Жанна усталой походкой шла по пустынным улицам элитного посёлка. Что и говорить, хлеб она себе выбрала нелёгкий. Участковый терапевт- та ещё работёнка: и на приёме всякого наслушаешься, и по вызовам набегаешься, а уж писанины – об этом лучше вообще молчать. Но работа ей нравилась. Она всегда хотела стать врачом с того самого дня, когда её молодая и весёлая мама, так любившая кружить свою дочурку по комнате, пала жертвой нелепой врачебной ошибки.
Маму Жанна помнила плохо: только звонкий смех, русые кудри и вертящиеся вокруг них стены комнаты. Да ещё, пожалуй, жемчужная капелька на мочке уха. Зато врезалась в память бабушка, вытирающая слёзы над свеженасыпанным холмиком земли и крепко, до боли сжимающая маленькую внучкину ладошку:
«Выращу я Жанночку, доченька, обязательно выращу. Ты не переживай, будь там спокойна», — твердила бабушка и почему-то никак не хотела уходить домой.
Бабушка всегда была человеком слова. И с Божьей помощью слово своё сдержала. Её хватило и на домашнее хозяйство, и на походы с внучкой по кружкам и секциям, и на длинные волшебные сказки перед сном. Как бабушка ухитрялась их придумывать, Жанна не понимала до сих пор. Никаких литературных подвигов за Нонной Матвеевной не водилось, но сказки получались фееричные, добрые и непохожие ни какие другие.
Уже повзрослев, Жанна настойчиво пыталась уговорить бабушку всё записать, но та только отмахивалась:
«Ой, не приставай ты ко мне, я уж их все и не помню совсем. Пока рассказываешь, сказка живая, сама льётся, а потом и вспомнить нечего – ушла туда, откуда приходила.»
Жанна бабушку очень любила, прекрасно понимая, как нелегко той быть и мамой, и бабушкой в одночасье, а посему всегда старалась не доставлять лишних хлопот: училась она исправно, потому что с самых первых школьных дней услышала, что в мединститут берут только тех, кто имеет очень хорошие знания, поскольку желающих стать врачами всегда намного больше, чем мест для обучения. По дому помогать бабушке было тоже одно удовольствие: готовка сопровождалась описанием процесса приготовления, не менее поэтичного, чем сказки на ночь, во время уборки вспоминались истории всех имеющихся в доме вещей и людей, с которыми они были связаны, а глажка – ну это же был не утюг, а каравелла, бороздящая бескрайние океанские просторы и обходящая подводные рифы в виде складочек, оборочек и прочих препятствий.
Несмотря, на хорошую учёбу, Жанна последние два класса доучивалась в вечерней школе, подрабатывая лаборантом в медучилище, чтобы к моменту поступления в институт уже иметь стаж и увеличить таким образом шансы на успех. Что и говорить, известная поговорка «Терпение и труд всё перетрут» оправдала себя полностью — девушка поступила с первого раза. Внучка с бабушкой тогда устроили настоящий праздник сладкоежек, слопав на радостях килограммовый шоколадно-вафельный торт, купленный Жанной по дороге домой.
Студенческая жизнь оказалась насыщенной и интересной. Учёба давалась не без усилий, но достаточно легко, похорошевшая и жизнерадостная девушка стала душой компании и предметом ухаживаний однокурсников.
Последнее обстоятельство Нонну Матвеевну весьма настораживало. Она очень боялась, что внезапно нахлынувшая любовь сведёт на нет все великие усилия её драгоценной внучки, не доверяя в силу жизненного опыта молодым да шустрым ухажёрам:
— Внученька, я тебя очень прошу, ты только не увлекайся и не беги сломя голову замуж, — постоянно твердила Нонна Матвеевна, — Столько сил положено, закончи образование, получи хорошую работу, никуда они, щелкопёры эти не денутся. У самих по молодости лет ветер один в голове. А тебе нужен человек ответственный и серьёзный. Не наделай глупостей, будь умницей и не теряй цели.
Это обстоятельство сильно омрачало Жанне доверительные и искренние отношения с бабушкой. Расстраивать самого близкого человека не хотелось, но и не ответить взаимностью Стасу, первому красавцу курса, с таким размахом за ней ухаживающему, девушка не могла. Да и как можно было устоять перед распеванием романсов прямо в институтских коридорах, букетами из её любимых шоколадных с орехами конфет и рассказами о южных морях, которые девушка так любила. Они очень быстро нашли общий язык и почти всё свободное время проводили вместе.
Жанне очень хотелось рассказать о своей замечательной любви бабушке, но она боялась разрушить этим своё первое несказанное счастье. Однако лгать и недоговаривать открытой и прямодушной девушке было крайне тяжело и на третьем курсе она всё-таки решилась. Стас тогда позвал её домой на свой день рождения и представил родителям. Вечер прошёл очень хорошо, родители Стаса были вежливы и доброжелательны, и Жанна была на седьмом небе от счастья. Не пригласить Стаса к себе ей теперь казалось крайне невежливым. Поэтому, улучив минуту, она обняла Нонну Матвеевну и прошептала:
— Ба-а, у меня есть для тебя новость.
— Какая? — как-то сразу насторожилась та.
— Ба, меня очень любит один человек, мой однокурсник. И я его тоже очень люблю. Он уже приглашал меня к себе домой, знакомил с родителями, всё прошло очень хорошо. Я тебя тоже хочу с ним познакомить. Давай, пригласим его на чай в воскресенье?
— Вот, чуяло моё сердце, охмурит тебя какой-то ловелас, — покачала головой Нонна Матвеевна, — Ну что уж поделаешь, раз сам с родителями знакомил, веди его сюда, я пирог яблочный испеку. Посмотрим, что за фрукт такой смог заставить глаза твои так светиться.
В воскресенье Стас стоял на пороге с букетом ярко коралловых роз и тортом «Тирамису», элегантный, галантный и сияющий. Нонна Матвеевна по такому случаю надела длинную юбку и приколола на блузу старинную брошь. Стас рассыпался в комплиментах, хозяйка приветливо улыбалась, «Тирамису» был великолепен, яблочный пирог тем более. Всё шло как нельзя лучше, но знавшей свою бабушку практически наизусть, Жанне было заметно, что та не в восторге от возлюбленного. Когда чаепитие было окончено и Стас, откланявшись, отправился домой, девушка подошла к собирающей посуду со стола Нонне Матвеевне и обняла её за плечи:
— Ба, признавайся честно, почему тебе Стас не понравился?
Нонна Матвеевна немного помедлив с ответом, вздохнула и призналась:
— Не верю я ему, деточка. Он хороший мальчик: умный, воспитанный, образованный. Но нет в нём той немногословной жизненной надёжности, которая так необходима в сложных ситуациях. Жизнь – это ведь не сплошной праздник, сама знаешь. Стас её изнанки не видел. Выдержит ли? Уж больно искристый он, что твой фейерверк. А там думай сама.
— Бабушка, у нас всё будет замечательно, — уверенно ответила Жанна, подхватывая со стола поднос с грязной посудой.
Вопреки опасениям бабушки Стас не «сошёл с дистанции», а дождавшись получения их с Жанной дипломов, сразу же сделал предложение. Нонна Матвеевна была приятно удивлена и даже не попыталась отговаривать внучку. В самом-то деле, может быть, жизненные разочарования заставили её быть предвзятой и молодой человек окажется серьёзнее, чем показалось на первый взгляд?
Поначалу в молодой семье всё шло замечательно. Жанна на каждый праздник пекла новый торт и вообще баловала мужа всякими вкусностями, Стас дарил жене духи, цветы и делал приятные сюрпризы. Но в положенный срок родилась Анечка и в семью вступили суровые будни с бессонными ночами, постоянной стиркой, кипячением бутылочек и прочая, и прочая. Стас заметно сник, он перестал быть единоличным центром Жаниной Вселенной. Эту пальму первенства, как ему казалось, у него стал оспаривать маленький орущий комочек, которому вечно было что-то нужно.
Нонна Матвеевна оказалась изначально права: зрелого и ответственного главы семьи из Стаса не получилось. Он сначала сам стал капризен, как избалованный ребёнок, а потом всё чаще начал исчезать из дома, отговариваясь ночными дежурствами и подработками. Денег, правда, не прибавилось, зато добавился лёгкий шлейф чьих-то женских духов, тянущийся от снятой рубашки, поспешно сбрасываемые звонки и взаимное отчуждение.
Жанна очень быстро всё поняла, но виду подавать не стала. Она понимала, что привыкшему ко всеобщему вниманию Стасу сейчас её Жанниного внимания очень не хватает. Плача по ночам втихомолку, она рассчитывала, что супруг повзрослеет, привяжется к ребёнку и всё постепенно придёт в нормальную колею. Но её ожидания не оправдались.
Однажды Стас вернулся домой хмурый и изрядно подвыпивший, очевидно, для храбрости. Достав с антресолей чемодан, он залез в самое нутро шкафа и начал вынимать оттуда свои вещи. Жанна с дочкой на руках безмолвно остановилась в дверях. Быстро взглянув исподлобья на жену, Стас раздражённо сказал:
— Да, Жанна, я ухожу. Ухожу как мужик, с одним чемоданом. Извини, но эти жизненные реалии оказались не для меня. Я подозревал, что этим может кончиться ещё тогда, когда ты забеременела перед самым дипломом. Я честно старался. Я не погнал тебя на аборт, я женился, хотя это и входило на тот момент в мои планы. Но я не смог. Я ещё не настолько охладел к радостям жизни, чтобы с головой посвятить себя суровому быту.. Надеюсь, ты меня поймёшь.
«И правда, фейерверк», — всплыли в памяти у Жанны бабушкины слова: «Жизнь не может быть только праздником. Не ошиблась моя мудрая «ба». Жаль, я влюблённая дура её не послушала.»
Но вслух она произнесла только:
— И на том спасибо,- и ушла с Анечкой в другую комнату.
После ухода мужа оставаться в квартире было невыносимо и Жанна вернулась к бабушке. Нонна Матвеевна обронила скупую фразу:
«Если к другому уходит невеста, ещё неизвестно, кому повезло» и никак больше не стала комментировать случившееся, с головой окунувшись в воспитание Анечки.
В их небольшой квартирке снова зазвучали колыбельные и феерические волшебные сказки.
Когда Анечке исполнилось три года, Жанна вышла на работу и всё бы было у них замечательно, если бы не унёс бабушкину жизнь так некстати лопнувший крупный сосуд. Теперь часто болеющей Анечке пришлось нанять няню, а Жанна в поликлинике взяла себе ещё полставки.
***
Нужный дом показался из-за поворота внезапно, будто выпрыгнул. Наверное, так показалось потому, что в отличие от других он не прятался в глубине участка, а смотрел прямо на улицу большими окнами и застеклённой верандой, сплошь заставленной светолюбивыми тропическими растениями. Интересно, зачем хозяину понадобился участковый терапевт? Судя по дому, у него есть и личный врач, и личный адвокат, и личный водитель и много чего ещё своего личного.
Вздохнув, Жанна нажала кнопку возле ворот и те, мгновенно открывшись, впустили её внутрь. У больного, мужчины лет пятидесяти с небольшим действительно был сильный жар, плохо сбиваемый обычными жаропонижающими. Послушав дыхание и определив, что со стороны лёгких всё спокойно, Жанна набрала в шприц старое безотказное средство и сделала укол. Судя по всему, это был запущенный грипп и она села писать необходимые назначения, краем глаза замечая, что мужчина пристально её разглядывает. Через какое-то время он произнёс:
— Вы судя по всему неплохой врач и, похоже, довольно порядочный человек. Я Вас попрошу приходить ко мне каждый день. За приличную плату, разумеется. Видите ли, в силу некоторых обстоятельств я перестал доверять и своему личному врачу и частным врачам вообще. Мне нужен посторонний человек, который никак не связан ни с кем из моего окружения. Вам ведь не помешают лишние деньги?
Деньги, конечно были очень кстати, тем более, что долги уже поднакопились и Жанна, не раздумывая, согласилась. Да и кто откажется заработать пятидневный заработок всего лишь за один визит? Пока они оговаривали порядок лечения и время посещений, температура начала спадать и лоб больного покрылся испариной. Жанна начала промокать выступивший пот платком и в этот момент в комнату пациента вошла молодая женщина, практически её сверстница.
— О, дорогой, у тебя такая заботливая сиделка, а главное, симпатичная, — мелодично протянула она, неприязненно сверкнув в сторону Жанны огромными миндалевидными глазами.
— Это не сиделка, а участковый терапевт, — сухо поправил вошедшую мужчина, — Она теперь будет наведываться ко мне ежедневно. Это моя жена, Алина, — обратился он к Жанне.
Под сверлящим взглядом красивых глаз было крайне неуютно и терапевт поторопилась закончить визит:
— Борис Андреевич, температура немного упала, вот мой телефон, звоните в любое время. Мне пора, на улице уже темнеет.
— Вас отвезут, — тоном, не терпящим возражений ответил Борис Андреевич, — Вас будут привозить и отвозить, это не обсуждается. Алина, скажи Максу, чтобы был готов ехать и проводи доктора до машины.
Алина гневно дрогнула ноздрями как норовистая лошадка, но направилась к выходу, показывая дорогу. Даже её спина выражала крайнее раздражение и недоброжелательность. «И чего она бесится?», невольно подумалось Жанне:
«Ревнует, что ли? Так она же сама в два раза моложе его и, пожалуй, на несколько лет моложе меня. О красоте и ухоженности я вообще молчу. Или эти маленькие хищницы с острыми зубками, охотящиеся на зрелых и самодостаточных мужчин всех меряют по себе? Наверное. Даже более глубоким людям трудно посмотреть на мир глазами другого человека. А о муже она что-то не очень-то и беспокоится. Даже не спросила, как его самочувствие. Воистину, богатые люди ещё более одиноки, чем бедные. Бедные хотя бы избавлены от притворства окружающих.»
Философские мысли были прерваны подкатившей к крыльцу серебристой машиной, спортивного вида парень широко распахнул дверцу, приглашая Жанну садиться, а Алина, дёрнув плечом, отправилась в дом, даже не попрощавшись.
На следующий день серебристая машина, как и договаривались, привезла её к Борису Андреевичу. Жар немного уменьшился, но больному было ещё очень худо. Жанна заметила, что пациент был явно рад её приходу, Алины, к счастью нигде не было видно.
— Пожалуйста, задержитесь на пару минут, — попросил Борис Андреевич, когда необходимый осмотр был окончен, — В этом вынужденном безделье и одичать можно.
— Это может очень не понравиться Вашей жене, — осторожно заметила Жанна.
— Алине? Я Вас умоляю. Свои главные преференции: деньги и статус она уже получила. А вот состояние моего здоровья – это я могу обсудить только в Вами, супруга вряд ли им очень обеспокоена.
— У Вас всё будет хорошо. Это просто вирус сейчас ходит такой зловредный, сильно выматывает организм. Но если вылежать и не рваться в пучину неотложных дел, то вполне можно избежать осложнений.
— Какая тут пучина, — вяло махнул рукой Борис Андреевич, — Я сейчас как медуза после шторма на мелководье. А болеть не умею. Знаю давно, что нужен, когда от меня польза есть. Помните Мараскина: «А какая Шарик, от тебя польза?» В детстве мы над этим смеялись, а теперь так и живём.
— Не грустите, — Жанне вдруг стало очень жаль этого сильного и явно одинокого человека, — Мы по прежнему нужны нашим детям, внукам. У меня вот бабушки недавно не стало и с ней будто часть меня ушла. Так что в этом мире всё по-прежнему.
— Нет у меня ни детей, ни внуков, — нахмурился Борис Андреевич, — Ладно, заговорил я Вас, надо и честь знать. До завтра.
На свой первый гонорар Жанна решила сделать дочке маленький праздник и забежав в супермаркет, притащила домой пакет с виноградом, бананами, соком и обожаемыми Анечкой миндальными пирожными. Разложив на столе вкусности и посадив среди них маленького плюшевого мишку, она позвала дочь за стол:
— Анечка, иди сюда, у нас с тобой сегодня замечательный день!
Анечка вихрем влетела в комнату и широко распахнула восторженные глазёнки:
— Мама, ты сегодня лечила Деда Мороза?
— Практически да, — улыбнулась Жанна и с внезапной грустью подумала, глядя на сияющее личико дочери: «А у Бориса Андреевича вот такого-то крошечного счастья и нету.»
На следующий день Борис Андреевич смеялся как мальчишка, представляя себя с белой бородой и мешком подарков. Несмотря на явно неважное самочувствие, он приободрился и даже пытался шутить. Жанна всё явственней видела его абсолютное одиночество и невозможность хоть с кем-то быть самим собой. А ещё ей не очень нравились его анализы, свидетельствующие о наличии то ли какой-то интоксикации, то ли воспалительного процесса. Но от предложения госпитализации с целью обследования пациент категорически отказался:
— Я там скорее кони двину, — хмуро сообщил он, — Дома и стены лечат.
Не посмевшая настаивать Жанна назначила ему капельницы, снимающие интоксикацию и улучшающие обмен веществ. С капельницами дело пошло получше. Борис Андреевич посвежел, у него появился аппетит, хотя силы по-прежнему возвращались очень медленно. Жанна добавила общеукрепляющее и витамины. Пациент шутил:
— Эдак, Вы, милочка, из меня тридцатилетнего молодца сделаете. И займусь я опять дайвингом с перспективой стать человеком-амфибией. Уж больно морской мир привлекательнее человеческого.
— У Вас было так много разочарований? — не удержалась от вопроса Жанна.
— Достаточно. Деньги, они вроде бы и дают свободу, но ещё больше её забирают. Ты уже себе не принадлежишь. Ты должен проверять надёжность партнёров, быть готовым к двойной игре у тебя за спиной и подкупу именно тех людей, которым ты доверяешь. Ты должен встречаться не с закадычными друзьями, а с нужными людьми, ты не имеешь права давать волю чувствам и эмоциям, ты всегда должен быть в форме и никогда не должен забывать о том, что подавляющее большинство людей интересуют исключительно твои деньги, а не ты сам. В молодости с этим достаточно легко справляешься, а к старости должен либо обрасти трёхдюймовой броней либо вообще потерять веру в людей. Но у меня ни того, ни другого не получилось, мой юношеский романтизм оказался слишком живуч и не выгорел дотла. Пара-тройка неприкаянных искорок осталась и периодически точечно прожигает броню.
— Вы простите, что я вызвала Вас на откровенность, — смешалась Жанна, — Я не хотела быть бестактной.
— А Вы и не были, — легко отозвался Борис Андреевич, — Я так сам решил. Знаете, мне с Вами очень легко разговаривать, Вы мне напоминаете одну мою очень давнюю знакомую, которая понимала меня с полуслова. Кстати, это ещё одна ошибка и несвобода. Сначала в силу сложившихся обстоятельств вместо зова сердца ты вынужден выбрать долг и ответственность, а потом в конце жизни ты должен довольствоваться не близким человеком, а спутницей на деловых встречах, эффектно украшающей твой имидж и умело транжирящей твои деньги, но принять это как естественное явление у тебя не получается.
Щемящее сочувствие снова зашевелилось в груди у Жанны. Ей, не знавшей отца, было очень интересно и надёжно рядом с этим человеком из совершенно другого мира. Прекрасно понимая, что она мало чем может помочь и что привязываться к нему ей нельзя, ибо по словам старой оперетты «ястреб и ласточка летают в разных небесах», женщина всё же не могла не принимать к сердцу его боль. Что-то настоящее и человеческое наполняло их недолгие беседы и делало драгоценным подарком минуты общения.
Под конец четвёртой недели лечения Бориса Андреевича Жанна во время своего визита нос к носу столкнулась с Алиной, следящей за выгрузкой у крыльца своих чемоданов. Её лицо золотил лёгкий загар, говоривший от том, что где-то на далёких островах была хорошая и солнечная погода, весьма благосклонная к отдыхающим.
— Как? Ты ещё здесь? — от неожиданности и возмущения Алина даже забыла, что разговаривать с какой-то докторшей изначально ниже её достоинства, — Ты что до сих пор делаешь в моём доме? Шпионишь или метишь в члены семьи?
Зелёные миндалевидные глаза метали холодные гневные искры и их яростный взгляд не обещал гостье ничего хорошего.
— Ни то, ни другое, — старясь сохранять спокойствие, ответила Жанна, — Я заканчиваю процесс реабилитации Бориса Андреевича в его доме, насколько я понимаю.
— А ты я вижу обнаглела за время моего отсутствия, — взяла себя в руки Алина, нехорошо щурясь, — Только я проверю, насколько хорошо ты его реабилитировала, а то знаешь, много желающих потянуть лечение, а с ним и денежки.
— Это Ваше право. Только, чтобы сейчас не проверять, нужно было быть просто рядом с болеющим мужем, — ответила Жанна и вошла в дом, чтобы оставить Борису Андреевичу новые препараты.
Ночью Жанну разбудил неурочный телефонный звонок. Это был Макс, всё это время возивший её к Борису Андреевичу.
— Босс в больнице, в реанимации. Ночью стало резко плохо. Фифа голосит, что это твои новые лекарства.
Фифой преданный хозяину Макс называл Алину, и судя по напряжению в его голосе, ситуация действительно была очень нехорошая.
— Макс, срочно возьми пузырьки с его тумбочки. Если нельзя будет взять всё, попытайся понабирать хоть немного в шприцы, я заберу на анализ, — осенила Жанну чудовищная догадка, — От того, что я ему принесла, такой побочки не могло быть. Максимум небольшая аллергическая реакция.
— Я всё сделаю, — клятвенно пообещал Макс, — Если что-то с шефом случится, Фифу придушу.
— Не дури, — ответила Жанна, — Ты пригодишься для разбирательства.
Заснуть она даже не попыталась. Еле дождавшись утром няню, Жанна понеслась на встречу с Максом, а потом в больницу. Врач не сообщил ничего утешительного. Пациент без сознания, работу сердца и давление удалось стабилизировать, но прогноз пока неоднозначен. Организм ослаблен длительной болезнью и другими, пока ещё невыясненными факторами. У Жанны опустились руки – значит её смутные догадки всё-таки были не беспочвенными. Только кому теперь об этом скажешь? Раньше надо было. Борис Андреевич ей доверял, может быть, вместе что-то бы и придумали. А теперь остаётся только ждать, справится ли организм. Жанна закрыла лицо руками и медленно сползла по стене на корточки. Из оцепенения её вывел резкий голос Алины коридоре отделения:
— Как это, Вы не знаете прогноза? Вы врачи или художественная самодеятельность? Я требую перевести мужа в лучшую клинику, раз ваша богадельня бессильна его вылечить. Я заплачу любые деньги, Вы слышите, любые! Что значит опасно транспортировать? А мариновать его здесь без должного лечения разве не опасно?
Врач растерянно моргал. Не ожидая такого бешеного натиска от привлекательной молодой женщины, он растерял все аргументы в свою защиту и просто ждал, когда утихнет буря.
«Она решила совсем его угробить транспортировкой», — подумала Жанна и ринулась в защиту врача:
— Не смейте кричать! Борис Андреевич сейчас нетранспортабелен, перевозка его может просто убить. Все необходимые меры приняты, нужно время и хороший уход.
— А-а, вот и отравительница явилась! — Алина переключилась на другой адресат, — И ты ещё смеешь отираться в больнице и читать мне нотации? Ты здесь зачем вообще? Решила завершить своё чёрное дело? Может быть, и этот докторишка с тобой в сговоре? Приговорила тяжело больного человека что-то тебе отписать за сладкие речи? Или не только за речи?
Алину несло так, словно она попала в Ниагарский водопад домыслов и самых грязных предположений.
— Вы сумасшедшая, — жёстко ответила Жанна и направилась к выходу из отделения, уже не слушая летящие ей в спину обвинения.
Алина оказалась настойчива. Не ограничившись скандалом в больнице, она устроила его ещё и районной поликлинике, где работала Жанна. Видавшее виды медучреждение на этот раз дрогнуло. Неугомонная жалобщица была столь же влиятельной, сколь скандальной история, а посему пришедшую на вечерний приём Жанну ожидал вызов к главврачу и неприятный разговор:
— Жанна Владимировна, мы всегда ценили Вас и как специалиста, и как порядочного человека, но обстоятельства таковы, что мы не можем рисковать репутацией учреждения, — прятал усердно в бумагах глаза главный врач.
— И креслом, — глухо отозвалась Жанна.
— Что? Каким креслом?- встрепенулся главный, то ли не понимая реплику, то ли делая вид.
-Креслом своим рисковать Вы тоже не можете, — дивясь себе самой продолжила Жанна и направилась к выходу из кабинета, — Отдел кадров на месте? Ждут?
— Да, всё на месте. Когда всё утрясётся, Вы сможете вернуться в любой момент, — главврач окончательно выбился из колеи…
Он был всё-таки неплохим в общем-то человеком, хоть и перестраховщиком. Дни потянулись медленные, тягучие, похожие на затяжное ноябрьское ненастье. Состояние Бориса Андреевича то чуть улучшалось, то возвращалось к прежним показателям, никак не желая сделать решающий рывок.
Следователь, вызывавший Жанну на беседу и явно симпатизировавший ей, с огорчением предупредил, что если пациент не выкарабкается, у неё могут быть большие неприятности с законом. Результаты анализов, подтверждающие, что на тумбочке у больного были совсем не те препараты, которые она принесла, никак не решали проблему. Доказать факт подмены не представлялось возможным.
Чтобы хоть что-то заработать, а заодно отвлечься от мрачных мыслей, Жанна стала делать уколы и капельницы на дому. Анечку приходилось брать с собой. Вот уж кто был рад неожиданным переменам, так это малышка. Целый день с мамой, да ещё и в гостях у разных интересных людей, где так много удивительных вещей и открытий. Жаль, только мама стала грустная, почти не смеётся.
Макс опять позвонил среди ночи. Стараясь справиться с уходящим от дурного предчувствия сознанием, Жанна даже не сразу узнала его ликующий голос:
— Пришёл! В себя пришёл! Попить даже попросил! — голосил обалдевший от счастья Макс, разгоняя своими воплями давящие страхи и чувство обречённости.
— Ты как среди ночи-то узнал? — вытирая прорвавшиеся слёзы, спросила обрадованная Жанна.
— У меня уже на всех сменах свои медсёстры, — торжествующе сообщил Макс, — Держат в курсе лучше любого профессора. Ладно, досыпай с хорошими снами.
С этого момента Борис Андреевич потихоньку пошёл на поправку. Пускать к себе посетителей запретил категорически. Только верный Макс, договорившись о гробовом молчании с одной из «своих» медсестёр как-то ночью проскользнул в его палату. Выслушав подробный доклад о событиях, происшедших за время его болезни, Борис Андреевич после некоторых размышлений распорядился:
— Макс, нам нужен профи. Помнишь Михаила Семёновича, который нам помог лет пять назад, когда у фирмы были серьезные проблемы?
Макс утвердительно кивнул.
— Найди его. Он человек надёжный. Я хочу, чтобы он позанимался этим делом и выяснил как можно больше и о Жанне и о моей жене. Жанну надо будет защищать, а с Алиной разбираться.
Ещё через две недели Бориса Андреевича выписали, а Михаил Семёнович успел подготовить подробный отчёт. Брезгливо щурясь, он раскладывал на столе снимки Алины, неосмотрительно выложенные в социальных сетях её любовником, жаждавшим похвастаться шикарным отдыхом в солнечной Доминикане.
— С этим всё понятно, распространяться не буду. По поводу препаратов. Подмена доказана аналитически. Поскольку Вы успели принять их дважды, факт подмены между первым и вторым приёмом неоспорим. От двух приёмов Вас бы не откачали. Мало того, плохо бы Вам стало сразу после первого. Белладонна – это Вам не фунт изюма. Так что у Жанны алиби. К сему могу присовокупить, что назначив Вам очищающие капельницы, она, скорее всего, спасла Вам жизнь, поскольку результаты ааших обследований довольно красноречиво свидетельствуют о приёме малых доз токсических веществ. Если учесть, что факт очищения Вашего организма совпал с лечением, назначенным Жанной и отъездом вашей жены, ситуация становится вполне очевидной. Для суда можно предъявить, конечно, только белладонну, но тем не менее. Вот на всякий случай я собрал краткую биографическую справку Жанны, может быть, Вам пригодится, — и с этими словами Михаил Семёнович достал из пухлой папки несколько печатных листов.
Поблагодарив сыщика, и оставшись один, Борис Андреевич набрал номер жены:
— Алина? Добрый день. Я буду краток. Сейчас ты получишь несколько снимков, вполне однозначно указывающих на супружескую измену. Надеюсь ты помнишь, что по условиям брачного контракта в случае измены ты лишаешься любого содержания в отличие от случая наследования после моей смерти. Ты очень поторопилась, голубушка. Я понимаю, что тебе хотелось получить всё сразу: и голубоглазого мачо, и моё наследство, но надо было вспомнить сначала поговорку о последствиях погони за двумя зайцами одновременно. От тюремного срока я тебя, пожалуй, избавлю при условии, что ты уедешь из города немедленно и подпишешь моему адвокату все необходимые для развода документы. Сроку даю два дня. Не уложишься – сядешь и сядешь ты надолго. Благодарить не надо.
Затем, скрипнув зубами и сломав попавшийся на столе карандаш, Борис Андреевич взялся за листы Жаниного досье. На первой же странице он побледнел, отложил листы в сторону и вызвал Макса.
— Макс, найди, пожалуйста, Жанну. И привези как можно скорее. Я жду. Макс своё дело знал туго.
Через пятнадцать минут женщина уже сидела в кабинете, а маленькая Анечка безуспешно пыталась отсоединить бронзового льва, найденного на необъятном письменном столе от его красивой малахитовой подставки.
— Жанна, — без лишних предисловий начал Борис Андреевич, — Скажи, пожалуйста, что ты знаешь о своём отце?
— Почти ничего, — пожала плечами Жанна, — Я и маму-то плохо помню. Бабушка рассказывала, что мама его очень любила, но что-то у них не сложилось и он уехал. Отчество мне дали по деду, так что даже не знаю, как его зовут. Ещё помню, что бабушка, вспоминая эту историю, всегда вставляла слово «Мезальянс». Но в чём был этот самый мезальянс, я не знаю.
— В имущественном положении, — ответил Борис Андреевич, — внимательно глядя как бронзовый лев, словно плот рассекает зеркальную гладь письменного стола, подталкиваемый маленькими детскими ладошками, — Твой отец был из очень обеспеченной семьи, которая категорически не хотела видеть невесткой простую девушку, да ещё и не с очень крепким здоровьем. Он сопротивлялся, даже решил уйти в самостоятельное житейское плавание, но у его отца случился обширный инфаркт. Времена были лихие, в стране всё рушилось, но они тогда успели попасть в струю и уже должны были открывать первый офис за границей. В сложившихся обстоятельствах ехать туда кроме твоего отца было некому. А бросить дело было нельзя. От него зависели теперь мать, две сестры и сам заболевший глава семьи. И он поехал. Не знаю, служит ли для него оправданием то, что о твоей зародившейся жизни он ничего не знал. Потом он получил письмо от твоей матери с известием о прекращении их отношений. По молодости лет он решил, что разлука их отдалила. То, что врождённый порок сердца начал прогрессировать, он тогда так и не узнал. И о том, что твоей матери не стало тоже узнал через много лет.
— А где он сейчас? — напрягшись спросила Жанна.
— Да вот, сидит перед тобой, смотрит как его внучка дрессирует бронзовых львов, — задумчиво отозвался Борис Андреевич, заворожённо глядя на Анечку.
***
— Деда-а! Деда-а!, — громко кричала Анечка, скатываясь с горки и вздымая фонтанчики выпавшего ночью снега, — А ты так можешь? Давай со мной!
— Анечка, отходи в сторону, дед большой, будет ехать быстро, — смеялся Борис Андреевич, усаживаясь на санки и отталкиваясь.
— И я хочу, и я!, — неслись следом лёгкие деревянные саночки Жанны.
В конце горки хохочущая троица, опрокинув санки, кубарем покатилась по снегу, грозя превратиться в один огромный снежный ком и наконец рассыпалась, барахтаясь и пугая любопытных галок заливистым счастливым смехом.
0 Комментарий