Николай Васильевич еле передвигал ноги, опираясь на лыжные палки с обломанными кружочками внизу. На согнутой спине болтался засаленный черный рюкзак, а на лысой голове гнездилась старая фуражка. Николай Васильевич был одет в потертые джинсы и выгоревший бушлат охранника.
Ерзая коренастыми, стоптанными тапочками по разбитой каменистой дороге, мужчина сердито сопел.
– Гад, – прошипел Николай Васильевич, глядя на свои потрескавшиеся тапки. – Чтоб тебя скрутило!
По измученному, обвислому лицу катился пот, собирался под носом в каплю и скатывался в дорожную пыль.
– И как тебя только земля носит, – промычал Николай Васильевич агрессивно переставляя палки.
Шарканье ног, цоканье палок и бубнение, отражались эхом от металлических соседских заборов, образуя ритмичную и жуткую какофонию. Сверху, на все это действо, равнодушно светило майское солнце. Улочка тянулась вверх, на холм, где проходила через два квартала коттеджей, превращаясь в подобие асфальтового шоссе. Затем улочка становилась улицей, с многоэтажками, супермаркетом, аптекой, школой и остановкой маршрутного такси. В конце улицы, в одной из многоэтажек проживал Николай Васильевич с женой. Но его не интересовала остановка маршрутного такси. Не было ему дела и до школы. Плевать ему было и на супермаркет, и на аптеку и на многоэтажки. Николай Васильевич думал о нем.
Гадкая, пропитая рожа, давно не бритая, с подбитым глазом. Конченый человек. Изверг. Он ехидно скалился и тыкал под нос Николаю Васильевичу смятые рубли, зажатые в грязных, мохнатых лапах. Он хохотал, плевался, корчил дебильные рожи, противно отхаркивал и срыгивал. Он дергал руками и двигал тазом, имитируя совокупление, в отвратительном танце своеволия и безнаказанности. Он торжествовал. Он откровенно издевался над Николаем Васильевичем – пенсионером, ветераном труда, старым, истерзанным жизнью человеком, который гвоздя не украл за всю жизнь. Издевался над порядочным, честным тружеником, которого любили коллеги и подчиненные. Издевался над человеком, который всегда следовала правилам. Изверг достал из сумки пластиковую бутылку, открутил грязную крышку, глотнул, занюхал рукавом и захрипел. Гадкая, пропитая рожа нагло отрыгнула и расплылась в воображении Николая Васильевича.
– Чтоб ты подавился, выродок, – продолжал Николай Васильевич, высекая палками искры.
Солнце притворялось равнодушным. Деревья свысока радовались. Мир уменьшался, искривлялся и ложился на плечи Николаю Васильевичу. Он все медленнее ступал, дыхание тяжелело, удары палок слабели. Тяжело шаркая по тротуару, Николай Васильевич вспомнил небольшой магазинчик автозапчастей. Вспомнился и владелец магазина, хороший парень. Гриша, как положено, для «своих», подмигнул, сказал: «Берите лучше вот этот, более дорогой, но не пожалеете». Еще и сумку дал бесплатно…
Десять лет служил. Николай Васильевич вспомнил аккумулятор. Старый, изношенный, возможно уже и нерабочий аккумулятор, неизвестно кем и когда, был нагло, по-варварски, вместе с проводами, вырванный из «Волги», которая стояла в гараже, возле старого дома, на самом краю извилистой улочки, на самом краю города, на самом краю света, как теперь казалось Николаю Васильевичу, в свете последних событий. Десять лет служил… Может даже проработал бы и эту весну. Как знать. Теперь у Николая Васильевича уже не хватало сил прогнозировать. Он занимался этим последние полтора месяца, с тех пор как сошел снег. То, что родной аккумулятор, мог быть еще «живым» когда его украли – сама эта мысль разрывала семидесятипятилетнее сердце Николая Васильевича. Сгорбленный, со своими палками и рюкзаком, он был похож на странного жука, который медленно и уверенно ползет по улице, игнорируя весенние краски, людей и вообще весь окружающий мир.
Вдруг дышать стало трудно и он остановился у школьного забора. Асфальт зашевелился под ним и Николай Васильевич прислонился спиной к забору. Казалось, что будто забор отступал под натиском Николая Васильевича, а асфальт поднимался и темной волной несся на него, закрывая свет. Последнее, что промелькнуло на темном экране, была гадкая, пропитая, самодовольная рожа, сотканная подсознанием Николая Васильевича.
– Как же так? – едва слышно простонал Николай Васильевич, бессильно сползая по металлическим прутьям школьного забора.
Его услышала только рыжая такса, которая как раз подняла лапу на невидимый стебелек у забора. К таксе был привязан длинный поводок, с каким-то лбом на другом конце. Лоб стоял неподвижно, весь погруженный в смартфон.
Николай Васильевич сидел на тротуаре. Могло показаться будто он спит. Его рюкзак застрял между прутьев забора и не давал телу упасть на бок. Палки, зажатые в руках, разъехались в разные стороны.
Тем временем, на старой, искореженной вишне, ютившейся у гаража, гудели пчелы. На земле, у приоткрытой двери убогой постройки, больше похожей на большой сарай, лежал сбитый замок, а искореженная булыжником дужка валялась рядом.
В дебрях сарая, посреди разного хлама, в виде пустых ведер, банок из-под краски, обрезок досок и разного огородного инвентаря, с беспомощно открытым капотом, стояла белая «Волга», со следами ржавчины на порогах, крыльях и дверцах. Никем не замеченный, к сараю, осторожно прокрался соседский кот. Неторопливо, по очереди, он обнюхал колеса, возобновил метки и, подняв хвост, по-хозяйски, степенно подался прочь.
0 Комментарий