Герой этой истории всё детдомовское детство был объектом для насмешек, а то и тумаков.
Он всё время ждал маму. Он так хотел её увидеть! Откуда он узнал, что надо просить Бога помочь найти его маму?
Каждый вечер, ещё и слова не научился правильно произносить, мальчик становился на колени и с огромной верой и надеждой говорил:
— Мама, я знаю, что ты меня ищешь! Ты потерялась или я потерялся, всё равно. Но ты ищешь меня, мама! Давай найдёмся!
Какие только насмешки не звучали в его адрес! А бывали и тумаки. Но куда больнее были слова детей:
— Слышишь, ты! Тебе не надоело? Каждый вечер этот стон: мама, мама, мама! Живёшь тут с самого рождения. Никто к тебе не приходит. Открытку на праздник не пришлют. Тебя ни разу даже не попытались усыновить. Потому что сразу видно, что ты с приветом. Ты можешь понять, что тебя бросили! И это навсегда!
Так говорили не только дети – иногда и взрослые не сдерживались. Тогда он изо всех сил старался не заплакать и кричал в ответ:
— Вы всё врёте! Это неправда! Мама меня потеряла. Она ищет меня!
И такая вера была в его словах, что от него отступали. Но всё равно считали, что он просто торочит как попугай то, чего нет и не будет.
С верой и надеждой, что мама найдётся, он и выпустился из детского дома. А что дальше делать, не понимал. И тогда решил пойти в военкомат: пусть будет служба в армии. В армии было привычнее. Не совсем, как в детдоме, но все вместе. Спят, едят, маршируют, изучают оружие.
Но подошло время демобилизации. И он вернулся. Ехал и не знал: а дальше что? Но сработал закон, по которому сироты после детского дома должны были получать жильё от государства. И он тоже получил. Для него стало настоящим сюрпризом: впервые собственная крыша. И бесплатно. Он знал об этом законе. Но знал и то, что он сирота. Ну, а для сироты могли и обойти закон. Но сделали всё как положено. Единственное, что его сильно смущало: ему выделили не однокомнатную квартиру и даже не комнату в коммуналке. Он стал владельцем деревенского дома.
Ехать до деревни надо было без нескольких минут три часа на электричке. Ну, ладно. Рано вставать – не беда. Армейские будни не забылись. А как с работой? И ещё он собирался поступать на заочное отделение в университет. Но отказываться не стал. Только сначала на разведку поехал. И сразу изменил свое мнение. Детский дом был в городе. И хотя его двор был зелёным, но не настолько, как здесь. Так вот какая она, природа! У него даже дух захватило. И в небе будто больше синевы, а краски деревьев, кустов и травы разбавлены живыми цветами. Оказывается, луговые и полевые цветы могут быть яркими. А поля! Так до самого же горизонта! Ещё и дом вполне приличный. Крепкий. Крыша целая. Потолки высокие. И вообще тут уютно. Это не детдомовская спальня и не армейская казарма.
Словом, есть у него законных пара месяцев, чтобы основательно осмотреться. Он их тут и проведёт. И в лес пойдет. И на речку. Вообще всю деревню обойдет, всю её околицу. И опять кольнула мысль: вот бы с мамой тут жить! Ей, наверное, понравилось бы…
Он, бегло осмотрев места, в которых может теперь жить, звонит своему армейскому другу. Они демобилизовались одновременно. Только ехали разными поездами. Друг в город на Волге. А он сюда. А подружились они с первого дня: сразу догадались, что оба детдомовские. Ставший его другом однополчанин сказал, что вычислил его:
— Мы с тобой одного поля ягоды.
Новый друг был детдомовский не сам. И в детдоме ещё две его младшие сестренки-двойняшки. Им по десять лет. Но он маму не ищет. Он знает, что она умерла. В один день с папой. В аварии на переезде. Родственников у них не было. Поэтому всех троих сразу в детский дом. А квартиру оставили за ними. И хорошо, что в один детский дом. Он слышал, есть такой закон, чтобы детей из одной семьи не разлучать. Их не разлучили, заведующая детским домом не разрешила, и когда одна семейная пара хотела взять Настю, одну из двойняшек. Заведующая сказала, что у неё в детском доме трое сирот из этой семьи. Значит, пусть берут всех троих. Но эти люди ответили, что на троих детей не рассчитывали. И ушли. Никого из их детского дома не взяли.
— Я, как демобилизуюсь, сразу сестёр заберу, — сказал его друг. – Мне дадут опеку. Хватит! Девчонки намаялись. А ты ищи маму. Я бы тоже искал. Кто знает, что случилось тогда, и почему ты попал в детский дом.
И вот теперь он позвонил другу и пригласил в гости:
— Приезжай со своими сестрами! Места замечательные! А в доме места всем хватит.
Друг в этом году не обещал, а в следующем, если приглашение будет в силе, надеется, что они приедут.
— Так и ты к нам давай! Тоже не на полу спать будешь, — сказал он.
…Сегодня он первый раз перешёл по узенькому мосту на тот берег речки. Поднялся чуть в гору и увидел кладбище. Не просто кладбище – посмотрел на памятники, на небольшие могилы, и даже не по себе стало: это было детское кладбище. Кладбище разделяла одна широкая тропинка. Он пошёл по ней, стараясь не смотреть на памятники – почти на каждом была фотография ребёнка. Хоть и отводил глаза, а боковым зрением отмечал, даже сравнение такое пришло в голову, что тут целый детский сад. Или детский дом. Он не мог представить себе, какое это горе для мамы хоронить своего ребёнка. Он действительно этого представить не мог – мамы у него никогда не было. Но вот понимал, что смерть ребёнка для неё самое большое горе. Потому и не вглядывался в фотографии на памятниках.
И вдруг будто какая-то сила заставила его остановиться и посмотреть на один из них. А то, что он увидел, повергло его в ступор. На фотографии был маленький ребёнок. Нет, не так: на фотографии был он! Его глаза. Его родинка ниже правого виска. Не такая, как у всех: родинка была похожа на маленькое сердечко. Только перевернутое узким концом вверх.
На лбу выступила испарина. Дрожали руки. И что-то его заставило сделать на телефон снимок этого памятника. Зачем, он тогда не знал. Постоял у собственной могилы и пошёл, шатаясь. И пошёл не в обратную сторону, а дальше по тропинке. Шёл и думал о том, что кто-то вот так, обманув его маму, сказал ей, что он, её сын, умер. Вот только так он теперь думал. Теперь стало ясно, почему мама его не искала. А он всегда знал, что она его не бросала…
Кладбище закончилось. Впереди была деревня. Только не та, в котором его дом, а соседняя. И он решил зайти сюда, спросить, может быть, найдутся старожилы и расскажут ему о маме. Может, знают они, где она. Только бы мама была жива! А сердце подсказывало, что жива. Остановился на краю деревни. И позвонил своему армейскому товарищу. И снимок памятника переслал с фотографией, на которой его родинка-сердечко хорошо была видна. Друг, услышав его сбивчивый рассказ, присвистнул:
— Ну, дела! Хотя…Ты сильно не надейся… А узнать – узнавай. Иди и спрашивай. В этой деревне, в следующей. Если даже маму здесь не найдёшь, хоть узнаешь, что не ты, а кто-то похожий тут похоронен. И держи меня в курсе. Если что, я приеду. Помогу искать.
К чувству тревоги добавилась благодарность: это армии спасибо, что теперь у него есть настоящий друг. Вот с такой тревогой и благодарностью к другу он и зашёл в чужую деревню.
Время было полуденное. И в каждом деревенском дворе были люди. В основном, дети и пожилые женщины. Бабушки, скорее всего. И он пошёл, не пропуская ни одной избы, спрашивать. Показывал фотографию и спрашивал. Но оказалось, что большинство сегодняшних жителей этой деревни живёт тут недавно. Старожилы разъехались, как только перестал существовать совхоз. Несколько лет избы стояли пустые. Их предлагали за бесценок. И лет через пять нашлись покупатели. Это горожане, оставшись без работы, потому что закрылись заводы, потянулись в деревни. Тут как – никак земля. Значит, голодными не будут. А потом нашелся фермер. А с ним и работа для многих переселенцев.
Он показывал фотографию, расспрашивал, может, что-то знают. Женщины откровенно ему сочувствовали, в каждом дворе предлагали то молока выпить, то чаю. А вот помочь не могли: при них ничего такого в деревне не случалось. И все дети живы и здоровы. И вдруг в одном дворе вмешалась девочка-подросток. Она сказала:
— А вот идёт тетя Глаша, наш почтальон. Она местная. И почтальоном всю жизнь работает. Если кто-то что-то и знает про ребёнка, которого вы ищите, то это тётя Глаша. Спросите у неё.
Он присел на лавочку и стал ждать почтальона. Когда она подошла, показал ей фотографию. Ещё и спросить ничего не успел, как тётя Глаша повернула его голову и стала смотреть на родинку-сердечко. Потом всплеснула руками, заплакала и сказала хозяйке дома:
— Присмотри за моей почтой. Мы быстро!
Тётя Глаша взяла парня за руку и буквально потащила за собой.
…И тут надо вернуться в прошлое, на двадцать лет назад.
Когда-то в этой деревне жила семья. Ну, не совсем многодетная по деревенским меркам, но трое детей тут растили. Старшая дочь и два брата с разницей между собой в три года. Когда деревня стала практически безработной, отец с матерью не выдержали – от отчаяния стали выпивать. И дом практически держался на старшей дочери. Да на огороде с его урожаем. Ни птицу, ни корову тут не держали – продали давно. Но каждый вечер в доме пьянка, а потом разборки. Не выдержала один раз дочь и пошла под вечер к своей подруге, той самой Глаше, которая почтальон теперь. А по дороге познакомилась с городским парнем. Он у неё дорогу спросил – приехал в гости к своей двоюродной тётке. Влюбилась в него девушка. И он это понял. Гостил у тетки две недели, и каждую ночь с ней на берегу реки в любовь играл. А потом тихонько взял и уехал. Она как узнала, плакала и горевала. Но это было ещё ничего.
По-настоящему девушка стала горевать, когда поняла, что ждёт ребёнка. Она знала, что родители её не только не поддержат – они её просто выгонят. Хоть сами давно уже не пользовались уважением в селе, но на то, чтобы дочь, как тут говорят, в подоле безотцовщину принесла, ни за что не согласятся.
Какое-то время ей удавалось скрывать свою беременность. Только Глаша, лучшая подруга, знала. Ну, а что делать, обе придумать не могли. Глаша предлагала найти того гусара, который поматросил и бросил её подругу. Говорила, что сама пойдёт к его троюродной тётке и узнает его адрес. Поедет, найдет его. И ему мало не покажется. Но девушка не хотела, чтобы его принуждали. Да, она бедная. Да, семья у неё неблагополучная. Но сама виновата, что так быстро кинулась, как в омут с головой, в объятья этого городского. Да и не обещал он ей ничего. Ну, Глаша и не пошла против воли подруги. А та дождалась-таки, когда однажды утром трезвые и потому очень злые родители разглядели, что у дочки живот торчит, такое ей устроили! Таких слов наговорили!
Мать, хоть и не просыхала от водки, поняла, что аборт делать поздно. Тогда ей велено было из дома нос не показывать, чтоб поменьше в деревне разговоров было про непутёвую девку.
— Ладно, бесстыжая, рожай! Но домой нагулянное дитя не бери. Выгоню! — кричала мать.
А отец грозно стучал кулаком по столу, на котором подпрыгивали полупустая бутылка водки и два немытых захватанных грязными руками граненых стакана.
…Отец её и отвёз глубокой ночью на дряхлом мотоцикле, который уже договорился в конце недели продать за литр водки, в поселковый роддом. Она ехала в коляске. И казалось, что коляска вот-вот отцепится от мотоцикла. А ей даже хотелось, чтобы отцепилась, чтобы все это закончилось, чтобы вот так сразу и она, и ребёнок. Потому что она, не смевшая перечить родителям, твёрдо решила: это её дитя! И она от него не откажется.
Но в жизни далеко не всегда происходит так, как задумалось. Вот и с ней все произошло именно так, не по задуманному. Можно только строить предположения, откуда взялся такой крупный плод. Сама она была даже не худая, а худорба, как говорили в деревне. Прямо светилась вся. Только живот и грудь стали другими, как говорила мать, «выдавали грех». Но вот поди ж ты! Плод оказался таким крупным, что сама она родить не могла. Пожилая акушерка это сразу поняла. Пришлось поднимать с постели хирурга. Так, с помощью кесаревого, и появился на свет её сын-богатырь. А с нею что-то пошло не так – она впала в кому…
Так бы, наверное, плакала и от радости, и от того, что уже отказался от сына отец, а за ним бабушка с дедушкой. Но она была в коме. И, как говорят, ничто мирское ей было недоступно. А в соседней палате лежала другая женщина. И второй час плакала. Они с мужем почти пять лет надеялись, что она забеременеет, что у них будет ребёнок. И таки забеременела. С трёх месяцев на сохранении. А когда родила, все медики в родзале прятали глаза: мальчик родился мертвый…
Здесь же, то входя к рыдающей жене, то выходя во двор покурить, был и несостоявшийся отец. Он уже понял, что не иметь им своих детей. Жалко было мертвого сына. Жалко было жену, так убивающуюся за ним. И что теперь делать? В один из таких перекуров он увидел, как во двор роддома заехал со страшным грохотом мотоцикл ещё, наверное, довоенного выпуска. Приехали двое – мужчина и женщина. Было видно, что после хорошей попойки. Они зашли в роддом. Он, докурив, следом за ними. И за приоткрытой дверью услышал, как эти двое упрашивают акушерку сказать, что после кесаревого ребенок умер. Та возмущенно отказывалась, прогоняла их. А они всё о своем: неизвестно ещё, выйдет ли их дочка из комы, а выйдет, куда им ещё два рта? Малец – безотцовщина. А дома ещё двое детей.
— Милая, — умоляла акушерку женщина, — да войди ты в наше положение! Мальца, если возьмём его, ничего хорошего не ждёт!
И тут у него, слушавшего все это под дверью, родился план: а что, если они с женой возьмут этого ребёнка вместо своего, который родился мёртвым? Только бы жена не была против. И он быстро зашёл к жене в палату и рассказал о том, что задумал. Она согласилась. Теперь он, даже не постучав, зашёл к акушерке. И при тех посетителях попросил отдать им с женой родившегося мальчика. А мертвый… Он похоронит его сам. И едва ли кто-нибудь станет докапываться.
— Я в долгу не останусь, — глядя на акушерку, сказал он.
За акушеркой раньше таких грехов не водилось. Но вот этот случай…
Ясно же, что мать в коме. Когда из неё выйдет, никто сказать не может. Малыша всё равно надо передавать в Дом малютки. А тут семья. И оба хотят ребенка. И не бедствуют. И намыкались уже не один год в надежде, что будет, наконец, свой собственный ребенок. Словом, акушерка согласилась. Но денег или вознаграждения не взяла. Она была ещё той, старой школы. Понимала, что это подлог, что это преступление. Но пошла на такое преступление ради ребёнка. На том и разошлись.
Теперь у женщины, родившей мёртвого ребенка, был живой сын, ещё и богатырь такой. А той, которая была в коме, скажут потом, что спасти ребёнка не удалось. Хорошо ещё, что её саму вытащили. А отец, который вовсе не был отцом, сфотографировал малыша. И эту фотографию потом вставил на памятник, туда, где был им же похоронен его настоящий сын.
Через неделю из роддома уходили счастливые родители – они уносили крепкого, щекастого бутуза с очаровательной родинкой в форме перевёрнутого сердечка. Ну, а родители лежащей в коме дочки поспешили домой: сегодня уж точно был повод, чтобы выпить — избавились и от позора, и от лишнего рта. Но приёмная мама, как ни старалась, не смогла полюбить чужого ребёнка. Нет, она кормила его, меняла пелёнки, купала. А вот в руки старалась не брать: ну, не её это ребёнок! Так тоже, к сожалению, бывает. И хорошо, если кто-то заставляет себя перетерпеть. Говорят же, что привязанность появляется со временем. Особенно, если вдруг приемный ребёнок заболеет. Тогда у сражающейся за его жизнь приёмной матери зарождается та самая материнская любовь. Но у этой семьи то ли терпения не хватило, то ли ещё чего-то, только всего месяц прожил приёмыш в их семье. А потом жена уговорила мужа отвезти его в областной центр и ночью оставить на крыльце Дома малютки. Он сначала сопротивлялся, уговаривал её, а потом понял: она не хочет его слушать. И испугался, что не станет смотреть за малышом, и тогда с ним может всякое случиться.
Так он попал сначала в Дом малютки, а потом в детский дом. Но всё время надеялся, что где-то есть его родная мама, и что они найдут друг друга. Потому и терпел все насмешки. А его настоящая мама пришла в себя почти одновременно с тем, как её сын, недолго прожив с приемными родителями, попал в Дом малютки. Но ей сказали совсем другое:
— Очень тяжёлые роды были. Тебя спасли. А мальчика нет. Крепись!
…Года два она не находила себе места: она хотела этого ребёнка! Он был её и только её. О том, кто его отец, даже не вспоминала. Наложить бы на себя руки. Но знала, что так нельзя. И Глаша её не оставляла. Сама уже и замуж вышла, и первенца родила, а приезжала регулярно к подруге, которая снимала угол у одной старушки. И работала в прачечной.
Глаша ей привезла однажды новость: сгорели от самопальной водки её родители. Младшие дети даже на похороны не приехали – как сбежали от них подальше, так и ни слуху, ни духу. Больно ей стало, что тут говорить. Смутно, но помнила родителей без водки. И дом богаче. И ругани не было. Ну, а потом…
И решила она вернуться в свой дом, в свою деревню. Тут Глаша ей и показала, где могила её сыночка. Конечно, это был он! Это её родинка у него справа!..
Так и жила она с открытой раной в душе. Глаша нашла ей работу в соседней деревне, в магазине. Дала свой велосипед, чтоб легче было добираться. Ну, а зимой приходилось самой туда топать. Но она работала. Хотела дом привести в порядок. А помог ей с домом один вдовец. Он приехал на работу к фермеру. И не сам – с ним была семилетняя дочка. Вот ей как-то она и заплела косички. Отец девочки, увидев, как она ловко управилась с непослушными вихрами его дочки, не знал, как и благодарить ее.
И тут Глаша ещё раз вмешалась в её жизнь. Она узнала, что вдовец снимает комнату у одних стариков в деревне. И подумала:
«А почему бы подруге не пустить к себе на квартиру отца и дочку? Глядишь, помог бы с ремонтом. А там… Человек он неплохой. Не пьющий. Работящий. И в дочке души не чает».
…Словом, сложилось у них всё. Через год ещё одна девочка родилась. Но о сыне, том, первом, она не забывала. За могилкой его ухаживала. Но все время ей казалось, что жив он. Что ошибка тут какая-то. Только никому не говорила. Даже Глаше.
…И вот ведёт его Глаша, продолжая держать за руку, в дом подруги. Та, едва увидев парня, и слова не могла сказать. Стоит белая, как полотно. Потом несмело так дотронулась рукой до его родинки. И свою прядь волос откинула с правой стороны.
— А я всегда верила, что ты жив, сынок! – прошептала она.
— А я знал, что найду тебя, мама, — так же тихо ответил он.
…Не спешите говорить, что так только в сказке бывает. Жизнь – она такие сюжеты выдает! А что это не сказка, тут взялся подтверждать его армейский друг. Узнав, что парень нашёл маму, он вместе со своими сестрами прилетел к нему. Сказал, что вырвался на пару дней. А не приехать не мог. И это его друг поехал в тот самый роддом, нашёл акушерку и поговорил с ней. Точнее, попросил рассказать, что тогда случилось. Дал честное слово, что никуда, ни в какую полицию обращаться не будет. Да и срок давности, как никак.
И акушерка рассказала. Она тоже не забывала, на что тогда пошла. Единственный раз пошла. Ну, а искать тех родителей, которые сначала взяли его, а потом отказались, не стали. Этого не захотели ни мама, ни сын.
…Теперь они вместе. Его приняла мамина семья как родного. Да он и был им родным. Они частенько сидят все вместе и слушают, как же прожили эти двадцать с хвостиком лет, веря, что найдут друг друга. И сразу забываются обиды, забываются лишения. Потому что куда важнее для них — день сегодняшний. Счастливый день.
0 Комментарий