Одиночество – штука не однозначная. Кто-то одинок, вроде бы и имея вторую половинку, детей. У кого-то много друзей, точнее, якобы друзей. Для кого-то старость внесла свои коррективы: один из супругов сошел с дистанции, у него, оказывается, был более короткий срок жизни.
Есть ещё и такие, которые в силу характера или обстоятельств одиноки в общепринятом смысле с юности – семью не заводили и даже не пытались её завести. Но не эти факторы определяют жизнь человека. Если он самодостаточный, от скуки страдать не будет. Тем самым не станет вгонять себя в рамки «как все». Хотя рано или поздно почувствует, что быть одному не самый лучший вариант.
Вот таким самодостаточным был и Максим Григорьевич. Хотя пример хорошей семьи имел – его собственная семья по всем параметрам была дружная. Здесь заботились и уважали друг друга. Когда Максим стал старше, когда его одноклассники стали бегать на свидания, а у Максима спрашивали, почему не выбрал себе девочку, он коротко отвечал:
— В поиске.
На самом деле, он просто не видел среди своего окружения ни одной девушки, которая бы могла сравниться с его мамой. А на другую был не согласен. И вообще перестал думать об этом. Хватало других интересов. Сначала Максим восхищался глобусом – этот похожий на мяч шар вмещал в себя все континенты. А подробнее о них мальчик узнавал уже из книг. Так и получилось, что географию изучил шире и глубже, чем требовала школьная программа. С географией переплеталась история. Это было так интересно! Особенно, когда Максим понял, какие огромные временные пласты прячутся до отметки «до новой эры». История повлекла за собой математику. Та – физику. И к концу школы Максим был уже, как написали в его характеристике, разносторонне образованным, с твёрдыми знаниями по точным и гуманитарным предметам.
На выпускном вечере его спросил классный руководитель, который откровенно гордился Максимом:
— Ты уже выбрал, куда будешь поступать?
Максим сказал, что в университет на экономический факультет. Классный руководитель не смог скрыть свое удивление. Для него, преподавателя химии да ещё старой закалки, экономика была сродни бухгалтерии. Но выбор Максима он уважал. Верил, что парень принял твёрдое решение. Значит, имеет основательные аргументы.
Максим был одним из немногих, кто поступил в самый престижный вуз играючи. Ни одной осечки! Все экзамены с оценкой «отлично». В университете Максим сразу, с первого же семинара, был замечен заведующим кафедрой. В группе учись сильные студенты. Но среди этих сильных Максим был сильнейший. И не только глубокими знаниями. Не могли остаться незамеченными неординарность предлагаемых им решений и постоянная готовность искать новые, неизбитые варианты. В этом был весь Максим. И так повелось, что Максим всегда отвечал последним – преподаватели оставляли его на закуску. Получалось, что они не столько экзаменовали Максима, сколько с ним дискутировали. Получая явное удовольствие. Надо сказать, что удовольствие обоюдное: Максим ни разу не пожалел, что выбрал этот университет. Трудно сосчитать все идеи, которые приходили в голову Максиму. Одна из них – создать свой бизнес без финансовой поддержки со стороны. И это на четвертом курсе! Семь раз отмерял, и таки создал с нуля. Чтобы не углубляться, достаточно сказать, что это было информационное обеспечение ряда экономических составляющих в работе интернет-магазинов. Имея под рукой ноутбук и принтер, Максим разработал конкретные схемы. И когда предложил их крупнейшему интернет-магазину, тут схватились за разработку Максима двумя руками.
Ну, а дальше бизнес Максима рос и развивался, приносил весьма достойную прибыль. Но это было что-то вроде хобби. И не более. Правда, с весьма ощутимой зарплатой. Но не в ней было главное для Максима: деньги давали ему свободу заниматься совсем другим. Его интересовала наука. Диплом с отличием и авторитет в университете стали тем плацдармом, на котором он, не жалея времени, занимался теорией в экономике. И дозанимался: сначала аспирантура, потом успешная защита кандидатской. Должность старшего преподавателя кафедры.
Параллельно работа над докторской диссертацией. Её он тоже успешно защитил. У Максима, к тому же, уже была впечатляющая библиография из собственных научных работ, опубликованных в отечественных и зарубежных профильных изданиях. С публикацией появились единомышленники – и в своей стране, и в Европе. Особенно его радовала переписка с японскими коллегами: они все-таки были сделаны из другого теста. Их логика не имела конкурентов. Потому так и зашагала быстро в мировые лидеры Япония. И практически по всем направлениям.
Уже имея учёную степень доктора экономических наук, Максим Григорьевич выиграл конкурс и стал ректором одного из ведущих вузов столицы. И тут трудно было определить: что больше принесло уважение Максиму Григорьевичу – блестящие знания или интеллигентность и порядочность учёного. Ко всем людям, в стенах университета, и за его пределами Максим Григорьевич относится с уважением. Не ответить тем же мог только испорченный, безнравственный человек. И хотя по общепринятому мнению, от высшей школы не требуют как от средней воспитательной работы, тут не бывает воспитательного часа, Максим Григорьевич своим поведением именно воспитывал, показывал, как следует вести себя в социуме. Хотя скажи ему об этом, удивился бы: он не ставил такую цель.
Максим Григорьевич всегда жил в установленных для себя рамках общения, контакта с другими людьми, где хамство и цинизм были исключены. Максиму Григорьевичу постоянно не хватало времени. Он следил за последними публикация у нас и за рубежом, как бы сверяя свой путь в науке с той дорогой, которой шли его коллеги. Экономика была для него приоритетной. Но и другие направления в науке его интересовали. С некоторых пор Максим Григорьевич увлёкся психологией. А если точнее, социальной психологией. На Западе давно уже сделали на неё ставку. А в Японии это вообще узаконено. Там всё реже использовался бьющий в лоб черный пиар. Там основательно зондировали, изучали психологию различных социальных сред. И что характерно, стремящиеся в политику кандидаты в конгресс, верхние и нижние палаты сенатов, в сеймы развитых стран использовали методику социальной психологии. Таким образом, подкуп избирателей исключался. Делалась ставка на истинные интересы электората и на потенциальную возможность кандидата. И однажды Максим Григорьевич решил и сам устроить эксперимент. Нет, задуманный им эксперимент совершенно не касался политики. Он касался гораздо более важного: нравственности общества.
…В этот день он задерживался на работе. Впрочем, так бывало не раз: если возникала новая идея и шёл поиск путей её реализации, Максим Григорьевич старался хотя бы пунктирно сразу же её записать то, что пришло в голову. Он опасался, что по дороге домой, за рулём, будет отвлекаться на дорогу и светофоры, и утратит основную нить. Такой опыт у него был. Как подтверждение – манжеты белой сорочки, исписанные не стихами, что многим было бы понятно, а сокращенным вариантом одной из схем. Это было тогда, когда пришлось из-за аварии два часа простоять в пробке.
…В дверь его кабинета постучали. Вошла секретарь Майя Александровна. Максим Григорьевич точно знал, что его секретарь лучшая. Она никогда ничего не забывала. Не путала даты встреч. Напоминала вовремя. Максим Григорьевич знал, что ей уже скоро шестьдесят. И со страхом думал, как он будет без Майи Александровны, если она выйдет на пенсию. Но сегодня, к счастью, она с ним. И завтра, и послезавтра – он, во всяком случае, надеется на это. Майя Александровна уточнила, не собирается ли он домой. Исчезла на минутку, а вошла уже с подносом, на котором дымилась чашка кофе, его любимой «Арабики», и стояла вазочка с эклерами. Она осторожно поставила поднос перед ним и спросила:
— Я могу быть свободна, Максим Григорьевич?
Он поблагодарил её и попрощался. Уходя, уже у самой двери, Майя Александровна задала ещё один вопрос:
— Извините, Максим Григорьевич, а дома у вас ужин есть? Жаль, что никто вам его не приготовит…
Сказала она это деликатно, без намёка на то, что вторгается в его личное пространство. Так что никакой обиды у него не возникло. Он с улыбкой ответил:
— А пицца на что? Можно хоть в три часа ночи заказать.
— Ну, тогда всего хорошего, — ответила Майя Александровна и ушла.
Максим Григорьевич с наслаждением сделал несколько глотков. Вот без чего он не мог обходиться, кроме изучения всяких новаций в науке, так это без натурального кофе, без «Арабики». И не из кофе-машины, а заваренного в турке. Майя Александровна это знала. Вытребовала у директора по хозяйственной части маленькую электроплитку, раздобыла турку, всегда имела запас свежемолотого «Арабики» и приносила, как минимум трижды в день ему кофе. Очередной глоток вернул максима Григорьевича к словам секретаря о том, что ужин ему некому приготовить и подать. Наверное, она в чем-то права. Сорок два года исполнилось ему. Правда, подтянут, гантели не лежат просто так, утренние пробежки при любой погоде, отпуск на байдарках – ну, на здоровье он не жалуется. А что касается семьи…
Было у него несколько романов. Быстротечных. Потому что никто не зацепил Максима Григорьевича. Он не обманывал женщин – он вообще никого и никогда не обманывал. Но и не подавал тщетных надежд. Расставался, максимально щадя женщину. Объясняя ей, что не создан для длительных отношений, тем более для семьи. Максим Григорьевич в этом смысле был без греха: никто из женщин, с которыми он встречался, не держал на него обиду. Потому что не было ни обмана, ни унижения.
Максим Григорьевич прогнал эти мысли, допил кофе и, в принципе, закончил план своего необычного эксперимента. Завтра он придёт на работу и возьмёт два дня в счёт отпуска. В университете как раз затишье, исключая работу приёмной комиссии. Летняя сессия закончилась, основная масса студентов разъехалась – кто домой, кто на отдых. Абитуриенты в своём репертуаре, ну, тут надо просто перетерпеть вступительные экзамены. Учёный совет не скоро. Словом, два дня без ректора можно. Так он и сделал. Предупредил Майю Александровну и пошёл туда, где ни разу не был: в магазин «Вторые руки», больше известный в народе как «Секонд хэнд». Пошёл за экипировкой: задуманный им эксперимент требовал специального костюма. Долго выбирал одежду. Остановился на несколько потрёпанном, но чистом классическом костюме, сравнительно новой сорочке и туфлях-саламандрах со стажем, но ещё ничего.
Теперь – локация. Надо найти место для проведения эксперимента. Подземный переход исключается. А вот сквер в центре города, лавочка, желательно на входе – это подойдёт. Максим Григорьевич едет домой и примеряет на себя образ потрёпанного жизнью интеллигента. Костюм в самый раз. Теперь не бриться, пусть будет лёгкая волосатость. Да, ещё солнцезащитные очки, чтобы стать или хотя бы попытаться стать неузнаваемым. Лезет на антресоли. Достает свою экипировку, в которой ходит на байдарке. Тут есть очки. Большие, на пол лица. О! Тут есть ещё и бейсболка. Вместе с очками получается маскировка. Теперь о поведении. Значит, так. Не переборщить. Надо просто изобразить человека, которому стало плохо. Ему необходима помощь. Да, эта часть эксперимента самая сложная – актер из Максима Григорьевича так себе. Если бы его увидел Станиславский, тут же сказал бы «Не верю!». Но ничего, он постарается…
Вся эта подготовка была ради одного: стать на короткое время чем-то вроде барометра, который бы определил степень доброты случайных прохожих, их готовность помочь чужому человеку. Эксперимент увлёк Максима Григорьевича своей социально-психологической направленностью. Он мог вполне стать срезом лояльности общества к человеку, даже если он визуально стоит ниже на социальной лестнице.
…Наступает завтрашний день. Рано утром, чтоб не попадаться соседям на глаза, Максим Григорьевич в секондхэндовской одежде садиться за руль и едет в район выбранного им сквера. Долго ищет парковку. Находит. Ещё раз репетирует роль внезапно заболевшего человека. Всё, теперь можно. Людей на улице стало много. Да и сквер не пустой. Максим Григорьевич выходит из автомобиля и идёт к облюбованной им вчера скамейке. К счастью, она свободна. Пониже опускает козырек бейсболки, поправляет очки и садится. Он ничего не записывает и не снимает на телефон: для чистоты эксперимента условия должны быть самыми натуральными. А, впрочем, проведенные два часа на скамейке в позе человека, который испытывает боль в области сердца, можно выразить коротко: все, кто прошел мимо, даже не пытались помочь ему. Ну, что ж. Отрицательный результат тоже результат. Зато теперь есть слепок общественной морали. Правда, выборочный слепок. Но многозначительный. Вот как на него реагировали? Большинство принимали за пьяного и даже не останавливались. Кто-то замедлял шаг, чтобы бросить бранные слова, дескать, с утра приложился. Молодые девушки кривили губы. Словом, участия было ноль. Столько же и сострадания. Обычно сдержанный, контролирующий себя Максим Григорьевич почувствовал горькое разочарование и обиду. На кого, сразу и не скажешь. Черствыми и равнодушными люди не рождаются – так, во всяком случае, говорят. И добавляют, что такими их делает жизнь, окружение и обстоятельства. Но, и в этом Максим Григорьевич был глубоко убежден, став взрослым, человек обязан считаться с обществом. И это никакая не философия. Это правила. Эти правила ещё недавно были обязательны, таким руководством к действию. Их, конечно, нарушали. Но не столько массово и демонстративно, как сейчас. Вот что заставило молодую пару, прошедшую мимо него, посмотреть на него с презрением? Одежда? Но она чистая, хоть и не из бутика. То, что человек сидит, скрючившись? Почему они решили, что такая поза присуща только пьяному? И почему своё отношение к этому совершенно незнакомому им человеку они выразили нецензурными словами? Или они так и при других обстоятельства разговаривают? И между собой? И со своими детьми? А если бы на этой скамейке в такое утро оказался кто-то из родных и близких? Или такое они исключают? И как, с помощью какого бинокля те, кто сразу окончательно и бесповоротно зачислил Максима Петровича в пьяницы, определил это? Ни на пьяницу, ни бомжа он не похож. Но, допустим, что они увидели бомжа. Тогда должны были заметить, что он сжимает от боли грудь. От боли! Значит, ему необходима помощь…
Максим Григорьевич с каждым прохожим, который демонстрировал своё к нему презрение, понимал: за тяжёлый же эксперимент ты взялся, уважаемый ректор! И хотя бы кого-то взял в помощники. Чтоб можно было переглянуться, когда незаслуженно получаешь такую моральную пощечину. Но автор и исполнитель эксперимента был он. В единственном числе. Ему и разгребать. А вообще-то все ясно. Правда, для круглого счёта, до пятидесяти прошедших мимо людей не хватало одного-двух. Привыкший все доводить до конца, Максим Григорьевич стал ждать этих недостающих прохожих. И они вскоре появились. Это были, наверное, две сестры. Старшая и младшая. Они шли, о чем-то оживлённо разговаривая. На обеих были лёгкие светлые платья, такими же светлыми были волосы. Только у одной собранные в высокий пучок. А у другой свободно падали на плечи. И было у этих девушек некое очарование, чем-то они отличались от остальных. Увидев его, девушки сразу подошли к нему и спросили:
— Вам плохо? Сердце? Лекарство есть?
Максим Григорьевич уже и не ожидал, что кто-то проявит элементарное участие. Поэтому только отрицательно замахал головой. Дескать, нет у него лекарства. Тогда младшая девушка обратилась к старшей, и он понял, что старшая не сестра, а мама:
— Мама, давай скорую вызовем?
Но это не входило в планы Максима Григорьевича. Он глубоко вздохнул, отказался от скорой и попросил воды. Вода у них была. И ему сразу протянули нераспечатанную бутылку минералки. Он вопросительно посмотрел на них: пить придется из горлышка. Как им это?
— Пейте, пейте! – сказала старшая, то есть мама.
Её дочка открыла бутылку. Наверное, они думали, что сил у него не много. И взялись сами открывать воду. Он в самом деле хотел пить. И жадно глотал прохладную минералку. А они присели рядом. И внимательно поглядывали на него. Можно было не сомневаться, что в любой момент вызвали бы скорую и дождались её приезда. Максим Григорьевич понял, что надо сворачивать свой эксперимент. Его окончание вселило в Максима Григорьевича тёплое чувство. И надежду, что не всё так однозначно. Он поблагодарил их и сказал, что скоро подойдёт его товарищ. Он и поможет добраться до дома.
— Ну, смотрите! Если что, мы тоже может помочь, — сказала молодая девушка.
Но Максим Григорьевич уже уверенно, почти бодрым голосом ещё раз их поблагодарил, и они ушли.
…Дома Максим Григорьевич раздумывал: продолжать или нет этот социальный эксперимент. И поймал себя на мысли, что последние невольные его участники оставили столько тепла в душе. Жаль, что не спросил даже их имена. Правда, хорошо запомнил красивые лица и добрые, умные глаза, светлые, будто солнечные волосы обеих. И признался сам себе: да только ради этой встречи стоило провести часть дня на скамейке, выслушивая в свой адрес оскорбления. И тут же отдёрнул себя: не слишком ли много думает о них? Они-то наверняка о нём забыли…
Но жизнь всегда имеет своё продолжение. У неё свой ежедневный социальный и просто человеческий эксперимент. И вот то, что произошло потом, он даже предположить не мог.
Август приближался к своему концу. В университете это особенно явно ощущалось. В основном, из-за того, что кто-то получал подтверждение, что стал студентом, успешно сдав вступительные экзамены. И рядом были те, у которых попытка не увенчалась успехом. А самым знаковым местом была доска объявлений, на которой с утра вывесили списки прошедших по конкурсу абитуриентов. Если в это время Максим Петрович был в университете, он обязательно проходил мимо списков. Вернее, не мимо самих списков, а мимо тех, кто искал себя в них. Тут бушевали самые настоящие страсти. От безудержной радости, что стал студентом, до горечи и слез тех, чья фамилия не оказалась в списке. И тогда реакция неудачников была не менее бурной. Тут, у списков, ежегодно проходил свой социальный эксперимент, когда можно было видеть отчаяние и обвинение всех в неудаче, или же умение достойно принимать поражение.
Вот и сейчас Максим Григорьевич идёт мимо списков и толпы желающих их прочитать. Часть уже прочитала. И реагирует прямо пропорционально тому, есть его фамилия или нет. И вдруг он замечает две знакомые фигуры. Это были те самые мама и дочь, которые, не задумываясь, оказывали ему недавно помощь тогда, в сквере на скамейке. Обе был расстроены, а дочь не скрывала слёз. Максим Григорьевич, не раздумывая, подошёл к ним. Представился:
— Добрый день! Я ректор этого университета Максим Григорьевич. Могу теперь я чем-то помочь вам?
Обе удивлённо посмотрели на него. Их не смутило и не насторожило это «теперь я». Что и понятно: в списках их фамилии не было. И вообще узнать того мужчину из сквера, который плохо себя чувствовал, в этом одетом с иголочки человеке они не могли.
Максим Григорьевич пригласил их в свой кабинет. Там он и узнал, что девушка не поступила на бюджет, потому что ей не хватило двух баллов. А платное обучение, как объяснила её мама, они не осилят: живут с дочкой вдвоём. Догадаться, чем эта история закончится, не сложно. Максим Григорьевич уговорил принять от него оплату за учёбу. А чтобы мама и дочь не чувствовали себя обязанными ему, предложил девушке работу на одной кафедре лаборантом.
Переглянувшись с дочкой, мама спросила:
— А почему вы именно нам предлагаете?
Максим Григорьевич рассказал о своем спонтанном социальном эксперименте, участниками которого они невольно стали. Извинился за обман, но объяснил, что того требовал эксперимент. И они его поняли. И приняли теперь уже его помощь. Сам не ожидая, Максим Григорьевич рассказал, что живёт в паре с наукой. Кроме того, что он ректор этого университета, доктор наук, у него есть свой бизнес, ещё со студенческих времён. И там все идёт без сбоя. Правда, он редко вникает в дела – там работают надёжные люди, которым он доверяет. Ну, а он регулярно получает зарплату. Так что в деньгах не стеснён.
Но, как показал его последний социальный эксперимент, оказывается, стеснён в другом: убедился, что равнодушие в обществе стало чуть ли не фишкой. И то, что они, мама и дочь, выпали из этого совсем не радостного ряда, очень для него важно.
Девушка стала студенткой. И Максим Григорьевич не упускал её из поля зрения. Она его не разочаровала: хорошо училась. И так же хорошо выполняла обязанности лаборантки. Девушка оказалась ещё и кавээнщицей, удачно вписалась в университетскую команду. И на первой же игре Максим Григорьевич нос к носу столкнулся с её мамой, которая пришла поболеть за дочь.
Вот тут Максим Григорьевич и рассмотрел её глаза. Ни разу не испытывая настоящей влюбленности, он вынужден был себе признаться, что вот сейчас, вот в эту женщину он влюблён бесповоротно. И для него стало важным продолжить знакомство с этой женщиной. Но как – он не знал. Помог всё тот же КВН: была ещё одна игра, и тут они опять встретились. Максим Григорьевич предложил женщине сеть рядом с ним, сразу за жюри – тут всегда сидел ректорат и преподаватели. Она с благодарностью согласилась: в зале трудно было найти свободное место. Оба тактичные и деликатные, они осторожно выстраивали свои отношения.
И только дочь откровенно радовалась. Она все уши прожужжала маме: какой у них всеми уважаемый ректор, как студенты стараются не пропускать его лекции, скольким он помогает. Мама слушала её. Она не сомневалась, что этот моложавый со слегка посеребренными висками и с умными, добрыми глазами именно такой.
Но ей было непросто признаться Максиму Григорьевичу, что они разные по социальному статусу. Если у них с дочкой и был какой-то капитал, то отнюдь не в денежном эквиваленте. Они жили скромно. Никогда ничего ни у кого не просили. И потом, она давно, почти с самого рождения воспитывает дочь одна. От её отца никогда не было помощи. Справлялись сами. Она, музыкальный работник, работает в детском саду и аккомпанирует в студии народной песни одного дома культуры. Дочь подрабатывает тут же: с девятого класса помогает костюмерше держать почти полсотни костюмов в порядке. И ещё. Она забыла, как это, когда мужчина ухаживает. На даже лёгкий флирт у неё не было времени. Да и размениваться по мелочам – это было не по ней. Один раз уже разменялась. Но зла не держит: у неё замечательная дочь. Но она всё-таки рассказала все это Максиму Григорьевичу. А он слушал её и узнавал себя. Он ведь и сам не давал тщетные надежды во время тех немногих отношений, которые случались в его жизни. И прямо услышал мамин голос, когда она говорила, что важнее отношений между мужчиной и женщиной может быть и должна быть порядочность. Это же про неё, про эту женщину…
Прислушиваясь к себе, Максим Григорьевич понял, знать не хочет о том, кто в её жизни был раньше. Он благодарен этому неизвестному слепому и глухому человеку, который ушёл от неё и от дочери. Ему важно было, чтобы они, мама и дочь, стали его семьёй. Теперь он сознательно хотел семью. Именно такую. Именно с ними. И добился своего. То, что он счастлив, первой заметила Майя Александровна. Всегда сдержанная, она сказала:
— Вот теперь у вас, Максим Григорьевич, не осталось ни одной болевой точки. И я очень рада за вас.
0 Комментарий