, не миллионеры тратиться на всякое лишнее. Олюшка тоже сидела недалеко от Гали. На удивление довольно спокойно. Ворочала в руках клубок, отматывая бабке нужную нить. Атмосфера была на удивление спокойно. Марфа свешивалась с лавочки и лениво помахивала хвостом. Что бы там бабка ни говорила, а мыши у них все-таки пробегали. С приходом кошки эта проблема лишилась окончательно, но Галя не любила признавать, если оказывалась в чем-то не права. Никита Петрович ничего ещё не успел сказать, как щенок, оказавшийся в тепле, издал тихий скулящий звук. Галя резко подняла голову, а Оля выронила клубок и кинулась к Никите.
— Деда, деда, щЕня! – Девочка так сильно радовалась, что аж подпрыгивала.
Петрович довольно ухмыльнулся и выпустил собачку на пол. Малый стушевался, но и Оля была из спокойных детей. Своё общество щенку она навязывать не стала, пока пёсик сам не подошёл к ней.
Прошло где-то с полчаса. Песик попросился на печку, где сейчас сидела Оля. Петрович его благодушно подсадил, правда, Галя за то время не сказала ни слова. Она только периодически бросала внимательные взгляды то на мужа, то на щенка. Петрович даже подумал, будто она что-то заподозрила…
И не зря. Утро началось не с обычного парного молока, а с долгий выволочки. Галка упёрла руки в боки и затребовала объяснений.
— Зачем волка в дом приволок? – негодовала женщина. – Думал, я не узнаю? Старый дурак, совсем из ума выжил? А если он Ольгу загрызет, когда старше станет, ты об этом подумал!?
Так они и проругались почти час, пока девочка не проснулась. Судя по её мордашке, она была явно довольна – щенок проспал с ней всю ночь и сейчас ластился не хуже дворняги. Но в душе Петровича зародились сомнения. А вдруг Галка права? Зверь же он зверем и остается в душе… Вдруг и правда кинется на Ольку? И тогда что? За всеми этими тревожными размышлениями Петрович как-то даже и не заметил, что его супруга впервые высказала беспокойство насчёт здоровья и безопасности Оли. Он так привык, что Галя третирует девочку по любому поводу и откровенно её недолюбливает, что эта фраза как-то пронеслась мимо ушей. Даже если бы он тогда её уловил, то даже и не понял бы, с чем она связана. Ругались они, ругались, но волчонка решили оставить. Он пока маленький, неопасный. А коли станет старше и начнёт проявлять агрессию, весной как раз в лес его и выпустить можно будет.
— Только Ольге сам объяснять будешь, — фыркнула Галина, и больше в доме к этой теме никто не возвращался.
Щенка нарекли Уралом. Так Оля захотела. Говорит, чтобы вырос большой и выносливый, а что может быть выносливее уральских гор? Никто с ней не спорил, и вот Урал уже с упорством охотничьего пса носился за Олей, а потом дети менялись ролями. С виду Урал был больше похож на какую-то странную помесь с кавказской овчаркой. По крайней мере, таких коричневых волков Петрович раньше не встречал, поэтому тревоги как-то улеглись.
К середине весны зимний найдёныш уже вымахал в массивного подростка. И упрекнуть пса было не в чем: он даже с Марфой вёл себя благопристойно. Любил прилечь на полу, свернувшись, подобно кошке, полукругом. А мышеловка в это время спрыгивала и ложилась в это импровизированное гнездышко. Со стороны – чудо, а не животные. Сердце Гали тоже со временем оттаяло. Упреков с её стороны почти не было, потому как Урал был просто псом мечты. Спокойный, обходительный, и, самое главное, сторожевой. Во дворе его на ночь пока не оставляли, зато сам пёс, стоило кому-то зайти в гости, тут же стремглав мчался к двери и инспектировал пришедшего. Петрович готов был поклясться, что если б Урал умел говорить, было бы это как-то так:
— Гражданин, вы кто таков? С чем к нам пожаловали? Давайте-давайте, выворачивайте карманы. Здесь, между прочим, ребёнок живёт, я вас просто так пропустить ну никак не могу, гражданин!
Вот только на охоту Петрович пса никогда не брал. Казалось бы, лучший возраст – подрощенный, бойкий щенок, который отлично справится с дальними дистанциями. Его только дичь научить приносить, и все, дело в шляпе. Но Петрович все никак не мог отделаться от воспоминания о старом друге Полкане, которого охота и сгубила. Сколько ни уговаривала старуха, Петрович Урала в лес ну никак не брал.
Пришло лето, а лес для пса всё ещё был под строжайшим запретом. Никто из домашних не понимал, что плохого может быть в небольшой прогулке? Но страхи Петровича множились. Дело было не только в охоте. Вдруг Урал, волк по рождению, окажись в лесу, почувствует, как кровь родная взыграет. И инстинкты проснутся. Опасные, волчьи…
Уж так его Олюшка упрашивала. Мол, деда, за ягодами же завтра Пойдём, давай Уралку с собой возьмем. Он мешать не будет, так с ним мы точно не потеряемся. Одни ведь сплошные плюсы…
— Да что ты ей противишься, возьми ты собаку, — фыркнула Галя, но для вида ложкой на Олю всё-таки замахнулась.
Не перебивай, мол, старших. Оля привычно спряталась, но в ответ рассмеялась. Странное дело. Что там произошло между женой и девочкой, так сразу и не скажешь, но Галка явно потеплела к малышке. И это чувствовалось. Сердце старухи оттаяло, а Оля начала льнуть к ней ещё сильнее. Да, бабушка могла и ложкой огреть, и работать заставляла, но и любила она её, оказывается, ничуть не меньше. Просто по-своему…
В общем, что там с этим лесом. Отбрехался Петрович кое-как, и пошли они за ягодами втроём. Леса в области были красивые, плодовитые. Ягод хватало на всех, но Никита Петрович не уставал приговаривать:
— Ягод-то хватит, но ты, давай, внимательнее себя веди. И уважай природу – она вот этого вот хвать, брать – этого она не любит, — повторял старичок, а Оленька внимательно слушала.
От дома они далеко не отходили. Где-то полчаса-минут сорок по лесу. Никита Петрович знал эти места как свои пять пальцев, поэтому потеряться здесь было практически невозможно. Урала оставили во дворе. У него там была своя будка – пусть отдыхает, может, на солнышке поваляется. Никто и не знал, к чему это приведёт…
Ещё за два дома от своего двора Петрович с семейством услышали нечеловеческий крик и поспешили вперёд. Их глазам открылась очень страшная картина. Урал с рычанием вдавливал в землю соседа Петьку. Тот весь скукожился и орал белугой. А по руке Петьки стекала…
Да, ошибки быть не могло…
Петрович бросил ведро и кинулся к соседу. Оленька почти его опередила, но жена успела схватить девочку за руку. Хватка у Гали была железной, отчего девочка пристыженно опустила глаза.
— Но Урал… — только пробормотала она и замолкла. — Не лезь. Батька разберётся. А ты в дом иди. Иди, кому сказала, — и неаккуратно толкнула девочку в сени.
Не со зла, просто иначе не умела. А сама Галина осторожно шагнула следом за мужем. Петрович почувствовал укол страха, но только на минуту. Перед глазами пролетели страшные картины, что на месте Петьки могла оказаться Оленька, поэтому старик властной рукой схватил пса за ошейник. Тот мгновенно успокоился и застыл, не сводя алчущего взгляда с Петьки.
— Петрович, Петрович, — завопил Петька, хотя собаку от него уже успели оттащить, — ты в своём уме? Эта тварь меня чуть не загрызла, Петрович…
Петьке было от силы лет двадцать пять. И орал он сейчас так, как будто прошел все круги ада. Петрович был мрачнее тучи.
— Будет тебе, не ори, — фыркнул старик, — развёл тут черти что. Наверняка, дразнил собаку, падла?
— Да нет, Петрович, вот те крест! – заорал Петька и кинулся в ноги старику. – Спаситель ты мой, я думал, он меня сожрёт! Иду я по дороге, смотрю – твой пёс сидит. Я мимо иду, а он как кинется на меня! Чуть не сожрал, Петрович, я…
Старик уже не слушал. В глазах супруги он видел осуждение – мол, я же предупреждала тебя, что этим все закончится. Но…как будто бы внутри таилась нотка…сожаления? Она смотрела на Урала, а тот всё ещё воинственно скалился на Петьку. Действительно, не судьба волку жить по-собачьи. Надо бы его…
— Петрович, не верь ему! – заорал третий голос.
Оба мужика резко обернулись. Около забора стояла Марья Петровна, ещё одна соседка-старушка. По виду – божий одуванчик, а по сути – глаза и уши всей деревни.
— Марь Петровна, ну чо вы начинаете… — кинулся оправдываться Петька, но старик уже оттолкнул его в сторону и повернулся к соседке.
— Говори, Машка, что видела? – Петрович одобрительно кивнул.
— Всё видела! – возвестила старушка. – И как он через твой забор полез, и как Урал его предупредил. Знаешь, гавкнул так – не лезь, не твоё тут жилище! А этот дурак взял и палку в него кинул, а сам – к двери ломанулся. Видать, обнести тебя хотел, Петрович…
— Петрович… — заныл Петька, — да я ж не хотел. Да я ж не со зла. У меня трубы горят, Петрович…
— Трубы!? – разозлился в конец старик. – Да я из-за тебя…
Но тут вперёд выступила Галина. Старуха махнула мужу рукой – цыц, я сейчас тут со всем разберусь. Но предварительно она наклонилась к псу и нежно потрепала его за ушком.
— Молодец, Уральчик. Не только воров, но и алкашей от нашего дома отвадишь. Сильно он тебя палкой задел, Уральчик?
— Да я даже не попал!! – уже почти хныкал пьянчуга, но Галину Борисовну это не убедило.
— Вот этой палкой, Уральчик?
Пёс одобрительно гавкнул.
– Ну так я его сейчас этой палкой так отхожу, что родная мать не узнает. Петька, а Петька, стой, зараза проклятущая…
Кто бы мог подумать, но Урал, вторя хозяйке, сорвался с места и помчался догонять беглеца. А что? Баба Галя сказала, что пора получить палкой – значит, пора.
Петрович усмехнулся. В этот момент, кажется, на сердце его наступило спокойствие. Даже если с ним что-то случится, с Уралом Оленька не пропадёт…
0 Комментарий