Вера и Юрий свою семью создавали, зная, что любят друг друга. И любят давно. Если, встретившись в одной аудитории университета, они просто обратили внимание друг на друга, то уже к концу первого курса всегда были вместе. Они тогда решили, что обязательно поженятся. Познакомились с родителями. И те одобрили их выбор.
Родители Юры и Веры тоже строили свои семьи не по расчёту. И чувства сохранили, что было видно, как говорят, невооружённым глазом. И хотя огромного богатства ни одна, ни другая семья не нажили, но и не бедствовали. Поэтому свадьбу детям сыграли достойную. А вот на собственную квартиру молодым пришлось зарабатывать самим. Но они к этому были готовы. Работали с азартом. И вскоре пришел и опыт, и продвижение по службе. А потом, обсудив всё, молодая семья решила открыть собственное дело. И ушла с головой в работу. Так бы и продолжалось. Но Вера забеременела.
Все, и родители, так сказать, мобилизовались, и купили молодой семье квартиру. Так что дочку, которую назвали Алисой принесли уже к себе домой. Потом, как говорил Юра, без фанатизма, но добросовестной работой вышли на новый уровень. Их фирма вскоре стала известной. Заказчики прибывали постоянно. Возврата продукции не было. Отсюда – авторитет и доверие к компании. Когда к комфортной квартире в центре добавилась и купленная на свои деньги «Мазда», семья не без основания стала считаться обеспеченной. А главное – крепкой. Они были не просто дружными – этой троице было интересно вместе. Вместе на прогулки, в театр, и чаще кукольный, потому что Алиса его любила. Вместе на природу и в отпуск. И какими же они были счастливыми! Они и сами чувствовали это счастье. Только не говорили этого вслух. Боялись сглазить, наверное…
Главной в этой семье стала Алиса. Девочка была просто очаровательной. А в тандеме с любознательностью и отличной памятью не давала соскучиться маме с папой. Они очень любили свою девочку. Строили планы, предполагая, какое будущее ждёт их дочь. Но Алиса помогла им: она танцевала везде и всюду. Вот как только стала топать, так и топала в каком-то ритме. Он будто сидел у Алисы внутри. Самый разный ритм: то плавный, то зажигательный, то умеренно-спокойный. Но все равно ритм. Со следующей осени они собирались отдать Алису в хореографическую студию. Девочка уже прошла своего рода экзамен, который принимали хореограф студии и аккомпаниатор. Они недолго думали, сразу сказали:
-Эта крошка наша!
Алиса сразу потащила их за формой – она внимательно слушала, в какой одежде будет заниматься. А родители и не были против – они радовались не меньше дочки, что пришлась их Алиса ко двору такой известной в городе хореографической студии. Увы, но девочка так ни разу и пришла на занятия в студию…
Сколько раз Вера и Юрий задавали себе вопрос: ну, почему это случилось именно с Алисой? Почему неизлечимая болезнь выбрала именно их девочку? За какие такие грехи на эту крошку обрушились боль и страдание?
…Целую неделю ни Вера, ни Юра не придавали особого значения тому, что Алиса стала тише, медленнее бегала, но ещё бегала. Так не хотела есть, что каждый раз плакала, умоляя не заставлять её. А плаксой девочка не была. Но и это не насторожило их. Когда узнали правду, было уже поздно.
…В понедельник Вера пошла с ней в детскую поликлинику. Участковый педиатр посмотрела и послушала девочку, написала направление на срочные анализы. Они сдали их. Из лаборатории почти сразу принесли результаты в кабинет врача. Через минуту их врач вышла и попросила подождать ещё немного. А вернулась ещё с тремя своими коллегами. За ними шла заведующая поликлиникой.
-Вы только не волнуйтесь, — сказала заведующая. – Но вам необходимо, и лучше прямо сейчас, поехать на консультацию в областную больницу. У них там аппаратура для диагностики самая современная, не то, что у нас. Надеемся, что там не подтвердят диагноз.
И даже после этих слов особой тревоги у Веры не было. Но уже к вечеру…
Сколько потом они будут ездить по разным клиникам! В скольких палатах будет лежать Алиса, а рядом с ней, и хорошо, если на раскладушке, будет Вера. Эти несколько месяцев они жили как на качелях. То вверх – значит, появилась надежда. То резкое пике вниз – пришли результаты анализов — и нет надежды.
За эти дни и ночи и Юрий, и Вера перечитали всё, что нашли про Алисин диагноз. Они могли рассказать всё о болезни, которая убивала их девочку. Поэтому не удивились, когда после консилиума им сказали: нужен донорский орган. Тогда, возможно, появится шанс. Они оба готовы были тут же отдать своей Алисе этот орган. Но как же странно сконструирован человек, что родные отец и мать могут не подойти для пересадки. А ещё говорят, что медицина ушла далеко вперёд. В каком направлении? Точно не в том, которое помогло бы их кровинушке. Оказалось, что донорский орган теоретически есть. Но даже если он будет абсолютно подходить Алисе, это не означает, что его ей пересадят. Существует огромная очередь. Есть вариант и без очереди. Когда они об этом узнали, качели надежды поднялись вверх. Чтобы в следующую минуту опять спикировать вниз. Потому что нужны баснословные деньги. Юра, отвернувшись от Веры, стал считать, сколько они могут собрать, продав все – от жилья и мебели до машины. Получалась только половина. Тогда пришлось всё рассказать родителям. Они готовы были сделать то же самое. Но на это уходило время. Их враг. Враг их Алисы…
Когда говорят, что больной тает на глазах, это не метафора и не образное выражение. Вера и Юра каждый день это видели. Их Алиса таяла, как Снегурочка. Сначала она не могла сидеть. Не помогали даже несколько подушек под спинкой. Потом она перестала громко разговаривать. А потом почти исчез даже шепот. Алиса жестом показала, что ей мешают волосы. Медсестра, ставившая в это время Алисе капельницу, расшифровала:
-Ей тяжело с такими косами…
Юра попросил на сестринском посту ножницы и коротко-коротко, стараясь сильно не поворачивать Алисину головку, состриг ее светло-русые волосы. Вера собрала их, чтобы унести домой…
Теперь Алиса была похожа на одуванчик. Такой же беззащитный. Стоит только дунуть, и его не будет…
Смерть дунула на Алису ровно за день до того, как была, наконец, собрана вся сумма на пересадку донорского органа в лучшей немецкой клинике. Алиса ушла, так и не поняв ничего. Она смотрела на Веру, которая дочитывала ей сказку про Золушку. Потом перевела взгляд на Юру. Потом будто заглянула внутрь себя, глубоко вздохнула и запрокинула свою головку-одуванчик. Юра успел закрыть рот Веры, чтобы та не закричала: он где-то читал, что этого нельзя делать…
А Вера потом и не кричала, и не плакала. Вообще. Она молчала. Даже когда хоронили Алису, у Веры были абсолютно сухие глаза. Единственное, что она сказала, не глядя на Юру:
-Я ненавижу себя. Я ненавижу тебя. Я ненавижу саму жизнь…
Вера ни слова ему не сказала, и когда на следующее утро после похорон уходила из этого дома, уходила от Юры, как оказалось, навсегда. Он понимал, что её сейчас никто не остановит. Он даже догадывался, что вот прямо сейчас умерла их семья. Сначала Алиса, потом семья…
Теперь Юрий был никто. Фирмы не было. Дома и машины тоже. Но это такая ерунда по сравнению с тем, что рядом нет и не будет его любимых девочек Алисы и Веры. И Юра запил. Без крыши над головой, без работы и без денег, он поплыл по течению. Только на самоубийство не был способен. И не из-за страха. В нем крепко сидело слово «грех» — так бабушка говорила, узнав, что кто-то добровольно лишил себя жизни.
Сколько бы Юрий пил, не известно. Встряхнуло его на сороковой день после смерти Алисы. Поминальная свеча на сороковой день – это тоже от бабушки. И вот сегодня как раз сорок дней. А в кармане у Юрия ни гроша. Свечку не за что купить. Юра идёт в овощную лавку и просит дать ему работу. Хотя бы на сегодня. А платить…Чтобы на поминальную свечу хватило. И было в его глазах что-то такое, что крикливая продавщица не смогла Юре отказать.
Он перенёс дюжину ящиков с помидорами, и она дала ему почти сотню. Юра даже забыл, как выглядят деньги. Но спасибо продавщице сказал.
Зашёл в храм, купил свечку и поставил её за упокой его Алисы…
Вот как объяснить, что Юрий, убежденный атеист, хотя никогда неуважительно и не говорил о верующих и о вере, выйдя из храма, дал себе слово не пасть на самое дно?
Что именно надо делать, он знал. Надо с головой окунуться в работу. У него не было фирмы. Не было стартового капитала и вообще денег. И он начал с нуля. С работы слесарем на СТО. Два года без выходных по полторы смены. Думать вообще не мог – только голова к подушке, сразу сон. Потом ещё больше десяти лет, как говорят, «вкалывал». Уверен, что только поэтому не сошел с ума. Открыл новую фирму. Ещё пять лет – и Юрий стал богатым по самым строгим меркам. Как шеф фирмы был уважаем своими сотрудниками. Как партнёром им дорожили, не хотели бы другого. А вот о семье и о детях запретил себе думать. Он знал, что просто не может быть на этом свете ещё одной Веры и ещё одной Алисы…
Юрий открыл для себя новое для него поприще: помощь детским домам. Все три городских детских дома были его подопечными. И если изредка проверяющая комиссия из центра спрашивала, кто стоит за качественным ремонтом корпусов детских домов, за отличной комфортной мебелью, за оснащением компьютерных классов, называлось одно имя. Имя Юрия. Десятка полтора выпускников из детских домов, поступив в университеты, стали стипендиатами от учрежденного Юрием фонда. Двое из них уже работали в фирме Юрия. И работали отлично. Юра знал, что у ребят отличное профессиональное будущее. Только бы не оступились.
А вот один талантливый парнишка, к которому у Юрия возникла симпатия с первого взгляда, оступился. Подножку поставила болезнь. Диагноз был другой, не такой, как у Алисы. Но практически безнадёжный. Юрий сам устроил парнишку в лучшую клинику города. Оплатил консультацию столичного светила. И поговорил с ним. После этого разговора Юрий сначала опустил руки. Но только сначала. Он и сейчас может до последнего слова передать то, что ему сказал тогда профессор. И он обязательно скажет. Соберёт большую аудиторию и скажет.
Юрий на этот раз действовал по-другому. Купил эфирное время. Благо, сегодня это не проблема. И решил сначала шокировать зрителей, слушателей и читателей. Юрий сам отредактировал текст, так обозначив информационный повод: похороны крутой иномарки. А дальше рассказал, что такого-то числа в такое-то время на своем участке у коттеджа он придаст земле совершенно новый дорогой автомобиль. И сделает это публично. Для того и зовёт всех, кто захочет на это посмотреть. Многие, увидев Юрия на экране, поняли, что перед ними достаточно пожилой человек, если не сказать старик. Юрий и в самом деле выглядел старше своих лет. Всё, что он пережил, наложило свой отпечаток. Так вот, слушая его обращение, почти все недоумевали: какая блажь пришла в голову этому богачу? Или желание прославиться пересилило здравый смысл? Ну, у богатых свои причуды…
Но приглашение на похороны крутой иномарки прозвучало ещё трижды. А из СМИ об этом узнали и в соседних городах. А потом и в столице. И внушительного вида журналистская братия была аккредитована на это оригинальное мероприятие. Не остались в стороне и горожане: всяко уже было, но такого…
И вот настало время «Ч». Возле коттеджа Юрия собрались десятки машин. В том числе и от телекомпаний. Пришло много людей. Кто из любопытства. Кто, чтобы осудить богача за его причуды. Людям разрешили войти во двор и на приусадебный участок. Ровно в назначенное время заурчал-запыхтел бульдозер. Вырыл яму в соответствии с заданными длиной, шириной и глубиной. Из гаража выехала сверкающая дорогущая иномарка и остановилась у края ямы. Из неё вышел Юрий. Посмотрел на собравшихся, поздоровался и заговорил. Он начал с того, что спросил:
— Вы согласны с тем, что мы, люди, каждый день закапываем, хороним более ценное и дорогое, чем этот автомобиль? Мы хороним родных и друзей. Да, человек не вечен. И для человека тикают биологические часы. Они неумолимы. Но я хочу сейчас сказать о другом: о возможности людей продлить, подарить жизнь другим людям. Я просто перескажу то, что недавно услышал от одного известного хирурга, на счету которого сотни спасённых жизней и, увы, столько же не спасённых. Он, а профессия сделала его жестковатым, рациональным и, как он сам сказал, толстокожим, мечтает, знаете, о чём? О том, чтобы при безнадежной, критической ситуации не считалось кощунством изъять орган у умирающего, скажем, от автомобильной аварии пациента и пересадить его другому. Тому, кому этот орган подойдёт. И тогда жизнь этого другого будет продолжаться. Этот профессор рассказал мне, как его потрясла система донорских банков в одной европейской стране. Там всякий, достигший избирательного возраста, может оформить по всем юридическим правилам документ, который даёт право в безнадёжном случае воспользоваться его здоровыми органами для спасения жизни другого, чаще всего совершенно незнакомого, человека. Там долго шли к этому. Церковь была категорически против. Ну, так когда-то переливание крови считалось святотатством. И до сих пор есть племена, которые могут проклясть и изгнать того, кого прооперировали в больнице, вырезав, скажем, аппендицит. Что уж говорить о пересадке органов! Но прогресс нельзя остановить! Некоторые моралисты до сих пор яростно возражают. Интересно, что бы они сказали, если бы критическая ситуация, та самая, которая «жизнь или смерть», касалась их ребёнка? А теперь представьте такую картину: в коридоре больницы стоят две женщины. Скорее, это не женщины. Это тени. У них такое горе, что свет не мил. У одной на операционном столе умирает шестнадцатилетний сын, лихой байкер. Спасти его нет возможности. И у другой в палате умирает сын, ровесник байкера. Только он умирает от того, что одна почка уже нежилец. А вторая вот-вот составит ей компанию. Если был бы подходящий донорский орган, второй парень получил бы реальный шанс на жизнь. Наш профессор это знает. Он сумел бы провести спасительную операцию. Но он, крепко выругавшись, почти бежит в ординаторскую и пьёт, не разбавляя, традиционный медицинский спирт. Иначе он не придет в себя… Вот почти один в один была на днях ситуация с одним талантливым парнишкой из детского дома, которому наша фирма давно помогает. По нашим законам, беспрепятственным донором может стать родственник. При условии, что его орган и состояние здоровья позволят это. Ну, а какие у сироты родственники? Есть слабая надежда, что найдется донорский орган. Но на него уже очередь. Есть запасной вариант: за деньги, за баснословные деньги купить нужный орган в зарубежной клинике и там же пересадить его. Мы, конечно, попытаемся использовать второй вариант. И эта машина уйдёт с молотка, чтобы уже была часть средств, необходимых для пересадки этому парнишке. Другое дело, успеем ли мы? И сколько таких людей, для которых даже положительное решение, даже собранная необходимая сумма уже ничего не успеют решить? Знаете, четверть века назад у меня была семья. Любимая жена. И любимая дочь Алиса. Ей исполнилось шесть лет. И ее приняли в хореографическую студию, высоко оценив природные данные. Мы с женой купили всё, что необходимо для занятий хореографией. Алиса успела только примерить обновки. Потому что ни с того ни с сего у неё обнаружили дикую страшную болезнь. И если у Алисы и был шанс выздороветь, то только с пересаженным органом. Мы с женой разве что не молились. Донорами мы, родные папа и мама, по медицинским показаниям стать не могли. Не было и подходящего донорского органа. Была надежда на зарубежную клинику. Но только при наличии такой суммы, что даже продав наш дом, все, что было в доме, машину, мы такой суммы не собрали. Свои квартиры и машины продали и наши с женой родители. И когда наконец необходимая сумма вырисовалась, Алисе она была уже не нужна: она умерла, даже не понимая, что с ней… Жена не выдержала. Она ушла. И я не знаю, куда. Она мне ни слова после похорон не сказала, и мне не дала рта раскрыть – закрывала уши. Я тогда понял, что это горе ей не по плечу. И, если честно, я испугался той ненависти в её взгляде, с которой она смотрела не только на меня – так она смотрела на всех. До сих пор перед глазами, как она разглаживает волосы Алисы, которые я тогда в больнице состриг. Она будто не хотела отпускать дочь… Поверьте, на такое страшно смотреть. Единственное, что я знаю о жене: она сейчас в монастыре. А я… Я запил. Беспробудно. Потому что не мог понять, как это возможно — знать, что можно спасти и не спасти… И коль я уже сказал о пьянстве, должен и добавить: это не выход. Поверьте мне! Но возвращаюсь к сегодняшней акции, экстравагантной, как ее назвал один редактор телевидения, куда я обратился, чтобы пригласить вас на похороны автомобиля. Что такое похороненный в земле автомобиль? Что он в сравнении с человеческой жизнью? Возможно, тот, кого сегодня спасёт донорский орган, такие автомобили и такую технику сконструирует, что эта крутая иномарка будет просто телегой по сравнению с ним. Это я о том, о чем вы все и так знаете: о человеке. О цене его жизни. О всемогуществе человека, в конце концов. …И опять я о своей Алисе. Я давно научился держать себя в руках. И что я чувствую, всегда скрываю, стараюсь, чтобы никто не узнал. А теперь же я откровенно скажу: я часто думаю о том, кем бы была сегодня моя дочь? Стала бы она балериной? Или ей надоел бы хореографический кружок, и Алиса бы бросила его… Скажу так: если бы нашелся донорский орган, я, возможно, узнал бы ответы на эти вопросы. Вы извините меня за то, что такой повод придумал, чтобы вас собрать. Это я от отчаяния. Я просто не знал, как подоходчивее рассказать об этом. Многие, уверен, просто не задумываются об этом. За них можно порадоваться – значит, беда обошла их и их родных. Но болезнь такая штука, что всегда без объявления войны… Когда-то, уверен, и у нас люди осознают важность этого вопроса. А операция по замене органов будет такой же, как аппендицит. Только для кого-то это когда-то может и не наступить… А машину я хоронить не буду. Но я, кажется, уже сказал об этом.
Его слушали сотни людей, дыша друг другу в затылок и стараясь не пропустить ни единого слова. У многих были слёзы на глазах. А потом люди стали комментировать. Кто-то высказался о том, что отсутствие донорских органов породило черную трансплантологию. Породило киднеппинг.
Другой спросил, как написать и оформить своё согласие на использование своего здорового органа в случае смерти для пересадки другому человеку. Юрий смотрел на людей, слушал их и понимал: и один в поле воин! Он, возможно, первый и единственный в городе открыто заговорил на эту тему. И не факт, что сейчас все примут решение завещать свои органы для спасения чужой жизни. Юрий понимал, что сразу переломить ситуацию — это вряд ли. И тема все-таки щепетильная. Но он понимал и то, что под лежачий камень вода не течёт. Что он будет делать дальше, уже знал: не оставит эту тему. И, похоже, у него будут помощники.
…По ступенькам больничного крыльца спускаются две коляски. В колясках два бледных, но с улыбками паренька. Один из них тот самый, который ещё совсем недавно был безнадежным – для него не нашлось ни бесплатного, ни за деньги органа. И он знал, что обречён. И вел себя мужественно – другое слово не подходит. Но он не знал, что уже второй день сдает анализы его ровесник. И ждёт, когда ему скажут:
-Вы идеальный донор!
Тогда этот идеальный донор, прежде, чем лечь в больницу для пересадки своей почки детдомовскому мальчишке, расскажет маме и бабушке о том, что намерен сделать. Он знает, что они обе, и мама, и бабушка, будут плакать – он у них один. И в их любви он никогда не сомневался. Но он также знал, что и мама, и бабушка примут его выбор.
После операции обоих положили в одну палату. От наркоза оба отошли практически одновременно. Познакомились. Но дальше им поговорить не дали: в палату с разрешения врача вошла целая делегация во главе с Юрием. Все смотрели на парней и улыбались. Потом расступились – вперёд вышли две женщины: мама и бабушка донора. Слез они, конечно, скрыть не сумели. Но не было в этих слезах горечи. Была надежда, даже уверенность, что будет хорошо. А так и было. И парни стали друзьями. И у детдомовского парня появился брат, мама и бабушка.
А ещё куратор Юрий Иванович. Они сами его так назвали, не попросив, а потребовав фронт работ по пропаганде донорства органов. Работа им предстояла серьезная. И теперь уже не требовался такой информационный повод, как похороны новенького автомобиля.
0 Комментарий