Баба Надя на своём веку повидала многое, особенно ей в память врезалось её послевоенное детство, когда всё время хотелось есть. Особенно тяжко было к весне, когда заканчивались скудные запасы в погребе, худосочная коровка давала молока лишь телёнку. А им, пятерым детям в семье, доставалось от бедной Зорьки лишь по полстакана каждому этого поистине волшебного напитка. Мать варила какие-то затирухи, кисели, но растущим организмам хотелось мяса или на худой конец яиц. Но куры к весне совсем квелые были, им бы до тепла дотянуть — какие там яйца…
Все так жили. И лишь к маю деревенская ребятня, воспрянув духом, устремлялась в леса — там, разворошив гнезда куропаток, ворон и галок, они сооружали костерок на поляне, варили в чумазом чугунке добытые из тех гнёзд яйца, пекли картошку, которая иногда оставалась после посадки. Девчонки ковыряли какие-то корешки, заваривали как чай. И потом все наслаждались. Едой, общением. Хорошо было! И вкусно!
То, что в жизни должно быть вкусно и сытно, Надежда поняла именно с детства. А иначе, зачем жить?
И после, уже выйдя замуж за сельского кузнеца Ивана, она всю жизнь старалась, чтобы их дом был полная чаша.
Когда грянула перестройка, Надежда уже на пенсию вышла. Она быстро смекнула, что времена настают тяжёлые, а потому надо готовиться. По лесам ведь теперь, как в детстве, не полазишь. Да куропаток к тому времени всех перевели — поля химикатами обрабатывали, леса от гусениц травили, вот и подохли птицы или улетели…
А галок и сорок не комильфо гонять пожилому человеку. Словом, Надежда в эпоху тотального дефицита стала завсегдатаем всех очередей, которые с самой ночи выстраивались на крыльце сельского магазина. В первых рядах притом, а потому пустой после очередной привозки никогда не приходила. Муж Иван даже поругивал запасливую жену:
— Вот зачем им эта китайская стена из хозяйственного мыла в старом шифоньере, в коридоре? Или водка, бутылки с которой стояли ровными рядами в спальне за кроватью.
Но Надежда говорила:
— Надо!
И выбиралась в очередной поход — в райцентр, там она тоже частенько бывала. Привозила нарядные платки, простенькие платья. А раз мужу урвала замечательный костюм, польский…
В нём и хоронили Ивана. Умер муж в середине девяностых, когда сын уже в городе жил, а дочка уехала туда же учиться. Поздняя она была у Нади — после сорока уже родила…
Как Надежда доучила дочь на свою скромную пенсию, одному богу известно. Но смогла! И учила, и денег с собой давала, и полные сумки дочка везла из деревни.
Основная часть этих баулов, конечно, были продукты — овощи, мясо. Надежда, оставшись одна, не свела хозяйство и огород не запустила. Ей уже за шестьдесят, а у неё и корова, и поросята, и птицы разной полный двор. А картошки садила. Чуть ли не целый гектар! По осени дети приезжали ей помогать копать, и все ругали мать — куда столько, зачем надрываться! А Надя лишь отмахивается — мол, копайте, не рассуждайте! Картоха — она же второй хлеб. А как без хлеба? А вдруг опять голодные времена настанут?
И вот уже бабе Наде под восемьдесят. Пенсию ей добавили, дети в городе пристроены, свои семьи уже у них давно. Но весной и осенью они железно едут к матери копать огород — приучила она их. Конечно, сарай уже опустел, а местами на нем крыша даже провисла, и никто в нём не живёт кроме ласточек по весне. Картошки баба Надя садит поменьше, но всё равно больше всех в деревне, даже в палисаднике умудряется воткнуть пару ведер. Местные привыкли к запасливой старушке — у каждого ведь свои тараканы в голове. А запасливая старушка своих принципов не меняет — в магазине после пенсии набирает сумку с консервами, крупами, макаронами и тащит домой на тележке.
Есть у бабы Нади и социальный работник Елена. Так вот Елена лишний раз боится сказать старушке, что в райцентр едет — если та прознает, то обязательно поручит ей купить на рынке или в универмаге то носки, то халат, то еще какую тряпицу.
— Баба Надя, да вы же ещё то не сносили, что я раньше вам привезла, — пытается убедить старушку Елена.
А та только рукой машет — мол, не твоя забота. Сказала — значит, делай. Зря ты, что ли, деньги от соцзащиты получаешь — за то, что за мной ходишь…
В общем, вредная с годами стала баба Надя и ещё более упрямая. Дом должен быть полной чашей — вот её мнение. Жил в этом же селе её племянник Гришка. Мужик, честно сказать, непутёвый. По причине своего большого горла нигде долго на работе не задерживался. Да и семьи у него толком не было — жена лет десять назад как уехала от него, забрав двух дочек. С тех пор и живёт один. Перебивается случайными заработками, иной раз и у бабы Нади занимает. Та понимает, что племянничек не отдаст, но всё равно даёт. Жалко ведь — сын покойной сестрицы. Непутёвый, а родной все же. Но просто так Гришка не отделывается — то огородчик у бабы Нади копает, то полёт, а по зиме снег со двора таскает. Пусть хоть так отрабатывает! Пилит баба Надя Гришку, что без семьи — как ветер в поле. А кому он нужен? Пьющий…
Но вот однажды Гришка, заняв очередную соточку у тетки и выслушав её наставления, гордо вдруг заявил — мол, женился он. Из города женщину привёз. Увидела чуть позже баба Надя эту даму сердца, да так и ахнула — такая же забулдыга.
— Ты, Гришка, совсем одурел, мать покойную позоришь, — отчитала она племянника, — зачем тебе эта алкашка? Она совсем тебе мозги скрутит. Привёл бы нормальную женщину, тебе бы и слова никто не сказал.
— А может у нас любовь с Люськой? — усмехнулся Гришка.
Баба Надя сделал свой коронный взмах рукой — мол, ерунду городишь. Да разве Гришка это понял?
А недавно по весне заболела баба Надя, да так — что пришлось ей срочно в больницу лечь. А у старушки сердце кровью обливается — огород ведь вспахали вчера к вечеру, самое время картошку садить. А её минимум на две неделе в больнице заперли, и врач такой вредный, вреднее бабы Нади попался, ни в какую отпускать не хочет. А земля ведь сохнет. Что же за урожай будет, если картошку в пересохшую землю толкать? И Ленка, работник её социальный, как на грех, уехала по делам в город — сказала, что не меньше, чем на неделю. А ведь именно Ленка последние годы со своим семейством и помогала бабе Наде в огороде весной. И дети в этом году ну никак не могут свои городские дела бросить и приехать помочь матери по хозяйству. И что теперь?
Делать нечего — позвонила старушка своему непутёвому племяннику. Гришка немного помолчал в трубку, потом осведомился о расчёте. Договорились за несколько тысяч рублей, что Гришка со своей новой любовью Люськой перелопатит весь огород.
— И в палисаднике, в палисаднике не забудь! — давала наставления старушка, — а ещё это… Ты ключ возьми от дома, он под порогом лежит. Мурку, кошку мою, накорми. Она, бедная в доме осталась. Да не выгоняй её, пусть погуляет, да в дом ее назад запусти. Она у меня к улице не привыкшая.
— Не переживай, тётя Надя, — с готовностью ответил Гришка, подсчитывая, что он уже купит на заработанные деньги, — и картоху зароем, и кошку твои от голодной смерти спасем.
Баба Надя не сказать, что успокоилась от такого ответа, но все же выдохнула. Все же племянник, поможет. Только другая забота появилась — как бы Гришка из дома бабы Нади что не потянул. Да вроде не рукастый, хоть и пьющий…
Авось обойдётся…
Через две недели вернулась старушка домой — и прям душа порадовалась. Не обманул племянник картошку посадил, Мурка сытая и довольная дома сидит. А ещё Гришка морковку посеял в огородчике. Рассчиталась с ним баба Надя и наказала, чтоб он со своей Люськой деньги не прожигал, лучше пусть еды купит.
— А я, тетушка, вновь один, — вздохнул Гришка, — выгнал я Люську, она больше меня пьёт. Зачем мне такая?
— Правильно, — согласилась баба Надя, — не нужна.
И вот к осени дело подошло. Поспела картошка, ботва пожухла, так и просится наружу. А помощники к бабе Наде не идут. Елена вдруг в больницу угодила, сын где-то в командировке, а дочка тоже что-то прибаливает. Обещают, конечно, но чуть позже все собраться. Гришку так вообще никакой надежды. Он как свою Люську прогнал, так вообще почти не просыхает. А если не пьяный, то в лес идёт по грибы. Соберёт ведерко – и на рынок, в райцентр. Оттуда уже навеселе возвращается, довольный продажей. А картошка-то не копана. Куда тянуть?
Баба Надя видит же, что все соседи уже с лопатами и ведрами на огородах, погода подходящая. Ох, перележит в земле её картошечка! Сама решила копать! Решила баба Надя с палисадника начать – там сорт уже давно поспел. Подошла к кусту с лопатой, приловчилась, покряхтела…
Выкопала первый куст! Хороша уродилась картошка! Полюбовалась старушка и дальше принялась за дело. Вскоре втянулась и скоренько так пошла по рядку – словно и не восемьдесят ей, а только шестьдесят. Соседи, проходя мимо дома, только удивлялись – крепкая старуха, эта баба Надя.
— Надежда, ты чего это одна ковыряешься? – крикнул ей дед Петро, сосед через дорогу, — ты погодь немного, мои у нас закончат и тебе придут помогут.
— А! – махнула как обычно баба Надя, — всех ждать, так можно и без запасов в зиму уйти. С голоду помереть!
— Ну, вот прям и с голоду! – засмеялся Петро, — у тебя там столько запасов, каждую пенсию по полмагазина скупаешь.
— А не твоё дело, — огрызнулась старушка, — сидишь себе на лавке и сиди!
А про себя уже добавила: «Пень старый!».
Правда, Петро лет на десять Надежды младше, но это не важно.
Три рядка таким макаром одолела баба Надя. Собрала картошечку, передохнула, а после обеда вновь принялась за дело. В этом месте в палисаднике земля была чуть похуже, картошка помельче – рядом ведь березка росла. Какой год зарекалась баба Надя здесь не садить, а всё равно каждую весну поручала Сашке с мотоблоком здесь пахать. Чего землица простаивать будет. И вот ткнула старуха раз в землю, два…
Не поймёт…
Вроде как картошка и не в земле растёт, а на полу словно лопата каждый раз упирается во что-то твёрдое, вроде как в дерево. Неужели корни берёзы так разрослись? Ничего себе! Интересно стало бабе Наде – копнула чуть глубже. И тут из земли край ящика какого-то показался…
Не поняла старуха…
Клад что ли?
Говорят, что в старину здесь церковная площадь была. Неужто поповские богатства со временем на поверхность земли выдавило?
Баба дальше принялась копать, уже представляя, куда она потратит несметные богатства. То, что там богатства, она уже не сомневалась. Копает, а сама по сторонам поглядывает – как бы никто не заметил. Хорошо, что время послеобеденное – все кто в доме отдыхают, кто на огород поплелся. Вот уже один край хорошо видать…
Что-то не по себе стало бабе Наде. Уж совсем не сундук напоминала эта находка. И вскоре сердце у неё так и ушло в пятки из земли торчал гроб! Небольшой, самодельный…
Совсем ещё не истлевший…
— Ох, господи! – так и ахнула старуха и на землю рядом с вырытой ей ямой и плюхнулась, — это же Гришка зарыл! Больше некому. Его ведь она просила огород посадить. Вот паршивец!
Баба Надя быстро соображала – что делать? Заявить на родного племянника? Так ведь посадят дурака! А что делать? Пусть отвечает! А кого же он там спрятал?
Догадка обожгла Надежду – это же Люську свою он зарыл у бабы Нади в палисаднике! Видать, поругались – он ее и приголубил лопатой, а потом в ящике пристроил под березкой у тетки. Вот дурак допился… Что же теперь будет…
Принюхалась баба Надя к ящику…
Вроде даже мертвечиной потянуло…
Ох, беда! Завыла старуха на всю округу. Вскоре сбежались соседи, прохожие, даже с соседних улиц народ подтянулся – в деревне свои социальные и информационные сети быстро, надежно, достоверно, надо вам сказать. И вот стоит народ над ямкой, вырытой бабой Надей, решают, что же им делать.
— Надо вытащить и глянуть, кто там, — говорят одни.
— Тебе надо, ты и тащи, — отмахиваются другие, — не хватало ещё мертвяка трогать, там же заразы столько! Вон как воняет!
— Так уйдите отсюда, — отвечают им третьи, — чего третесь здесь!
— Так интересно же…
Вскоре кто-то все же вспомнил позвать председателя совета, а тот уже участкового с райцентра вызвонил. Примчался страж полиции бледный весь – это же надо в конце месяца, в самый отчетный период, и такое происшествие. Одно успокаивало – вроде как преступник почти пойман.
— Гришка, это Гришка, — всхлипывая, говорила баба Надя уже участковому, — вот гад, так мою сестру покойную опозорил, и меня… Это он свою Люську здесь убил и прикопал.
— Точно убил, — кивали одни соседи, — ведь после того, как картошку они у бабы Нади посадили, её в деревне никто не видел. Думали в город уехала. Гришка ведь так всем говорил.
— Ага, она тут была, картошку вон старухе удобряла… — вздыхали другие.
Бабе Наде от этих слов совсем невмоготу стало. Это что же получается? Весь урожай в палисаднике — насмарку? Как теперь есть эту картошку, где все лето мертвяк лежал? Только выкинуть…
— Так! А где Григорий? – строго спросил участковый, выискивая глазами непутевого племянника пострадавшей.
А баба Надя себя именно такой и считала.
— Так что он совсем дурак, тут тереться! Сбёг! – выкрикнул кто-то.
— Так может и не виноват Гришка? – вдруг задумчиво произнёс председатель, — разобраться во всём надо. А для начал вскрыть гроб не мешало бы.
От этих слов половина присутствующих так и схлынула к забору, подальше от гроба. Одна баба Надя, сидящая на кучке картошки так и осталась. Да участковый с председателем. Но вскоре страж порядка всё же нашёл нужные слова, и парочка мужиков, вооружившись лопатами, принялись вытаскивать гроб из земли.
— Тяжелый! – вытирая пот, сказал один из них после, — вроде и мелкая эта Люська была, а чего такая тяжелая? Килограммов сто пятьдесят, не меньше.
— Да это ящик тяжёлый, — ответил другой.
— Прям! Он вообще фанерный какой-то!
Так, поругиваясь, мужики принялись вскрывать крышку. Вскоре заскрипели гвозди, затрещали доски – и крышка отскочила. Все присутствующие разом вытянули шеи, устремив свои взгляды в гроб. Страшно, но интересно же! Баба Надя тоже глянула. Да так и обомлела вся, побледнела…
— Это что же такое происходит, люди добрые! — закричала она не своим голосом, — убили, убили меня… Как же жить теперь?…
Старуха зашлась в рыдании, кинулась к ящику. Председатель совета её успел перехватить на полпути.
— Надежда Семеновна, держите себя в руках, — сказал он, стараясь казаться спокойным, а самого так и подмывало… не засмеяться!
Участковый тоже удивлённо вскинул брови и прятал улыбку в редких рыжих усах. Народ в недоумении переглядывался и перешептывался.
— Это, Надюха, у тебя схрон был, видать после Великой Отечественной, — наконец произнёс Петро.
— Да пошел ты! – закричала Надежда, — ещё и насмехаться надо мной вздумали! Кто такое сотворил? Кто посмел?
— Тётя Надя, да я это и сделал! – вдруг все услышали голос Гришки.
Народ не заметил, как в этой суете к ним подошел Григорий. Он с утра в лесу был, по грибы ходил. Вернулся – видит у дома тётки народ. Думала – померла — а тут вот что…
Под берёзкой, стоял самодельный ящик чем-то напоминающий гроб. А в нём…
Целая батарея вздувшихся банок с тушёнкой – некоторые уже взорвались, рыбными консервами, компотами, червивой крупой прямо в упаковках, кроме этого побитые молью какие-то шубы с этикетками.
— Ты? Ты? – в негодовании закричала баба Надя, — как ты посмел, паршивец, мое добро трогать? Я тебе разрешала?
— Тетя Надя, да угомонись ты, — спокойно ответил Гришка, — ты меня благодарить должна, а ты смуту развела.
— Благодарить? За что? За то, что ты меня разорил, ограбил?
— Да я от смерти тебя спас! Забыл, как эта болезнь называется… Это когда испорченные продукты съешь…
— Ботулизм, — подсказал председатель.
— Ага, он самый, — шмыгнув носом, кивнул Гришка, — я по телевизору про неё слышал ещё весной. Так вот там показывали, как семья поела испорченные консервы – и на тот свет отправилась. А я… Как зашёл тогда к тебе домой, Мурку твою кормить, залез к тебе в буфет за сухим кормом, так и обомлел – там столько банок вздувшихся! Потом в кладовке ещё нашел, и в диване, и в шкафу…
— Так ты по всему дому у меня рыскал? – ахнула старуха.
— А что делать? Мне уже интересно стало, сколько у тебя этого «добра». Вот насобирал целую садовую тележку. Ещё и шубы эти. Ими уже и картошку не укроешь зимой, только на свалку. Да ты разве бы дала выбросить?
— Ни в коем случае! Это моё добро! Я за него деньги отдавала! – с готовностью подтвердила баба Надя, злобно поглядывая на племянника.
— Ага, такое добро, что ты его всё лето так и не хватилась! — фыркнул Григорий.
— А это не твоё дело! – баба Надя вспомнила свой коронный взмах рукой, то есть в себя стала приходить, — ты меня ограбил! Вот теперь и отвечай! Пусть тебя в тюрьму посадят!
Тут уже участковый забеспокоился – ему зачем вся эта свистопляска с испорченными продуктами в самодельном гробу, только показатели портить. У него ведь самый спокойный участок!
— Надежда Семёновна, угомонитесь! — твердо сказал он, — разберёмся во всём! Ты вот только, Григорий, скажи, почему ты, найдя испорченные продуты и вещи, просто их не выкинул на свалку? Зачем здесь закопал, еще и ящик такой взял, словно гроб…
— А это… — Гришка усмехнулся, — пошутить так решил над тёткой, чтобы видела, куда её жадность довести может.
— Ох, Гришка, Гришка, — смеялись соседи, — а мы тебя уже в убийцы записали! Думали ты Люську свою тут прикопал.
— Люську? – смеялся уже и Григорий, — да за что её? Ну, поругались мы… А теперь помирились. Она ко мне сегодня должна приехать!
— Ага, размечтался! – не унималась баба Надя и требовательно смотрела на участкового, — Сергей Алексеевич, посадите паршивца! Он ведь меня чуть до инфаркта не довёл.
— Ладно, разберёмся! — устало ответил участковый…
Гришку он, действительно, забрал с собой и посадил его на пятнадцать суток – за то, что шутки шутками, но надо соображать иногда. Ведь, и правда, старуха могла ноги протянуть от увиденного.
— Ага, она еще нас с вами переживёт, — качал головой только Григорий. – крепкая она, старой закалки. Здоровая, как конь. Только вот бзик у неё всю жизнь боится, что настанут лихие времена, а потому всегда всё в дом тянула. Муж её покойный, знаю, ругал, мать моя тоже. У неё ведь там даже консервы были, я рассмотрел, в девяностые годы изготовленные.
— С одной стороны, ты всё правильно сделал, — соглашался участковый, — но с другой… переборщил ты с гробом.
Гришка виновато кивал головой. Перестарался…
Но 15 суток он не отсидел. Из отделения его выпустили уже на следующий день – пусть идёт. Благое же дело, по сути, сделал, старушку от ботулизма спас. Другой вопрос – собиралась ли она свои запасы есть?
Вряд ли. Для бабы Нади главное – что у неё полные закрома, а остальное не важно.
Вскоре после этих событий приехали в деревню сын и дочка бабы Нади, и забрали её в город. Очень сопротивлялась поначалу этому старуха – привыкла она сама себе быть хозяйкой, но дети все же убедили. Им как-то спокойнее будет, если мама рядом. Теперь баба Надя в городе живёт, и в магазин ходит только строго с детьми или внуками. Они ей лишнего точно не дают ничего купить. Да и старушка вдруг поняла, что ей всего на её век хватит.
0 Комментарий