Прохор вернулся с войны в июне сорок пятого. Даже жена Люба растерялась, увидев на пороге высокого, красивого мужа в комбинезоне и танковом шлеме. Ноги вдруг ослабли и подкосились. Проша подхватил её на руки, крепко поцеловал и закружил по комнате.
— Любушка, я дома! — он полной грудью вдыхал её дурманящий аромат.
Ни одна женщина мира не пахла так сладко.
Из-за печки выглядывало две пары глаз. Прохор поставил жену на пол.
— А кто это там прячется? — когда в сорок первом уходил на фронт, старшей, Полине, было три годика.
Дочка наконец-то признала отца.
— Папа! Папочка! — она выскочила навстречу.
Прохор подхватил малышку на руки:
— Какая же ты большая у меня! Невеста, — он целовал девчушку, а она обхватила его за шею и прижалась худеньким тельцем.
Не у всех отцы вернулись. Полинка была самая счастливая.
Потом Проша вытащил из-под кровати Сашу. Ему было шесть месяцев, когда началась война. Папку малец, ясно дело, не помнил. Поэтому старался вырваться из крепких рук и снова забиться в самый дальний угол.
— А посмотри-ка, что я вам привёз, — только любопытство удержало ребёнка, чтобы не убежать.
Из вещмешка на стол посыпались яблоки. Много. Очень много. Крупные, красные. И по дому поплыл терпкий аромат. Дети и не ели их никогда.
— Больше месяца из Украины вёз, — он обнял засмущавшуюся жену. — Покорми чем-нибудь мужа. Там в мешке ещё хлеб, сало, тушëнка…
Началась мирная жизнь.
У Любы была старшая сестра Глаша. Разница между ними всего-то два года.
По тогдашнему обычаю сначала сватали старшую из сестёр. Но Прохор пошёл наперекор всему. Воспротивился даже отцу своему. Сказал, или он возьмёт в жёны Любу, или не женится никогда. Так и сосватали семнадцатилетнюю девчонку.
С тех пор затаила обиду Глафира. Люб ей был Проша.
Позже, спустя где-то год, она тоже вышла замуж. А куда деваться-то? Двадцать лет, как-никак. Успела до войны родить дочку. И всё. Егор не вернулся. Погиб перед самой Победой.
Завидовала старшая чёрной завистью счастью младшей сестры. Видела, как любит её Проша. А, как хорош он был буйной, мужской красотой! Сердце женское замирало и сжималось в тоске.
Ухаживал за Глашей тогда однорукий Фёдор. Любил её очень. Но это было не то. С Прохором он и рядом не стоял.
После войны жили бедненько, но дружно и весело.
Люба любила, когда у них собиралась родня. Детки сновали по дому. За столом вели задушевные разговоры, пели песни под гармошку. Да и стол-то был простенький — картошка, квашенные огурцы, капуста, грибочки. Холодец из говяжьих ног удавался хозяйке на славу. И фирменный Любушкин винегрет.
Глаша, после крепкой наливочки, осмелела и попыталась увести Прохора в чулан. Но тот не повëлся на её чары:
— Глафира, у меня есть жена. Любушку я люблю. Поэтому оставь ты все эти глупости. Не по-родственному это, — он разомкнул её руки, обвившие крепкую шею, и ушёл в дом.
Тогда женщина, не признавшая своего поражения, пошла другим путём.
Стал замечать Прохор, что появилась у него к жене неприязнь. С каждым новым днём она росла. Его стало раздражать в Любе всё.
Изголодавшийся по женщине, он стал нетерпим к её ласке.
Любаша заметила это, но молчала. Уж кто-кто, а она знала через что прошёл её любимый. Тут душа должна была камнем стать, а он вернулся человеком.
Она старалась не досаждать ему, дать время, чтобы прийти в себя и привыкнуть к мирной жизни. Прохор до сих пор вскакивал ночами от того, что снилась ему война.
Вот и сегодня. Подхватился, сел в кровати.
— Проша, что ты? — Люба проснулась сразу.
— Спи, Любавушка. Это я так, — он лёг и притянул её к себе. Тут же внутри возникло чувство глубокой неприязни.
«Что же это со мной? Пять лет с её именем шёл в бой. Спал зимой в окопах — она меня согревала. Я же всю жизнь люблю только её, других мне не надо. Что со мной такое? » — думал он и решил не сдаваться.
Ласково прижимал жену к себе и целовал густые, пшеничные волосы. Раздражение росло, а Проша продолжал настойчиво думать, что Любаша ему по-прежнему дорога и очень любима. Улыбался через силу и вспоминал, как жена чуть не грохнулась в обморок, когда он шагнул через порог.
«Она же любит меня! И детки у нас такие красивые,»- Прохор всё крепче сжимал в объятиях Любушку.
— Проша, ты меня так задавишь, — Люба не спала.
Тихим колокольчиком разлился по комнате её смех. Только она умела так смеяться.
— Как я люблю тебя, солнце моё, — Проша, против своей воли, ласково поцеловал её в губы.
К горлу подошла сильная тошнота. Он развернулся и резко опустил голову с кровати. С содроганием увидел, как вышел из него шар, размером с гусиное яйцо. Полупрозрачный, отливающий холодным, голубым светом. Тяжело соскользнул на пол и покатился к стене. Там, ударившись о плинтус, пропал бесследно.
Вернулась к Прохору любовь, да ещё крепче стала.
А Глафира так одна век и доживала. Даже Фёдор однорукий от неё отвернулся. И, как бы хороша она не была, больше ни один мужчина не посмотрел в её сторону.
0 Комментарий