– Катя, ты что творишь?!
Максим стремительно подошёл к жене, и женщина, в ужасе зажмурилась: сейчас ударит! Но он всего лишь вырвал у неё из рук детскую куртку.
– Я не дам тебе забрать Юленьку! Куда ты пойдёшь, тебе же некуда! Ты, идиотка, хочешь сама на помойке жить, и ребёнка с собой тащишь!
Катя снова разрыдалась. Сил не было, смотреть в самоуверенное лицо мужа и выслушивать оскорбления.
– Лучше на помойку, чем жить с тобой! – выкрикнула она. – Я дочери говорила, что ты, мерзавец, на работе, а ты в это время изменял мне с этой малолеткой! Ты и меня предал, и Юльку предал! Она же ждала тебя, спать не хотела ложиться без папиной сказки! И я, дура, дура, дура, я думала, что бы вкусненького тебе приготовить, пока ты…
Слёзы душили, мешали говорить, дышать. Мешали жить. Сплошная рана, чёрная дыра там, где когда-то было сердце. Катя, с силой, которой сама от себя никак не ожидала, выдернула куртку из рук Максима.
– Прочь с дороги! – прошипела она ему. – Добром прошу, не мешай. Живи своей прекрасной жизнью, спи с кем хочешь, но уже без нас. Без нас, понимаешь?!
Она быстро прошла в детскую. Юленька, её чудо, её хрупкая незабудочка, сидела на полу и плакала. Прямо перед ней лежала огромная спортивная сумка. Расстегнутая, с наспех брошенными вещами, игрушками… как голодная пасть, поглощающая предметы тихого семейного счастья.
– Солнышко, – Катя прижала к себе малышку. Каждая слезинка дочери резала ее, как ножом. – Юленька, давай наденем курточку. Славная моя, красавица моя маленькая, ну не плачь!
– Почему мы уходим, мама? – девочка умоляюще посмотрела на мать, – здесь же наш дом, здесь моя комнатка, моя постелька, здесь папа. Как мы будем без папы?
Максим подошёл к девочке, и опустился на пол рядом с ней.
– Всякое бывает в жизни, Юлёк, – вздохнул он. – Но я все равно буду вас навещать. И денег давать. И гулять с тобой будем ходить, а? Мороженое есть, как раньше. Помнишь, как мы в горсад ходили есть мороженое?
Юля, с плачем, повисла на шее у отца. Катя отвернулась. «Это всё последняя, последняя боль», – твердила она себе. «Сейчас это кончится, мы уйдем, и он больше никогда не сможет сделать нам больно». Но слезы предательски продолжали жечь глаза, руки дрожали, и трудно было складывать в сумку детские вещички.
***
– А потом, – Катя, тыльной стороной руки, вытерла слёзы, – ничего потом не было, Инна Александровна, ничего! Он обещал, обещал, Юле… Что будет видеться с ней, приходить. И даже не позвонил ни разу. Я всё думала, что, ну день не звонит, ну два… Переживает, наверное. А потом смотрю: уже и неделя прошла, вторая. А от него ни слуху ни духу. Юля плачет, скучает по нему. Думаю, ладно, чёрт с ним, сама позвоню. Не ради себя, ради ребёнка же!
– И что он? – квартирная хозяйка достала из аптечки две таблетки валерьянки и протянула их Кате.
– А он, – Катя сделала глубокий вдох. Выговорить это оказалось тяжело. – Он сказал, что раз мы… Раз я решила уйти от него, и дочь забрала … то его больше не волнует наша жизнь. И ещё сказал, чтобы я его больше не беспокоила никогда.
– Сволочь, – заключила Инна Александровна. – Все они сволочи, Катюш. И твой от большинства не отличается. И детей они любят, пока любят их мать, а потом… – она махнула рукой. – Бывшая жена – бывшие дети. Вот ты плачешь, у тебя за дочку душа болит, а у него – нет. Забудь ты о нём, Катюша, тебе самой так легче будет. Валерьяночки вот давай, попустит. Катя послушно запила таблетки остатками чая.
– Пойду я к себе, Инна Александровна. А то Юлька совсем одна…
Юля спала, прижимая к себе книжку, подаренную отцом. Читать она, само собой, ещё не умела. Просто рассматривала картинки. Но с момента их ухода, она не расставалась с книгой, даже засыпала с ней. Память об отце…
Катя осторожно высвободила книжку из детских ручонок. Переплет твердый, углы… ещё стукнется во сне. Она, в который раз, обвела взглядом комнату. Они с Юлей жили здесь уже две недели, но каждый раз, просыпаясь утром, Катя не могла понять, где она, и почему здесь оказалась. Обшарпанные стены, даже без обоев, просто покрашенные, кое-где облупившейся, синей краской. Продавленный полосатый диван и окна с щелями. Ночами здесь зверски сквозило. Увы, денег хватило только на такое жилье.
Хозяйка, Инна Александровна жила здесь же. Ещё одну комнату она сдавала двум девушкам – Лиле и Нике. Считалось, что они студентки, но Катя часто замечала, как они, после коротких телефонных разговоров, быстренько наводят красоту и исчезают из дома на пару-тройку часов. Наряды у девушек были дорогими, но слишком безвкусными и вызывающими.
«По вызову работают», – догадалась Катя. Инна Александровна только пожала плечами:
– Нам-то с тобой какая разница? Платят в срок, мужиков не водят, ведут себя тихо. А уж проститутки они, или уборщицы…Кого это волнует? В этой квартире, похоже, вообще ничто никого не волновало. Полы в коридоре не мылись неделями, слив ванны всегда был забит длинными волосами Лили и Ники, дверцы шкафов не закрывались, а сквозняки били отовсюду. Но Кате, странным образом, было здесь хорошо. Вся эта неустроенность и безразличная компания чужих людей, напоминала ей собственную жизнь.
Когда-то, тысячу лет назад, у них с Юлькой, был дом. Кто-то о них заботился, кому-то было до них дело. В той жизни были сказки на ночь, воскресные прогулки, походы в кино и праздники. А потом над их маленьким, уютным миром пронёсся ураган. Всё смел на своём пути, и остались только руины… И на этих руинах надо было выживать.
– Катя! – Ирина Александровна заглянула в комнату. Она никогда не стучала в дверь, прежде чем войти. – Девчонки вина принесли, выпьешь с нами?
– Юлька же…
– Так она же спит! – удивилась хозяйка. – Пойдём, ну что ты тут как сыч одна…
– Иду, – решилась Катя.
На кухне царило оживление: Лиля, как фокусник, накрывала на стол. Только вместо черного цилиндра, у нее был пакет из супермаркета, а вместо кролика, она извлекала из него апельсины, толстые плитки шоколада, и горы конфет, сырных и колбасных нарезок, пирожных и йогуртов. При виде этой снеди, Катя почувствовала лёгкое головокружение: она не помнила, когда она толком ела в последний раз. Да и не ела она, а только перекусывала. Кусочек сыра, конфетка… Денег было в обрез. Скоро Катя обнаружила, что джинсы, в которых она ушла из дома, стали ей велики. Теперь она все время подтягивала их на ходу.
Ника, перехватив, голодный взгляд соседки, быстро подошла к столу, и соорудила огромный бутерброд.
– Держи, – протянула она его Кате.
– Сс… Спасибо.
Ника, не отвечая, раскупорила бутылку вина и налила полный стакан.
– Пей. Только не сразу, а то свалишься прямо здесь.
Катя смотрела на эту, в сущности, незнакомую ей девушку, и от этой чужой, неожиданной доброты, хотелось плакать. Она залпом отпила полстакана вина. Напиток приятно согревал. По телу разлилось долгожданное – в последнее время Катя все время мёрзла,– тепло. Неожиданно убогая, грязная квартирка показалась ей гостеприимным, спокойным домом, а лица соседок и квартирной хозяйки – родными. Эти женщины, пусть их и собрала под одной крышей, чистая случайность, всё же беспокоились о Кате. Им было не всё равно: они наливали ей вина, придвигали тарелки с едой, они слушали её, и как могли, сочувствовали её беде.
Впервые за две недели Катя почувствовала, что она больше не одна. Перед сном она, сбиваясь, и смеясь над собой, почитала Юле сказку.
***
– Катя! Катя, проснись!
Катя поморщилась от звуков чужого голоса, и попыталась стряхнуть руку, которая трясла её за плечо.
– Что? Что случилось?
Продрать глаза было трудно: веки словно налились тяжёлым свинцом, и никак не хотели подниматься. Наконец, получилось. Катя, с удивлением, осмотрелась. Видимо, она заснула прямо за кухонным столом. Перед ней стояла Инна Александровна.
– Ты чуть пожар не устроила!
– Я? Ой…
Голос квартирной хозяйки эхом отдавался в гудящей голове. Невыносимо.
– Инночка Александровна, можно потише? Так голова болит… Я варила суп. Ждала, пока закипит, и что-то задремала.
– Сказала бы я, от чего у тебя голова болит.
Инна Александровна демонстративно взяла со стола Катину чашку, понюхала, и, с отвращением, скривила губы.
– Чай, – залепетала Катя.
– Ага. С ароматом дрянного портвейна,фу! Тебе не стыдно? Молодая женщина, мать…
– Я… я… Простите.
«Как странно», – промелькнуло в похмельном мозгу, – «мне совсем не стыдно».
***
Поначалу, когда общие посиделки на кухне только-только становились регулярными, Катя ещё старалась скрыть от дочери хмельной запах. Она долго чистила зубы, а потом жевала листья мяты, или корочки апельсина. Старалась не выдавать опьянения: по мере сил, вела себя, как обычно. Постепенно это стало проходить. Катя завела привычку оставлять себе на ночь стаканчик вина, и выпивала его уже лёжа в постели. Это помогало заснуть, да и ненавистные сквозняки начинали меньше доставать.
К сожалению, «лекарство от бессонницы» имело и неприятный побочный эффект: по утрам голова просто раскалывалась от боли. Но боль, чудесным образом, испарялась, если выпить ещё пол стаканчика. Вскоре, Катя обнаружила ещё одно чудесное свойство алкоголя: он придавал энергии и умел заглушать душевную боль. В течение всего дня, она прикладывалась к бутылке, отпивая по глоточку, и не заметила, как один глоточек перестал бодрить. Она стала отпивать по паре глотков, потом по три… Вечерами, когда выпито было уже изрядно, Катя лежала на диване, тупо глядя в потолок. Юля подходила к ней, что-то говорила…Катя не отзывалась, в надежде, что девочке надоест её звать, и она отойдёт. Вообще, присутствие ребенка начинало тяготить. Кате хотелось отсидеться, закутаться в себя, зализать свои раны, а дочка тормошила, выдергивала во внешний мир. Это раздражало.
***
Осень пригнала серые облака и частые дожди. Дни становились всё короче, но Катю это радовало: можно было, проснувшись, соврать себе, что ещё глубокая ночь, и спать дальше.
– Кать, тебе бы на работу устроиться, – посоветовала Инна Александровна. – Муж тебе не алименты платит, а медны грошики, и те ты пропиваешь. Смотри, осень уже, а у Юльки ни ботинок, ни теплой куртки.
– Не могу, – мотала головой Катя.
Хозяйка заметила, что волос женщины давно не касалась расческа. Катя просто стягивала нечесанные пряди в хвост, и ходила так весь день. Вечерами она не всегда вспоминала о том, что резинку нужно снять.
– Почему не можешь? А жить как собираешься? Девчонку твою что я покормлю, или Лилька с Никой. Так не может же это длиться вечно.
– Не могу, – упрямо повторяла Катя, – мне от людей плохо.
Она плотнее закутывалась с халат. Он был когда-то тёплым и белоснежным, но теперь был покрыт пятнами от еды, вина и чая. Кое-где ткань протерлась почти до дыр.
***
– Мама!
– Что?
Они с Юлей сидели на скамейке возле дома. Солнце, в кои-то веки, решило показаться, и Катя, в пьяном полусне, подставляла лицо, остывающим лучам.
– Мама, может тебе не надо пить вино? Ты совсем другая стала. Грустная, и молчишь всё время.
– Надо. Мне от вина легче жить.
– Мама… А папа почему не приходит?
– Не знаю. Наверное, не хочет.
Ей не нравился этот разговор. Хотелось, чтобы Юля помолчала, или, по крайней мере, не задавала вопросов, ответов на которые, Катя не знала. И в то же время внутри поднималась злоба на Максима. Наобещал дочери, а теперь ей объясни, почему он слово не держит.
– Папа нас больше не любит?
– Нет, – процедила Катя сквозь зубы. – Ему и без нас есть, кого любить.
– Кого? – не унималась Юля.
Из дома напротив вышел высокий мужчина. Он немного замешкался, доставая ключи от машины.
– Тётю он другую любит!
Сдерживать злость было уже невозможно. Слова, резкие, неудержимые, слетали с языка одно за другим, и Катя не пыталась их остановить. Наоборот, становилось легче от того, что врать и притворяться больше не нужно.
– Нашел себе другую жену, и теперь её любит, а нас – нет. Забыл он про нас, понимаешь теперь?! И отстань ты уже от меня! Господи, как я устала!
Мужчина поднял голову, и внимательно посмотрел на Катю.
– Не говорите так с ребенком, не надо, – мягко попросил он. – Девочке больно это слышать.
– Больно?
Катя, с некоторым усилием, поднялась со скамейки. Мужчина был чуть выше, но теперь можно было смотреть на него не снизу вверх.
– А мне не больно? Обо мне кто-нибудь думает?! Или я уже не человек? Если у меня ребёнок, то я уже не человек?! – Папа нашел другую жену, – сказала Юля незнакомцу, – значит, мы не можем больше жить дома?
– Екатерина Мартюшева? – раздался женский голос за спиной.
Катя обернулась: – Да.
– Аникеева Светлана Анатольевна, представитель органов опеки и попечительства. К нам поступил сигнал…
– Какой ещё сигнал? – Катя непонимающе уставилась на документ, который женщина показывала ей.
– Сигнал от вашей соседки Лилии Ильиной. Она утверждает, что вы злоупотребляете алкогольными напитками, не заботитесь о дочери… Юлечке, да? Мы вынуждены забрать ребенка в приют, до суда.
– До какого… суда?
– О лишении вас родительских прав, – пожала плечами Светлана Анатольевна, и взяла Юлю за руку.
– Подождите! Это какая-то ошибка!
Катя, мгновенно протрезвев, побежала за женщиной.
Светлана Анатольевна аккуратно пристегнула Юлю ремнем безопасности, и повернулась к Кате.
– Лучше не устраивайте скандала. Это сыграет против вас в суде. Машина тронулась с места.
– Стойте! – Катя помчалась вслед за авто, но чья-то рука её удержала.
– Катя, остановитесь!
Перед ней стоял все тот же незнакомец.
– Пустите меня!
– Нет. Послушайте, я знаком с Инной Александровной, и знаю о том, что с вами стряслось. Но всё можно исправить! Я юрист, я могу вам помочь. Прежде всего, вы должны отказаться от алкоголя. Если так вам будет проще, поживите пока у меня. Вот ключи, я живу один, ничего не бойтесь.
– Да, да…
Катя хватала ртом воздух, дышать вдруг стало тяжело.
– Хорошо. Теперь второе: вам нужно устроиться на работу. Я как раз ищу секретаря, и готов взять вас на эту должность. Вы согласны?
– Да… Как вас зовут?
– Алексей Сергеевич. Катя, помните: больше ни капли, если хотите вернуть дочь.
***
– Все документы собраны! – победно объявил Алексей Сергеевич. – Сегодня к двум часам мы отправляемся в приют отбивать Юлю!
– Как сегодня?! Катя вскочила.
Адвокат отметил, как она похорошела всего за полтора месяца: женщина больше не была болезненно-худой, бежевый костюм выгодно подчеркивал все достоинства точеной фигуры. Блестящие темные волосы были аккуратно уложены в простую, но элегантную прическу.
– Не хотел говорить вам заранее, – улыбнулся мужчина. – Вы бы с ума сошли от волнения, нервничали бы, а это повредит делу.
Комиссия состояла из трёх человек. Все они дотошно изучили каждый документ, представленный Алексеем Сергеевичем: справку с места работы Кати, справку о доходах, справку от врача-нарколога, заверяющего, что женщина ведёт исключительно трезвый образ жизни.
– Чтож, Екатерина Станиславовна, всё прекрасно. Поздравляю вас с тем, что вы осознали свою ответственность перед ребёнком.
Голос Светланы Анатольевны звучал официально, но всё же в нём появились тёплые нотки.
– Плохо только вот что: вы находитесь в разводе с отцом Юленьки, и своего жилья у вас нет.
– Светлана Анатольевна, – вмешался адвокат, – это проблема уже снята. Дело в том, что мы с Екатериной Станиславовной решили пожениться. У меня большая квартира в собственности, мы будем жить в ней.
***
Бабье лето выдалось тёплым. Солнечные лучи путались в паутинках, которые гонял по воздуху, лёгкий ветерок. Юля стояла, крепко прижимаясь к матери.
– Спасибо вам, Алексей Сергеевич, – искренне сказала Катя. – За всё вам спасибо, за всё! Вы нас спасли. И… за то, что соврали, про свадьбу, тоже.
Мужчина взял Катю за руку.
– Я не врал, Катя, – сказал он тихо. – Я одинокий человек, своих детей у меня не может быть… Я должен вам сказать: я просил о помощи вашего бывшего мужа, но он… сказал, что теперь у него новая семья, и скоро появится ребёнок. И что Юле будет лучше в приюте, чем с матерью-алкоголичкой. Но теперь, когда весь этот кошмар в прошлом… Катя, я был бы счастлив, если бы вы с Юлей согласились стать моей семьёй. Катя с нежностью смотрела на человека, который вытащил ее с самого дна.
– Вы дали мне новую жизнь, – прошептала она. – А теперь дарите и новое счастье.
Алексей Сергеевич присел на корточки перед Юлей, и взял детскую ладошку в свою руку. – Ну что, милая, поедем домой? Теперь я никому не дам вас с мамой в обиду.
Малышка доверчиво улыбнулась. Взявшись за руки, все трое направились к машине. Катя подняла голову и засмотрелась в бездонное синее небо.
– Спасибо, – шепнула она туда, в небеса, зная, что её услышат. – Спасибо за всё!
0 Комментарий