Кажется, пронесло… Стучу по дереву…
Уже второй день моя подруга в сознании. Может внятно отвечать и даже сама спрашивает. Позади почти десять дней страха, что не выкарабкается. Тьфу-тьфу-тьфу, выкарабкивается! И я имею полное право рассказать о ней: она того стоит.
***
После 4-го класса нашу переполненную школу значительно проредили: в микрорайоне открылась ещё одна средняя школа. Вот её и укомплектовали учениками других школ. Из параллели 5-х классов нашей школы, например, сделали вместо четырех – три класса. Кое-кто добровольно перешёл в новую школу – было ближе. А оставшихся перетасовали, и получились 5-А, 5-Б и 5-В классы. Исчез 5-Г класс. Так в мой родной В-класс влилась она, Светка, Света, Светлана, а в старших классах – Лана. Такова была её воля:
— Зовите меня Лана. А то Светок в классе аж три!
Так почти официально, потому что и некоторые учителя присоединились, она стала Ланой. Эти пришлые, как мы их называли, из Г-класса, сначала держались особняком: все-таки относительно новенькими были. Ну, а потом все стало на свои места.
В шестом классе мы со Светой уже были подругами. Как это бывает в школе, подругами – значит, всегда вместе. Мы одержали первую победу: упросили, потому что каждый день ходили за классным руководителем и ныли, чтобы нам разрешили сидеть за одной партой. И терпение у нашей классной лопнуло: она разрешила. Но – на первой парте перед столом учителя. Это потом мы поняли, что не такое уж счастье сидеть перед учителем. Хоть и за одной партой. В школу мы приходили вместе: встречались на перекрестке, поджидая одна другую. И всегда находились новости. Хотя расставались мы обычно после 6-7 часов вечера. Из школы заходили то к ней, то ко мне. Обедали. Честно мыли посуду и делали уроки. Их мы делали всегда. Сделаем – и свободны. Мы читали вслух. Пристрастились читать в лицах. У Светы здорово получалась мужская партия. Помню, как она вошла в роль Тараса Бульбы и заорала:
— А поворотись-ка, сынку!
У меня очень жалобно, потому что Светка шмыгала носом, значит, точно жалобно, получался последний монолог Джульетты. Однажды за таким чтение нас застал папа Светы. Он почему-то зашёл домой раньше времени, ну, и услышал мои страдания, то бишь, страдания Джульетты. А папа у Светы был полковник в отставке. Слёз и страданий органически не выносил. Ну, он и влетел в комнату Светы с очумелыми глазами:
— Что тут происходит, девки? Кто умер?
Узнав в чём дело, он чертыхнулся и вышел, бормоча что-то себе под нос.
На следующий день Света мне рассказала, что он так и ушёл, забыв, за чем приходил. Это он сам за ужином маме Светы рассказал. Мои родители не заставали нас за таким чтением. И поэтому удивились, когда узнали, что нас со Светой пригласили в спектакль «Снежная королева», который к Новому году ставили старшеклассники. Тогда мы только привыкали к таким словам, как благотворительная акция. А «Снежную королеву» решили поставить именно с такой целью – собрать деньги ребятам из малообеспеченных семей. И задумали сыграть его дважды: для родителей и для школьников. Перед входом в актовый зал поставили стол. На нем – два фанерных ящика с прорезью по середине. Сделали эти ящики в школьной столярной мастерской. А девочки-старшеклассницы украсили ящики аппликацией. Туда должны были бросать деньги. Сам спектакль раз, наверное, двадцать прорепетировали. Были и декорации, и кулисы. Были и костюмы. Их шили сами артисты с помощью родителей. Мне досталась роль Маленькой Разбойницы. А Свете – Снежной Королевы. И это было правильно, что именно ей поручили играть Снежную Королеву.
У Светы были роскошные волосы, русые, но очень светлые. Нет, она не была блондинкой. Но белокожая, синеглазая, с двумя ямочками на щеках, которые усиливали ее улыбку. Чтобы не растрачивать слова, лучше сказать так: Света была очень похожа на Марину Влади. Особенно в фильме «Колдунья». Света родилась через десять лет после того, как сняли этот фильм. И когда ей взрослые говорили, что она, как колдунья, что она похожа на актрису, верила им на слово. Мы тогда знали Марину Влади в тандеме с Высоцким. И она была, конечно, другая. Но когда студентками в Питере дорвались до «Ретро-кино», там и увидели «Колдунью». И обе согласились: да, Света, которую к тому времени уже все называли Ланой, очень на нее похожа. Вот такой красавицей была и ее Снежная Королева. Это сегодня мы обе понимаем, что главную черту Снежной Королевы – её холодность Света не сыграла. Не умела быть холодной. Ещё больше не умела быть сдержанной: всё наружу! Правда, потом быстро отходила. И если для меня было ой как трудно извиниться, ну кроме, скажем, когда нечаянно наступила кому-то на ногу, Лана, признав, что была не права, сразу извинялась. Вот и на генеральной репетиции Снежной Королевы с декорациями, звуковыми эффектами, в костюмах и гриме, Лана напустилась на общего любимца Женю, игравшего Кая. Он уже чувствовал себя самым-самым. Все давно это заметили. Но молчали. А Лана – нет. Увидев, что Женя-Кай специально медленно потягивает сок, хотя перерыв уже закончился, и все только его ждут, приподняла подол своего снежно-королевского платья и в два шага была около него.
— Простите, Ален Делон, а вы не лопнете от второго пакета сока? Вас ждут, не догадываетесь?
Мы тогда все, и учителя, которые были с нами на репетиции, засмеялись. Вот вроде бы ничего оскорбительного Лана не сказала. Но ущучила Женю. А все и правда только его ждали. Так и Женя понял, что его карта бита. Отставил свой сок и влился в репетицию. Но за ним осталось прозвище «Ален Делон». До самого выпуска. А Лана мне потом жаловалась:
— Не сообразила я, что не Аленом Делоном его надо было называть, а, скажем… Ну, подскажи, кем его надо было назвать?
Я не знала, кем. Меня устраивал Ален Делон. Потому что мы, наконец, закончили репетицию. И предстояло еще умываться – грима на нас было ого-го сколько! Это Лана была почти без грима. Я ей с завистью говорила:
— Красота не требует грима…
Вот что особенного рассказать о Лане? А рассказать очень хочется. Мне повезло, что уже столько лет она моя подруга. Да, мы ссорились. Рекордное молчание – пять дней не общались. А мобильных телефонов ещё не было. Стационарный был у Ланы, а мои родители все ещё стояли на очереди. И как объяснить, что встретились мы с ней ровно на середине дороги от моего к её дому? Что шли друг к другу, не очень представляя, что скажем. Так и причина ссоры была ещё та!
Судьба хранила нас от влюблённости в одного и того же парня. Хранила от зависти, что у кого-то непредвиденная обновка. А от политического разногласия – нет, в тот раз не сохранила. Тогда мы, ступив на нейтральную территорию между нашими домами, кинулись на шею друг другу. Но не ревели! Сдержались…
Или как не рассказать, что у Ланы, когда мы учились в 7-ом классе, внезапно появился брат. Она его всегда так называет. А он её – моя систер. Серёжка был сыном папиной сестры. О его отце я ничего не знаю. Да и Лана знала немного.
— Развелись и всё! — сказал её немногословный папа.
И вот внезапно умирает мама Серёжи. Как только родителям Ланы сообщили, они сразу же выехали в Волгоград. А Лана эти дни жила у меня. Мы ночевали вдвоём на моём диване, полночи шептались, а утром мама не могла разбудить нас в школу. Тогда Лана мне рассказала, что папина младшая сестра была очень красивой и талантливой. Она играла в оркестре областной филармонии. Жила с сыном в однокомнатной квартире. Её очень любила мама Ланы. А отец всегда заботился о младшей сестре и племяннике.
— Они Серёжку к нам заберут, — сказала Лана. – Вот увидишь!
— А ты не хочешь? – спросила я её, понимая, что теперь Лане придётся потесниться.
— Ты что? – синие глаза Ланы потемнели.
– А куда его? В детский дом?
Нет, он мой брат. Он, вообще-то, был нормальный мальчишка. Что мамы больше нет и не будет, осознал позже. А так все было ничего. Мы с Ланой были единственными детьми в семье, но знали, что такое младшие братья и сестры со слов одноклассников. С Серёгой было не напряжно. Но кое-что я никогда не забуду. Он уже более-менее ориентировался в районе и в городе.
И как-то летом под вечер мы с Ланой, читая вслух, доставшуюся нам на один день книгу Бабеля «Одесские рассказы», и хохоча до слёз, вспомнили, что дома нет хлеба. А папа Ланы даже блины ел с хлебом. И отсутствие хлеба даже не знаю как пережил бы. Пока мы ссорились и выбрасывали на пальцах, кому идти в булочную, Серёжка по-джентельменски разрулил ситуацию:
— Я пойду! Мы обрадовались, сунули ему деньги и стали дальше читать про Беню Крика.
Он долго не возвращался. Мы обе испугались, что заблудился. Собрались его искать. И тут он пришел. Без хлеба. Сердитый. Молча пыхтел, снимая сандалии. Мы чуть ли не трясти его стали:
— Что случилось?
И он с обидой и со слезами рассказал, что пошёл, чтобы купить свежий хлеб не в булочную, а в пекарню.
— Какую пекарню? – спросили мы хором, зная что ближайший хлебозавод бог знает где.
— Да ни в какую! – Сергей уже кричал.- Я прочитал ещё давно, что тут недалеко пекарня. Думал, как у нас в Волгограде, тут, значит, должен быть и ларек со свежим хлебом. Зашёл туда. А там воняет одеколоном. У тети спросил, где продают свежий хлеб. Тут как набежали все! Короче, никакая это не пекарня. Я несколько букв не дочитал. Это перукарня…Тети начали смеяться. Предлагали мне бесплатно подстричься… Девочки, извините меня. Сейчас умоюсь и пойду в булочную…
Так Сережа познакомился с украинским языком. Потом прекрасно его знал. Но перукарня, в которой не продают хлеб, и ему и нам запомнилась. И ещё один случай прекрасно помню. Точнее, реакцию Ланы.
В кои-то веки у нас выпал снег. В ход пошли санки. Реже лыжи. Но санки были практически у всех – ждали своего звёздного часа. И вот дождались. Мы договорились с Ланой покататься с нашей горки во дворе. Я уже вышла и ждала её. И вот вижу: бежит Лана на всех парах. Шапка набекрень, пустые сани за ней, наступают на пятки. И на Лане лица нет.
— Что? Да говори же, что? – я, честное слово, испугалась.
Она, не отдышавшись, говорит:
— Я Серёжку потеряла!
— Как? Где? Да объясни ты наконец!
— Родители меня одну не отпустили. Сказали, пусть и Серёжка с вами покатается. Он уселся в сани. И я, чтобы быстрее, поехала дворами. Серегу тащила по сугробам. Потом уже недалеко от твоего дома оглянулась, а его нет… Давай искать!
А что делать? Я бросила у подъезда свои сани, и мы пошли искать. Лана старалась точно повторить тот путь, по которому ехала ко мне. Я даже видела санный след – никто, кроме Ланы, не ехал по сугробам. И вот в одном из сугробов мы увидели Сережку. Знаете, что он делал? Он спал! Семилетнее чудо, вывалившись, очевидно, на одном из снежных ухабов из санок, просто спало! Зато это был первый и последний раз, когда Серёжка падал нам на хвост, если мы собирались кататься на санях. Даже папа Ланы понял, что тут он нам не пара. Впрочем, Сергей вскоре подружился с дворовыми ребятами. И сам не просился в нашу санную компанию. И так получилось потом, что Сережа стал и мне почти братом. А один раз он сыграл роль моего молодого человека, когда я хотела избавиться от другого.
В шестнадцать лет Сергей выглядел совсем взрослым. Он занимался спортом – вольной борьбой. Был рослым. Ну и помог мне расстаться с приставучим кавалером. Подошёл к нам, когда я пыталась отказаться от кино. Мирно поздоровался с несостоявшимся кавалером, а мне сказал:
— Ну, что, пойдём? Нас ждут.
Но возвращаюсь к Лане. Мы хоть учились в одном университете, но на разных факультетах. Лана на инязе, я – на филфаке. За взятку в два огромных арбуза мы поселились в одной комнате в общежитии. Взятка – это так назвала наши арбузы комендант. Хотя, я не сомневаюсь, она бы и без арбузов не отказала нам. А жить в одной комнате мы очень хотели. Учились хорошо – боялись остаться без стипендии. У меня тогда серьезно заболел папа. Когда его выписали, запретили работать у мартена. Я сказала, что мне хватает стипендии. Просила маму не высылать мне деньги. И у Ланы в семье возникли проблемы: ее маме необходимо было шунтирование. Тогда не везде его проводили. Но в столице его все-таки сделали. Конечно, ушло много денег. А тут ещё и Сергею предстояло поступление. Он сказал, что не будет пока поступать, пойдет на работу. Но у него все ополчились. И он поступил. Выбрал медуниверситет. С третьего курса подрабатывал медбратом. Потом у нас с Ланой родились дети. Мы после университета вернулись в свой город – тогда уже не было обязательного распределения. Работу искали сами. И замуж тогда же, после диплома, вышли. Лана стала преподавать английский в медуниверситете. Я там же, но русский для студентов-иностранцев. Работу нам нашёл Сергей. Он заканчивал учиться. Был заместителем председателя студсовета. Ну и узнал, что с нового учебного года будут две вакансии. Мы в один день и в одно время шли с Ланой на собеседование. Боялись, что не возьмут на работу. Взяли. Нас ждал Сергей. Сказал, что даже не сомневался. И мы пошли в кафе. Там Сергей потребовал от нас почтения и признания. Сказал:
— Если бы не я, что бы вы делали? Так что помните.
А уж как я помню, как вы надо мной изгалялись! Мы стали протестовать, припомнив ему сон в сугробе и ещё кое-что. Сергей ретировался. Но на почтении настоял. Мы обещали. И слово до сих пор держим. Наши кафедры были на разных этажах. А работы было столько, что мы не всегда могли выпить с Ланой чашку кофе. И часто спорили: у кого работа сложнее. Я была уверена, что у меня: студенты из Африки вообще не знали русского языка. Зато английским владели хорошо. Пришлось Лане натаскивать меня. Через год стало легче. Мне. А Лана ругала всю среднюю школу, говорила, что уровень английского почти у всех наших студентов никакой. Но тут я не была ей помощницей. Мы обе умудрились родить сыновей летом. Обошлись без декретного послеродового отпуска. Наши мамы стали, как они себя называли, кормящими бабушками: вышли на пенсию и сидели с нашими мальчишками. Столько лет всегда рядом…
Мы уже не представляли жизнь друг без друга. Стали друзьями и наши сыновья. Сейчас они живут на разных континентах. Но видятся чаще, чем с нами. И иногда я как взвою, что долго не видела сына! Лана, при мне во всяком случае, никогда так не делает. Тогда я злюсь на нее и говорю:
— Ты, что, не скучаешь?
Она спокойно, но не верю, что Лана на самом деле спокойна, просто, как всегда, держит марку, отвечает:
— А кем ты видишь здесь своего Егора?
Она права: там у Егора все сложилось. А сложилось бы здесь, не знаю. Так Сергею пришлось стать самым надёжным мужчиной и у Ланы, и у меня. Получилось, что все у нас с ней было синхронно.
В один год вышли замуж. Сыновья родились с разницей в два месяца. И вдовами мы стали в один год. Вот вся мужская работа и оказалась на плечах Сереги. Мы, правда, не злоупотребляли его временем. У него у самого тогда уже было двое детей. Но и без Сереги не обходились. Потом с разницей в год мы хоронили наших отцов. Мама Светы, правда, продержалась дольше моей. А наши мальчишки тогда очень нуждались в мужском воспитании – стало столько соблазнов вокруг! Мы с Ланой панически боялись, чтобы они не попробовали наркотики. Признались Сергею. Он, врач-нарколог, захватил их без предупреждения в охапку и заставил отдежурить всю ночь с собой. Заставил и санитарами в эту ночь поработать, и насмотреться, каково это быть наркоманом. И не всех они тогда вытащили…
Я до сих пор уверена, что эта жёсткая шокотерапия от Сергея спасла наших детей от этого яда. Но вернёмся к Лане. Она всегда была рациональней, чем я. Логика у нее от отца. И если Лана начнет раскладывать все по полочкам, не согласиться с ней невозможно. Вспомнила такую историю про Лану и ее логику. Когда-то летом, когда наши мальчишки уехали в лагерь, затеяли мы с ней перемены в своих квартирах. У Ланы перемены были менее кардинальными, чем у меня. У нее мы подшили новые гардины на две комнаты и в кухню. И потом развесили в четыре руки. И правы те дизайнеры, которые в своих советах в интернете утверждают, что новые гардины и шторы преобразят и обновят интерьер. Когда Лана, потащив меня на вещевой рынок, выбирала гардины, и делала это долго, я ворчала. Не верила ей, что гардинами можно изменить внешний вид комнат. Поверила, когда гардины уже висели. Потом настал черед моей квартиры. Я хотела поклеить обои в коридоре. Сама, без Ланы, купила рулон обоев и клей. Дождалась, когда Лана придет. Она пришла. Переоделась, нацепив в ванной мой халат. И мы быстро обновили кусок стены в коридоре. Лана первая пошла в душ. А я готовила нам завтрак. Потом смена караула – я в душ. А Лана накрывала на стол. А дальше у нас по плану был косметический салон. Туда мы ходили редко. Но всё-таки ходили. Собрались и сегодня. Я натянула платье и ждала, пока оденется Лана. А она что-то не торопилась. Из комнаты доносилось какое-то шуршание. Заглянула и увидела Лану, которая лежала на диване и натягивала на себя джинсы. Собственно, она их к тому времени уже натянула. И теперь старалась застегнуть молнию. Джинсы у Ланы были очень и очень хорошие. И сидели на ней как влитые. И теперь я поняла, почему. Влитые потому что тютелька в тютельку на хозяйку. И застегнуть их можно было только в горизонтальном положении. Я рассмеялась. Ехидно поинтересовалась, зачем ей детские джинсы. Лана, справившись с молнией, встала, прошла походкой манекенщицы, и бросила мне через плечо:
— Включи логику, детка!
Логика в квартире Ланы была на каждом шагу. В отличие от меня, у Ланы все вещи и предметы имели постоянную прописку. Она могла, как впрочем и я, тысячу раз бывавшая в ее квартире, сразу найти то, что нужно. Меня это даже раздражало. Она составляла список домашних дел на неделю и строго ему следовала. Когда я первый раз увидела ее блокнот, на одной странице которого было написано «CITO», что каждый медик произносил как «Цито», означавший «срочно», я впала в ступор. Потому что под этим «Цито» шел список: сдать сапоги в ремонт, купить батарейки на пульт, записать кошку Касю, полное имя которой было Кассандра, на консультацию к определенному ветеринару. Я тайком от Ланы тоже попробовала завести такой блокнот. Но оказалось, что не по Сеньке шапка. Лана росла в такой среде. Так решил папа. Он сам, кадровый офицер, держал все свои вещи на строго отведенных местах. Ну, и вся семья следовала его примеру. Положа руку на сердце, такой порядок был только плюсом. Не получалось у меня и общение с домашними животными. Нет, я их старалась не обижать. Эрделиха Чина точно была не обижена. Только слушалась меня через раз. И кот Черноносик был слишком независим. Поэтому я не возражала, когда Егор, приехав первый раз в отпуск из своей заграницы, спросил:
— Мама, я заберу с собой эту сладкую парочку?
Я не возражала. Даже обрадовалась. Волновалась только, оформит ли Егор выездные документы на собаку и кота. Он оформил. И они улетели. И только потом я мыкалась по дому, скучая за всеми. А у Ланы всегда жили животные. Она их просто подбирала. Собаку Зайку нашла зимой на улице – та так замёрзла, что ещё полдня не могла согреться в квартире у Ланы. И оказалась Зайка умницей ещё какой. И жила она у Ланы больше десяти лет. В мире с подобранным в подъезде одноглазым котом Филей. Они и ушли друг за другом. Ох, и рыдала тогда Лана! Клялась, что больше никогда никого не заведет. Но через пару месяцев принесла Касю – чёрную маленькую кошечку.Такую худую, что я, увидев Касю, разревелась. А Лана меня успокаивала:
— Ничего, посмотришь на нас через месяц!
Лана таскала Касю в ветеринарную лечебницу. Лечила. Кормила по часам. Посеяла в двух цветочных горшках специальную кошачью траву для Каси. И сегодня это не Кася – это Кассандра. С вальяжной походкой и такой преданностью своей хозяйке, что можно только завидовать.
… Лана загремела в больницу, именно загремела – её так схватило, что, позвонив мне почти ночью, Лана, кроме «совсем плохо» сказать уже ничего не могла. У меня были ключи от ее квартиры, как и у нее от моей. Но от страха за Лану я долго не могла попасть в замочную скважину. А по ту сторону двери отчаянно мяукала Кассандра. И это ещё больше меня испугало: значит, кошка чувствует, что с хозяйкой большая беда. Лана была без сознания. Она лежала, скрючившись, обхватив поджатые в коленях ноги руками. А как ей было больно, можно было догадаться по закушенным губам.
Скорая увезла Лану. Я пробыла в больнице до утра. Дежурный врач, вышедший, наконец, из приемного покоя, сказал, что это почки. Завтра, после анализов, станет понятнее. На утро, когда из палаты Ланы вышли несколько врачей, я услышала слово «нефрэктомия». Не зря я работала в медуниверситете, хоть и преподавала русский язык: что это такое, знала. Значит, Лане удалят одну почку. По- другому ее не спасти…
Пришел Сергей. Он поговорил с заведующим отделением. И сказал мне: -Только операция. По-другому никак…
К Лане нас не пустили. Какое-то время ее готовили к операции. Была проблема с кровью. Я даже не знала, что у Ланы четвертая группа. Самая, оказывается, редкая. И ее должно быть достаточно во время операции…
Мы с Сергеем перебирали по косточкам всю жизнь Ланы. Получилось, что ни он, ни я знать не знали, что у Ланы проблема с почками. Она просто не говорила, не жаловалась. Но проблема, судя по сегодняшнему ее состоянию, со стажем. И Лана давно знала, что почки ее самое уязвимое место. И ничего не сказала. И в этом тоже была ее пресловутая логика…
Мы сомневались, надо ли звонить Денису, сыну Ланы. И звонить сейчас или после операции. Сергей, на которого я смотрела, возложив на него решение этого вопроса, наконец, сказал:
-Денис должен знать.
Денис прилетел через два дня. Как раз накануне операции. Его пустили к Лане. Он пробыл у мамы долгих, как нам показалось, десять минут. Когда вышел, сказал мне:
-Вы зайдёте со мной в мамину квартиру? Она для вас оставила письмо…
Я сразу его увидела, это письмо. Тогда, когда вызывала скорую, смотрела только на Лану. А подними глаза на полку над компьютерным столом, письмо бы обязательно увидела. Держу его в руках и боюсь читать. Ещё и не знаю, надо ли при Денисе читать или дома, одной. Потом понимаю, что тут может быть что-то, касающееся Дениса. Сажусь в кресло Ланы и читаю. Это письмо и сейчас у меня. Читано-перечитано. И это даже не письмо, а сама Лана. Начинает она с шутливой преамбулы, что выдержала несколько приступов. Осталось, от силы, ещё два-три. Нет, она в последний путь не собирается. А там…
Как карта ляжет. А пишет потому, что когда я буду потом задавать ей вопросы, может быть, она с трудом будет произносить согласные. И я с моим немузыкальным слухом ничего не пойму. Лана пишет, что давно знает о том, что у нее никуда не годятся почки. Точнее, правая. Знает, когда их простудила: когда дежурила у умирающего мужа, выходила ночью на крыльцо подышать. И садилась на холодный гранитный парапет. А была дождливая осень. И Лана понимала, что так сидеть нельзя. Только стоять ноги не держали. Потом ей это аукнулось и откликнулось. Залезла в интернет. Постоянно носила с собой лекарства. Знала, что просто оттягивает поход к врачу. За это она просит прощения. У меня. И чтобы я передала ее просьбу о прощении всем. Лана пишет, что готова ко всему. Ей не страшно. Потому что не стыдно в принципе за жизнь, которая у нее была и, надеется, что еще будет. Она не просто рада, а по-другому и не представляет, что у нее были бы другие родители, другой брат, другой муж и другой сын. Она не представляет, чтобы почти всю жизнь рядом не было меня. И низко кланяется в ноги городским властям, построившим когда-то новую школу, благодаря чему мы и оказалась в одном классе. Она, как и я, помнит, сколько пудов соли мы вместе съели. Ещё раз повторяет, что ей не страшно. Только немножко грусть накатывает: если что-то пойдет не так, Лана не увидит своего внука или внучку. И тут уж я должна стать для них бабушкой. …Я протягиваю письмо Денису. Он читает, отвернувшись от меня. Потом говорит:
— Вы поможете уговорить маму переехать к нам?
Какой же он молодец! Верит, что все будет хорошо. И я начинаю верить. И я обещаю, что буду уговаривать, торочить ей о том, что Денис прав. А тут Денис еще и аргумент самый убедительный приводит:
— Лиза беременна. Пять недель.
— Денька, — я даже подпрыгиваю от этой новости, — так скажи маме!
— Скажу…
Через месяц Денис улетел. Привез Лану домой и улетел. Получив ее согласие, что в марте прилетит, чтобы они вместе уехали к Денису, Лизе и малявке, которая вот-вот должна появиться на свет. Лана, когда узнала об этом, и не сопротивлялась, согласилась сразу. Правда, по гостевой визе. Она нам сказала: -Это я почку одну потеряла, но не логику. А вдруг мне за морем-океаном не понравится? Лана шутила, конечно. Но была тут и большая доля правды: такая она, Лана. Жила, чтоб не быть никому в тягость. И не была никогда в тягость. Когда улетала, оставила на меня Касю. И я не возражала: Лана ведь любила эту кошку-чернушку. Я публично дала клятву, что не обижу Кассандру. А Лана публично сказала, что верит мне. В аэропорту мы обе старались не заплакать. И не заплакали. Но так грустно мне еще никогда не было. Когда провожала Егора, грусть была другого, что ли, калибра. Я хорошо понимала, что провожаю не только Лану. Я провожаю частицу себя. Но ведь так и было, по сути…
***
Когда я иной раз слышу, что дружбы женской не бывает, я просто смотрю на ту, которая это говорит. Расскажи ей про нас с Ланой, так, наверное, не поймет. И тогда мне становится жаль эту бедолагу…
0 Комментарий